Школьная библиотека

ушел. Просто-за-просто Лембке начинал свою карьеру, а у единоплеменного, новажного генерала приживал

Он в то время вздыхал по пятой дочке генерала, и ему, кажется, отвечаливзаимностью. Но Амалию вс¬-таки выдали, когда пришло время, за одногостарого заводчика немца, старого товарища старому генералу. АндрейАнтонович не очень плакал, а склеил из бумаги театр. Поднимался занавес,выходили актеры, делали жесты руками; в ложах сидела публика, оркестр помашинке водил смычками по скрипкам, капельмейстер махал палочкой, а впартере кавалеры и офицеры хлопали в ладоши. Вс¬ было сделано из бумаги,вс¬ выдумано и сработано самим фон-Лембке; он просидел над театром полгода

Генерал устроил нарочно интимный вечерок, театр вынесли на показ, все пятьгенеральских дочек с новобрачною Амалией, ее заводчик и многие барышни ибарыни со своими немцами внимательно рассматривали и хвалили театр; затемтанцовали. Лембке был очень доволен и скоро утешился

Прошли годы, и карьера его устроилась. Он вс¬ служил по видным местам и вс¬под начальством единоплеменников, и дослужился наконец до весьмазначительного, сравнительно с его летами, чина. Давно уже он желал женитьсяи давно уже осторожно высматривал. Втихомолку от начальства послал былоповесть в редакцию одного журнала, но ее не напечатали. Зато склеил целыйпоезд железной дороги, и опять вышла преудачная вещица: публика выходила извокзала, с чемоданами и саками, с детьми и собачками, и входила в вагоны

Кондукторы и служителя расхаживали, звенел колокольчик, давался сигнал, ипоезд трогался в путь. Над этою хитрою штукой он просидел целый год. Новс¬-таки надо было жениться. Круг знакомств его был довольно обширен, вс¬больше в немецком мире; но он вращался и в русских сферах, разумеется, поначальству. Наконец, когда уже стукнуло ему тридцать восемь лет, он получили наследство. Умер его дядя, булочник, и оставил ему тринадцать тысяч позавещанию. Дело стало за местом. Господин фон-Лембке, несмотря на довольновысокий пошиб своей служебной сферы, был человек очень скромный. Он оченьбы удовольствовался каким-нибудь самостоятельным казенным местечком, сзависящим от его распоряжений приемом казенных дров, или чем-нибудьсладеньким в этом роде, и так бы на всю жизнь. Но тут, вместо какой-нибудьожидаемой Минны или Эрнестины, подвернулась вдруг Юлия Михайловна. Карьераего разом поднялась степенью виднее. Скромный и аккуратный фон-Лембкепочувствовал, что и он может быть самолюбивым

У Юлии Михайловны, по старому счету, было двести душ, и кроме того с нейявлялась большая протекция. С другой стороны, фон-Лембке был красив, а ейуже за сорок. Замечательно, что он мало-по-малу влюбился в нее и в самомделе, по мере того как вс¬ более и более ощущал себя женихом. В деньсвадьбы утром послал ей стихи. Ей вс¬ это очень нравилось, даже стихи:сорок лет не шутка. В скорости он получил известный чин и известный орден,а затем назначен был в нашу губернию

Собираясь к нам, Юлия Михайловна старательно поработала над супругом. По еемнению, он был не без способностей, умел войти и показаться, умелглубокомысленно выслушать и промолчать, схватил несколько весьма приличныхосанок, даже мог сказать речь, даже имел некоторые обрывки и кончикимыслей, схватил лоск новейше3о необходимого либерализма. Но вс¬-таки еебеспокоило, что он как-то уж очень мало восприимчив, и после долгого,вечного искания карьеры, решительно начинал ощущать потребность покоя. Ейхотелось перелить в него свое честолюбие, а он вдруг начал клеить кирку:пастор выходил говорить проповедь, молящиеся слушали, набожно сложив предсобою руки, одна дама утирала платочком слезы, один старичок сморкался; подконец звенел органчик, который нарочно был заказан и уже выписан изШвейцарии, несмотря на издержки. Юлия Михайловна даже с каким-то испугомотобрала всю работу, только лишь узнала о ней, и заперла к себе в ящик;взамен того позволила ему писать роман, но потихоньку. С тех пор прямостала рассчитывать только на одну себя. Беда в том, что тут было порядочноелегкомыслие и мало мерки. Судьба слишком уже долго продержала ее в старыхдевах. Идея за идеей замелькали теперь в ее честолюбивом и несколькораздраженном уме. Она питала замыслы, она решительно хотела управлятьгубернией, мечтала быть сейчас же окруженною, выбрала направление

Фон-Лембке даже несколько испугался, хотя скоро догадался, с своимчиновничьим тактом, что собственно губернаторства пугаться ему вовсенечего. Первые два, три месяца, протекли даже весьма удовлетворительно. Нотут подвернулся Петр Степанович и стало происходить нечто странное

Дело в том, что молодой Верховенский с первого шагу обнаружил решительнуюнепочтительность к Андрею Антоновичу и взял над ним какие-то странныеправа, а Юлия Михайловна, всегда столь ревнивая к значению своего супруга,вовсе не хотела этого замечать; по крайней мере, не придавала важности

Молодой человек стал ее фаворитом, ел, пил и почти спал в доме. Фон-Лембкестал защищаться, называл его при людях "молодым человеком",покровительственно трепал по плечу, но этим ничего не внушил: ПетрСтепанович вс¬ как будто смеялся ему в глаза, даже разговаривая повидимомусерьезно, а при людях говорил ему самые неожиданные вещи. Однаждывозвратясь домой, он нашел молодого человека у себя в кабинете, спящим надиване без приглашения. Тот объяснил, что зашел, но, не застав дома,"кстати выспался". Фон-Лембке был обижен и снова пожаловался супруге:осмеяв его раздражительность, та колко заметила, что он сам видно не умеетстать на настоящую ногу; по крайней мере с ней "этот мальчик" никогда непозволяет себе фамильярностей, а впрочем "он наивен и свеж, хотя и внерамок общества". Фон-Лембке надулся. В тот раз она их помирила. ПетрСтепанович не то чтобы попросил извинения, а отделался какою-то грубоюшуткой, которую в другой раз можно было бы принять за новое оскорбление, нов настоящем случае приняли за раскаяние. Слабое место состояло в том, чтоАндрей Антонович дал маху с самого начала, а именно сообщил ему свой роман

Вообразив в нем пылкого молодого человек с поэзией и давно уже мечтая ослушателе, он еще в первые дни знакомства прочел ему однажды вечером двеглавы. Тот выслушал, не скрывая скуки, невежливо зевал, ни разу непохвалил, но уходя выпросил себе рукопись, чтобы дома на досуге составитьмнение, а Андрей Антонович отдал. С тех пор он рукописи не возвращал, хотяи забегал ежедневно, а на вопрос отвечал только смехом; под конец объявил,что потерял ее тогда же на улице. Узнав о том, Юлия Михайловна рассердиласьна своего супруга ужасно

- Уж не сообщил ли ты ему и о кирке? - всполохнулась она чуть не в испуге

Фон-Лембке решительно начал задумываться, а задумываться ему было вредно изапрещено докторами. Кроме того, что оказывалось много хлопот по губернии,о чем скажем ниже, - тут была особая материя, даже страдало сердце, а не точто одно начальническое самолюбие. Вступая в брак, Андрей Антонович ни зачто бы не предположил возможности семейных раздоров и столкновений вбудущем. Так всю жизнь воображал он, мечтая о Минне и Эрнестине. Онпочувствовал, что не в состоянии переносить семейных громов. ЮлияМихайловна объяснилась с ним наконец откровенно

- Сердиться ты на это не можешь, - сказала она, - уже потому, что ты втроеего рассудительнее и неизмеримо выше на общественной лестнице. В этоммальчике еще много остатков прежних вольнодумных замашек, а по-моему,просто шалость; но вдруг нельзя, а надо постепенно. Надо дорожить нашеюмолодежью; я действую лаской и удерживаю их на краю

- Но он чорт знает что говорит, - возражал фон-Лембке. - Я не могуотноситься толерантно, когда он при людях и в моем присутствии утверждает,что правительство нарочно опаивает народ водкой, чтоб его абрютировать итем удержать от восстания. Представь мою роль, когда я принужден при всехэто слушать

Говоря это, фон-Лембке припомнил недавний разговор свой с ПетромСтепановичем. С невинною целию обезоружить его либерализмом, он показал емусвою собственную интимную коллекцию всевозможных прокламаций, русских ииз-за границы, которую он тщательно собирал с пятьдесят девятого года, нето что как любитель, а просто из полезного любопытства. Петр Степанович,угадав его цель, грубо выразился, что в одной строчке иных прокламацийболее смысла, чем в целой какой-нибудь канцелярии, "не исключая, пожалуй, ивашей"

Лембке покоробило

- Но это у нас рано, слишком рано, - произнес он почти просительно,указывая на прокламации

- Нет, не рано; вот вы же боитесь, стало быть не рано

- Но однако же тут, например, приглашение к разрушению церквей

- Отчего же и нет? Ведь вы же умный человек и, конечно, сами не веруете, аслишком хорошо понимаете, что вера вам нужна, чтобы народ абрютировать

Правда честнее лжи

- Согласен, согласен, я с вами совершенно согласен, но это у нас рано,рано... - морщился фон-Лембке

- Так какой же вы после этого чиновник правительства, если сами согласныломать церкви и идти с дрекольем на Петербург, а всю разницу ставите тольков сроке?