Школьная библиотека

путь по Фонтанке, перешел Аничков мост, миновал часть Невского и теперьстоит на повороте в Литейную. Господин Голядкин поворотил в Литейную

Положение его в это мгновение походило на положение человека, стоящего надстрашной стремниной, когда земля под ним обрывается, уж покачнулась, уждвинулась, в последний раз колышется, падает, увлекает его в бездну, амежду тем у несчастного нет ни силы, ни твердости духа отскочить назад,отвесть свои глаза от зияющей пропасти; бездна тянет его, и он прыгает,наконец, в нее сам, сам ускоряя минуту своей же погибели. Господин Голядкинзнал, чувствовал и был совершенно уверен, что с ним непременно совершитсядорогой еще что-то недоброе, что разразиться над ним еще какая-нибудьнеприятность, что, например, он встретит опять своего незнакомца; но странное дело, он даже желал этой встречи, считал ее неизбежною и просилтолько, чтоб поскорее все это кончилось, чтоб положение-то его разрешилосьхоть как-нибудь, но только б скорее. А между тем он все бежал да бежал, исловно двигаемый какою-то постороннею силою, ибо во всем сущес2е своемчувствовал какое-то ослабление и онемение; думать ни о чем он не мог, хотяидеи его цеплялись за все, как терновник. Какая-то затерянная собачонка,вся мокрая и издрогшая, увязалась за господином Голядкиным и тоже бежалаоколо него бочком, торопливо, поджав хвост и уши, по временам робко ипонятливо на него поглядывая. Какая-то далекая, давно уж забытая идея, воспоминание о каком-то давно случившемся обстоятельстве, - пришла теперьему в голову, стучала, словно молоточком, в его голове, досаждала ему, неотвязывалась прочь от него. "Эх, эта скверная собачонка!" - шептал господинГолядкин, сам не понимая себя. Наконец, он увидел своего незнакомца наповороте в Итальянскую улицу. Только теперь незнакомец уже шел не навстречуему, а в ту же самую сторону, как и он, и тоже бежал, несколько шаговвпереди. Наконец, вошли в Шестилавочную. У господина Голядкина духзахватило. Незнакомец остановился прямо перед тем домом, в которомквартировал господин Голядкин. Послышался звон колокольчика, и почти в тоже время скрип железной задвижки. Калитка отворилась, незнакомец нагнулся,мелькнул и исчез. Почти в то же самое мгновение поспел и господин Голядкини, как стрелка, влетел под ворота. Не слушая заворчавшего дворника,запыхавшись, вбежал он на двор и тотчас же увидел своего интересногоспутника, на минуту потерянного. Незнакомец мелькнул при входе на тулестницу, которая вела в квартиру господина Голядкина. Господин Голядкинбросился вслед за ним. Лестница была темная, сырая и грязная. На всехповоротах нагромождена была бездна всякого жилецкого хлама, так что чужой,не бывалый человек, попавши на эту лестницу в темное время, принуждаем былпо ней с полчаса путешествовать, рискуя сломить себе ноги и проклинаявместе с лестницей и знакомых своих, неудобно так поселившихся. Но спутникгосподина Голядкина был словно знакомый, словно домашний; взбегал легко,без затруднений и с совершенным знанием местности. Господин Голядкин почтисовсем нагонял его; даже раза два или три подол шинели незнакомца ударялего по носу. Сердце в нем замирало. Таинственный человек остановился прямопротив дверей квартиры господина Голядкина, стукнул, и (что, впрочем,удивило бы в другое время господина Голядкина) Петрушка, словно ждал испать не ложился, тотчас отворил дверь и пошел за вошедшим человеком сосвечою в руках. Вне себя вбежал в жилище свое герой нашей повести; неснимая шинели и шляпы, прошел он коридорчик и, словно громом пораженный,остановился на пороге своей комнаты. Все предчувствия господина Голядкинасбылись совершенно. Все, чего опасался он и что предугадывал, совершилосьтеперь наяву. Дыхание его порвалось, голова закружилась. Незнакомец сиделперед ним, тоже в шинели и в шляпе, на его же постели, слегка улыбаясь, и,прищурясь немного, дружески кивал ему головою. Господин Голядкин хотелзакричать, но не мог, - протестовать каким-нибудь образом, но сил нехватило. Волосы встали на голове его дыбом, и он присел без чувств на местеот ужаса. Да и было от чего, впрочем. Господин Голядкин совершенно узналсвоего ночного приятеля. Ночной приятель его был не кто иной, как он сам, сам господин Голядкин, другой господин Голядкин, но совершенно такой же,как и он сам, - одним словом, что называется, двойник его во всехотношениях. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . .

ГЛАВА VI

На другой день, ровно в восемь часов, господин Голядкин очнулся насвоей постели. Тотчас же все необыкновенные вещи вчерашнего дня и всяневероятная, дикая ночь, с ее почти невозможными приключениями, разом,вдруг, во всей ужасающей полноте, явились его воображению и памяти. Такаяожесточенная адская злоба врагов его и особенно последнее доказательствоэтой злобы оледенили сердце господина Голядкина. Но и вместе с тем все этобыло так странно, непонятно, дико, казалось так невозможным, чтодействительно трудно было веру дать всему этому делу; господин Голядкиндаже сам готов был признать все это несбыточным бредом, мгновеннымрасстройством воображения, отемнением ума, если б, к счастию своему, незнал по горькому житейскому опыту, до чего иногда злоба может довестичеловека, до чего может иногда дойти ожесточенность врага, мстящего зачесть и амбицию. К тому же разбитые члены господина Голядкина, чаднаяголова, изломанная поясница и злокачественный насморк сильносвидетельствовали и отстаивали всю вероятность вчерашней ночной прогулки, ачастию и всего прочего, приключившегося во время этой прогулки. Да и,наконец, господин Голядкин уже давным-давно знал, что у них там что-топриготовляется, что у них там есть кто-то другой. Но - что же? Хорошенькораздумав, господин Голядкин решился смолчать, покориться и не протестоватьпо этому делу до времени. "Так, может быть, только попугать меня вздумали,а как увидят, что я ничего, не протестую и совершенно смиряюсь, с смирениемпереношу, так и отступятся, сами отступятся, да еще первые отступятся".

Так вот такие-то мысли были в голове господина Голядкина, когда он,потягиваясь в постели своей и расправляя разбитые члены, ждал, этот раз,обычного появления Петрушки в своей комнате. Ждал он уже с четверть часа;слышал, как ленивец Петрушка возится за перегородкой с самоваром, а междутем никак не решался позвать его. Скажем более: господин Голядкин даженемного боялся теперь очной ставки с Петрушкою. "Ведь бог знает, - думалон, - ведь бог знает, как теперь смотрит на все это дело этот мошенник. Онтам молчит-молчит, а сам себе на уме". Наконец, дверь заскрипела, и явилсяПетрушка с подносом в руках. Господин Голядкин робко на него покосился, снетерпением ожидая, что будет, ожидая, не скажет ли он наконец чего-нибудьнасчет известного обстоятельства. Но Петрушка ничего не сказал, а напротив,был как-то молчаливее, суровее и сердитее обыкновенного, косился на всеисподлобья; вообще видно было, что он чем-то крайне недоволен; даже ни разуне взглянул на своего барина, что, мимоходом сказать, немного кольнулогосподина Голядкина; поставил на стол все, что принес с собой, повернулся иушел молча за свою перегородку. "Знает, знает, все знает, бездельник!" ворчал господин Голядкин, принимаясь за чай. Однако ж герой наш ровноничего не расспросил у своего человека, хотя Петрушка несколько раз потомвходил в его комнату за разными надобностями. В самом тревожном положениидуха был господин Голядкин. Жутко было еще идти в департамент. Сильноепредчувствие было, что вот именно там-то что-нибудь да не так. "Ведь вотпойдешь, - думал он, - да как наткнешься на что-нибудь? Не лучше ли теперьпотерпеть? Не лучше ли теперь подождать? Они там - пускай себе как хотят; ая бы сегодня здесь подождал, собрался бы с силами, оправился бы, размыслилполучше обо всем этом деле, да потом улучил бы минутку, да всем им как снегна голову, а сам ни в одном глазу". Раздумывая таким образом, господинГолядкин выкуривал трубку за трубкой; время летело; было уже почти половинадесятого. "Ведь оEт уже половина десятого, - думал господин Голядкин, - иявляться-то поздно. Да к тому же я болен, разумеется болен, непременноболен; кто же скажет, что нет? Что мне! А пришлют свидетельствовать, апусть придет экзекутор; да и что мне в самом деле? У меня вот спина болит,кашель, насморк; да и наконец, и нельзя мне идти, никак нельзя по этойпогоде; я могу заболеть, а потом и умереть, пожалуй; нынче особенносмертность такая..." Такими резонами господин Голядкин успокоил, наконец,вполне свою совесть и заранее оправдался сам перед собою в нагоняе,ожидаемом от Андрея Филипповича за нерадение по службе. Вообще во всехподобных обстоятельствах крайне любил наш герой оправдывать себя всобственных глазах своих разными неотразимыми резонами и успокоивать такимобразом вполне свою совесть. Итак, успокоив теперь вполне свою совесть,взялся он за трубку, набил ее и, только что начал порядочно раскуривать, быстро вскочил с дивана, трубку отбросил, живо умылся, обрился,пригладился, натянул на себя вицмундир и все прочее, захватил кое-какиебумаги и полетел в департамент.

Вошел господин Голядкин в свое отделение робко, с трепещущим ожиданиемчего-то весьма нехорошего, - ожиданием хотя бессознательным, темным, новместе с тем и неприятным; робко присел он на свое всегдашнее место возлестолоначальника, Антона Антоновича Сеточкина. Ни на что не глядя, неразвлекаясь ничем, вникнул он в содержание лежавших перед ним бумаг

Решился он и дал себе слово как можно сторониться от всего вызывающего, отвсего могущего сильно его компрометировать, как-то: от нескромных вопросов,от чьих-нибудь шуточек и неприличных намеков насчет всех обстоятельстввчерашнего вечера; решился даже отстранится от обычных учтивостей ссослуживцами, то есть вопросов о здоровье и прочее. Но очевидно тоже, чтотак оставаться было нельзя, невозможно. Беспокойство и неведение очем-нибудь, близко его задевающем, всегда его мучило более, нежели самоезадевающее, И вот почему, несмотря на данное себе слово не входить ни вочто, что бы ни делалось, и сторониться от всего, что бы ни было, господинГолядкин изредка, украдкой, тихонько-тихонько приподымал голову иисподтишка поглядывал на сослуживцев и по ним уже старался заключить, нетли чего нового и особенного, до него относящегося и от него с какими-нибудьнеблаговидными целями скрываемого. Предполагал он непременную связь всегосвоего вчерашнего обстоятельства со всем теперь его окружающим. Наконец, втоске своей, он начал желать, чтоб хоть бог знает как, да только