Школьная библиотека

и тоскливая и злобная гармоника, а к гармонике присоединяются исердитые и печальные голоса и ноют, ноют. О нет, это не под полом!Зачем же гаснет комнатка, зачем на страницах наступает зимняя ночьнад Днепром, зачем выступают лошадиные морды, а над ними лица людей впапахах. И вижу я острые шашки, и слышу я душу терзающийсвист.

Вон бежит, задыхаясь, человечек. Сквозь табачный дым я слежуза ним, я напрягаю зрение и вижу: сверкнуло сзади человека, выстрел,он, охнув, падает навзничь, как будто острым ножом его спередиударили в сердце. Он неподвижно лежит, и от головы растекается чернаялужица. А в высоте луна, а вдали цепочкой грустные, красноватыеогоньки в селении.

Всю жизнь можно было бы играть в эту игру, глядеть встраницу... А как бы фиксировать эти фигурки? Так, чтобы они не ушлиуже более никуда?

И ночью однажды я решил эту волшебную камеру описать. Как жеее описать?

А очень просто. Что видишь, то и пиши, а чего не видишь,писать не следует. Вот: картинка загорается, картинка расцвечивается

Она мне нравится? Чрезвычайно. Стало быть, я и пишу:EAартинка первая

Я вижу вечер, горит лампа. Бахрома абажура. Ноты на рояле раскрыты

Играют "Фауста". Вдруг "Фауст" смолкает, но начинает играть гитара

Кто играет? Вон он выходит из дверей с гитарой в руке

Слышу - напевает. Пишу - напевает.

Да это, оказывается, прелестная игра! Не надо ходить навечеринки, ни в театр ходить не нужно.

Ночи три я провозился, играя с первой картинкой, и к концуэтой ночи я понял, что сочиняю пьесу.

В апреле месяце, когда исчез снег со двора, первая картинкабыла разработана. Герои мои и двигались, и ходили, иговорили.

В конце апреля и пришло письмоИльчина.

И теперь, когда уже известна читателю история романа, я могупродолжать повествование с того момента, когда я встретился сИльчиным

Глава 8. ЗОЛОТОЙ КОНЬ - Да, - хитро и таинственно прищуриваясь, повторил Ильчин, - я вашроман прочитал.

Во все глаза я глядел на собеседника своего, то трепетноозаряемого, то потухающего. За окнами хлестала вода. Впервые в жизния видел перед собою читателя.

- А как же вы его достали? Видите ли... Книжка... - я намекална роман.

- Вы Гришу Айвазовского знаете?

- Нет.

Ильчин поднял брови, он изумился.

- Гриша заведует литературной частью в КогортеДружных.

- А что это за Когорта?

Ильчин настолько изумился, что дождался молнии, чтобырассмотреть меня.

Полоснуло и потухло, и Ильчинпродолжал:

- Когорта - это театр. Вы никогда в нем небыли?

- Я ни в каких театрах не был. Я, видите ли, недавно вМоскве.

Силы грозы упала, и стал возвращаться день. Я видел, чтовозбуждаю в Ильчине веселое изумление.

- Гриша был в восторге, - почему-то еще таинственнее говорилИльчин, - и дал мне книжку. Прекрасный роман.

Не зная, как поступать в таких случаях, я отвесил поклонИльчину.

- И знаете ли, какая мысль пришла мне в голову, - зашепталИльчин, от таинственности прищуривая левый глаз, - из этого романа вамнужно сделать пьесу!

"Перст судьбы!" - подумал я и сказал:

- Вы знаете, я уже начал ее писать.

Ильин изумился до того, что правою рукою стал чесать левоеухо и еще сильнее прищурился. Он даже, кажется, не поверил сначалатакому совпадению, но справился с собою.

- Чудесно, чудесно! Вы непременно продолжайте, неостанавливаясь ни на секунду. Вы Мишу Паниназнаете?

- Нет.

- Наш заведующий литературной частью.

- Ага.

Дальше Ильчин сказал, что, ввиду того что в журналенапечатана только треть романа, а знать продолжение дозарезу необходимо, мне следуетпрочитать по рукописи это продолжение ему и Мише, а также ЕвлампииПетровне, и, наученный опытом, уже не спросил, знаю ли я ее, аобъяснил сам, что это женщина-режиссер.

Величайшее волнение возбуждали во мне все проектыИльчина.

А тот шептал:

- Вы напишете пьесу, а мы ее и поставим. Вот будетзамечательно! А?

Грудь моя волновалась, я был пьян дневной грозою, какими-топредчувствиями.А Ильчин говорил:

- И знаете ли, чем черт не шутит, вдруг старика удастсяобломать... А?

Узнав, что я и старика не знаю, он даже головою покачал, и вглазах у него написалось: "Вот дитя природы!"

- Иван Васильевич! - шепнул он. - Иван Васильевич! Как? Вы незнаете его? Не слыхали, что он стоит во главе Независимого? - Идобавил: - Ну и ну!..

В голове у меня все вертелось, и главным образом от того, чтоокружающий мир меня волновал чем-то. Как будто в давних сновидениях явидел его уже, и вот я оказался в нем.

Мы с Ильчиным вышли из комнаты, прошли зал с камином, и допьяной радости мне понравился этот зал. Небо расчистилось, и вдруглуч лег на паркет. А потом мы прошли мимо странных дверей, и, видямою заинтересованность, Ильчин соблазнительно поманил меня пальцемвнутрь. Шаги пропали, настало беззвучие и полная подземная тьма

Спасительная рука моего спутника вытащила меня, в продолговатомразрезе посветлело искусственно - это спутник мой раздвинул другиепортьеры, и мы оказались в маленьком зрительном зале мест на триста

Под потолком тускло горело две лампы в люстре, занавес был открыт, исцена зияла. Она была торжественна, загадочна и пуста. Углы еезаливал мрак, а в середине, поблескивая чуть-чуть, высился золотой,поднявшийся на дыбы, конь.

- У нас выходной, - шептал торжественно, как в храме, Ильчин,потом он оказался у другого уха и продолжал: - У молодежи пьескаразойдется, лучше требовать нельзя. Вы не смотрите, что зал кажетсямаленьким, на самом деле он большой, а сборы здесь, между прочим,полные. А если старика удастся переупрямить, то, чего доброго, непошла бы она и на большую сцену! А?

"Он соблазняет меня, - думал я, и сердце замирало ивздрагивало от предчувствий, - но почему он совсем нето говорит? Право, не важны эти большие сборы, а важен толькоэтот золотой конь, и чрезвычайно интересен загадочнейший старик,которого нужно уламывать и переупрямить для того, чтобы пьесапошла..."

- Этот мир мой... - шепнул я, не заметив, что начинаю говоритьвслух.

- А?

- Нет, я так.

Расстались мы с Ильчиным, причем я унес от негозаписочку:

"Досточтимый Петр Петрович!

Будьте добры обязательно устроить автору "Черного снега"место на "Фаворита".

Ваш душевно Ильчин"

- Это называется контрамарка, - объяснил мне Ильчин,и я с волнением покинул здание, унося первую в жизни своейконтрамарку.

С этого дня жизнь моя резко изменилась. Я днем лихорадочноработал над пьесой, причем в дневном свете картинки из страниц уже непоявлялись, коробка раздвинулась до размеров учебнойсцены.

Впрочем я с нетерпением ждал свидания с золотымконем.

Я не могу сказать, хороша ли была пьеса "Фаворит" или дурна

Да это меня и не интересовало. Но была какая-то необъяснимая прелесть