Школьная библиотека

Дачи в сосновых лесах под Москвой. Мелкое озеро, купальнивозле топких берегов.

Одна из самых дорогих дач недалеко от озера: дом вшведском стиле, прекрасные старые сосны и яркие цветники передобширной террасой.

Хозяйка весь день в легком нарядном матинэ с кружевами,сияющая тридцатилетней купеческой красотой и спокойнымдовольством летней жизни. Муж уезжает в контору в Москву вдевять утра, возвращается в шесть вечера, сильный, усталый,голодный, и тотчас идет купаться перед обедом, с облегчениемраздевается в нагретой за день купальне и пахнет здоровымпотом, крепким простонародным телом...

Вечер в конце июня. Со стола на террасе еще не убрансамовар. Хозяйка чистит на варенье ягоды. Друг мужа, приехавшийна дачу в гости на несколько дней, курит и смотрит на ееобнаженные до локтей холеные круглые руки. (Знаток и собирательдревних русских икон, изящный и сухой сложением человек снебольшими подстриженными усами, с живым взглядом, одетый какдля тенниса.) Смотрит и говорит:

-- Кума, можно поцеловать руку? Не могу спокойно смотреть.

Руки в соку, -- подставляет блестящий локоть.

Чуть коснувшись его губами, говорит с запинкой:

-- Кума...

-- Что, кум?

-- Знаете, какая история: у одного человека сердце ушло изрук и он сказал уму: прощай!

-- Как это сердце ушло из рук?

-- Это из Саади, кума. Был такой персидский поэт.

-- Знаю. Но что значит сердце ушло из рук?

-- А это значит, что человек влюбился. Вот как я ч вас.

-- Похоже, что и вы сказали уму: прощай.

-- Да, кума, сказал.

Улыбается рассеянно, будто занятая только своим делом:

-- С чем вас и поздравляю.

-- Я серьезно.

-- На здоровье.

-- Это не здоровье, кума, а очень тяжелая болезнь.

-- Бедный. Надо лечиться. И давно это с вами?

-- Давно, кума. Знаете, с каких пор? С того дня, когда мыс вами ни с того ни с сего крестили у Савельевых, -- непонимаю, какая нелегкая дернула их позвать крестить именно насс вами... Помните, какая метель была в тот день, и как выприехали вся в снегу, возбужденная быстрой ездой и метелью, какя сам снял с вас соболью шубку, и вы вошли в залу в скромномбелом шелковом платье с жемчужным крестиком на слегка открытойгруди, а потом держали ребенка на руках с завернутымирукавчиками, стояли со мной у купели, глядя на меня с какой-тосмущенной полуулыбкой... Тут-то и началось между нами что-тотайное, какая-то греховная близость, наше как бы уже родство иоттого особенное вожделение.

-- Parlez pour vous...19

-- А потом мы рядом сидели за завтраком, и я не понимал -то ли это от гиацинтов на столе так чудесно, молодо, свежопахнет или от вас... Вот с тех пор я и заболел. И вылечить меняможете только вы.

Посмотрела исподлобья:

-- Да, я этот день хорошо помню. А что до леченья, тожаль, что Дмитрий Николаевич нынче ночует в Москве, --- он бывам тотчас посоветовал настоящего доктора.

-- А почему он ночует в Москве?

-- Сказал утром, уходя на станцию, что нынче у нихзаседание пайщиков, перед разъездом. Все разъезжаются -- кто вКисловодск, кто за границу.

-- Но он мог бы с двенадцатичасовым вернуться.

-- А прощальное пьянство после заседания в "Мавритании"?

За обедом он грустно молчал, неожиданно пошутиB:

-- А не закатиться ли и мне в "Мавританию" сдесятичасовым, вдребезги напиться там, выпить на брудершафт сметрдотелем?

Она посмотрела длительно:

-- Закатиться и меня одну оставить в пустом доме? Так-товы помните гиацинты!

И тихо, будто задумавшись, положила ладонь на его лежавшуюна столе руку..

Во втором часу ночи, в одном шлафроке, он прокрался из ееспальни по темному, тихому дому, под четкий стук часов встоловой, в свою комнату, в сумраке которой светился в открытыена садовый балкон окна дальний неживой свет всю ночь негаснущей зари и пахло ночной лесной свежестью. Блаженноповалился навзничь на постель, нашарил на ночном столике спичкии портсигар, жадно закурил и закрыл глаза, вспоминаяподробности своего неожиданного счастья.

Утром в окна тянуло сыростью тихого дождя, по балконуровно стучали его капли. Он открыл глаза, с наслаждениемпочувствовал сладкую простоту будничной жизни, подумал: "Нынчеуеду в Москву, а послезавтра в Тироль или на озеро Гарда", -- иопять заснул.

Выйдя к завтраку, почтительно поцеловал ее руку и скромносел за стол, развернул салфетку...

-- Не взыщите, -- сказала она, стараясь быть как можнопроще, -- только холодная курица и простокваша. Саша, принеситекрасного вина, вы опять забыли...

Потом, не поднимая глаз:

-- Пожалуйста, уезжайте нынче же. Скажите ДмитриюНиколаевичу, что вам тоже страшно захотелось в Кисловодск. Яприеду туда недели через две, а ею отправлю в Крым к родителям,там у них чудная дача в Мисхоре... -- Спасибо, Саша. Выпростокваши не любите, -- хотите сыру? Саша, принесите,пожалуйста, сыр...

-- "Вы любите ли сыр, спросили раз ханжу", -- сказал он,неловко смеясь. -- Кума...

-- Хороша кума!

Он взял через стол и сжал ее руку, тихо говоря:

-- Правда приедете?

Она ответила ровным голосом, глядя на него с легкойусмешкой:

-- А как ты думаешь? Обману?

-- Как мне благодарить тебя!

И тотчас подумал: "А там я ее, в этих лакированныхсапожках, в амазонке и в котелке, вероятно, тотчас же лютовозненавижу!"

25 сентября 1943

НАЧАЛО

-- А я, господа, в первый раз влюбился, или, вернее,потерял невинность, лет двенадцати. Был я тогда гимназистом иехал из города домой, в деревню, на рождественские каникулы, водин из тех теплых серых дней, что так часто бывают на Святках

Поезд шел среди сосновых лесов в глубоких снегах, я был детскисчастлив и спокоен, чувствуя этот мягкий зимний день, эти снегаи сосны, мечтая о лыжах, ожидавших меня дома, и совсем одинсидел в жарко натопленном первом классе старинноговагона-микст, состоявшего всего из двух отделений, то есть изчетырех красных бархатных диванов с высокими спинками, -- отэтого бархата было как будто еще жарче и душнее, -- и четырехтаких же бархатных диванчиков возле окон с другой стороны, спроходом между ними и диванами. Там беззаботно, мирно и одинокопровел я больше часа. Но на второй от города станции отвориласьдверь из сеней вагона, отрадно запахло зимним воздухом, вошелносильщик с двумя чемоданами в чехлах и с портпледом изшотландской материи, за ним очень бледная черноглазая молодаядама в черном атласном капоре и в каракулевой шубке, а за дамойрослый барин с желтыми совиными глазами, в оленьей шапке споднятыми наушниками, в поярковых валенках выше колен и вблестящей оленьей дохе. Я, как воспитанный мальчик, тотчас,конечно, встал и с большого дивана возле двери в сенцы переселво второе отделение, но не на другой диван, а на диванчик возлеокна, лицом к первому отделению, чтобы иметь возможностьнаблюдать за вошедшими: ведь дети так же внимательны илюбопытны к новым лицам, как собаки к незнакомым собакам. И воттут-то, на этом диване и погибла моя невинность. Когданосильщик поклал вещи в сетку над диваном, на котором я толькочто сидел, сказал барину, сунувшему в руку ему бумажный рубль,"счастливого пути, ваше сиятельство!" и уже на ходу поездавыбежал из вагона, дама тотчас легла навзничь на диван подсеткой, затылком на его бархатный валик, а барин неловко, непривычными ни к какому делу руками, стащил с сетки портплед напротивоположный диван, выдернул из него белую подушечку и, не