Школьная библиотека

да где-нибудь потаскаться, вот это их дело. Сказал бы им всем кое-что, дауж только..." Господин Голядкин не докончил и обмер. Бойкая пара казанскихлошадок, весьма знакомая господину Голядкину, запряженных в щегольскиедрожки, быстро обгоняла с правой стороны его экипаж. Господин, сидевший надрожках, нечаянно увидев лицо господина Голядкина, довольно неосторожновысунувшего свою голову из окошка кареты, тоже, по-видимому крайне былизумлен такой неожиданной встречей и, нагнувшись сколько мог, с величайшимлюбопытством и участием стал заглядывать в тот угол кареты, куда герой нашпоспешил было спрятаться. Господин на дрожках был Андрей Филиппович,начальник отделения в том служебном месте, в котором числился и господинГолядкин в качестве помощника своего столоначальника. Господин Голядкин,видя, что Андрей Филиппович узнал его совершенно, что глядит во все глаза ичто спрятаться никак невозможно, покраснел до ушей. "Поклониться иль нет?Отозваться иль нет? Признаться иль нет? - думал в неописанной тоске нашгерой, - или прикинуться, что не я, а кто-нибудь другой, разительно схожийсо мною, и смотреть как ни в чем не бывало? Именно не я, не я, да и только!- говорил господин Голядкин, снимая шляпу пред Андреем Филипповичем и несводя с него глаз. - Я, я ничего, - шептал он через силу, - я совсемничего, это вовсе не я, Андрей Филиппович, это вовсе не я, не я, да итолько". Скоро, однакож, дрожки обогнали карету, и магнетизмначальниковских взоров прекратился. Однако он все еще краснел,улыбался,что-то бормотал про себя..."Дурак я был, что не отозвался, - подумал оннаконец, - следовало бы просто на смелую ногу и с откровенностью, нелишенною благородства: дескать, так и так, Андрей Филиппович, тожеприглашен на обед, да и только!" Потом, вдруг вспомнив, что срезался, геройнаш вспыхнул как огонь, нахмурил брови и бросил страшный вызывающий взглядв передний угол кареты, взгляд так и назначенный с тем, чтоб испепелитьразом в прах всех врагов его. Наконец, вдруг, по вдохновению какому-то,дернул он за снурок, привязанный к локтю извозчика-кучера, остановил каретуи приказал поворотить назад, на Литейную. Дело в том, что господинуГолядкину немедленно понадобилось, для собственного же спокойствия,вероятно, сказать что-то самое интересное доктору его, Крестьяну Ивановичу

И хотя с Крестьяном Ивановичем был он знаком с весьма недавнего времени,именно посетил его всего один раз на прошлой неделе, вследствие кой-какихнадобностей, но ведь доктор, как говорят, что духовник, - скрываться былобы глупо, а знать пациента - его же обязанность. "Так ли, впрочем, будетвсе это, - продолжал наш герой, выходя из кареты у подъезда одногопятиэтажного дома на Литейной, возле которого приказал остан2ить свойэкипаж, - так ли будет все это? Прилично ли будет? Кстати ли будет?Впрочем, ведь что же, - продолжал он, подымаясь на лестницу, переводя дух исдерживая биение сердца, имевшего у него привычку биться на всех чужихлестницах, - что же? ведь я про свое, и предосудительного здесь неимеется... Скрываться было бы глупо. Я вот таким-то образом и сделаю вид,что я ничего, а что так, мимоездом... Он увидит, что так тому и следуетбыть".

Так рассуждая, господин Голядкин поднялся до второго этажа иостановился перед квартирою пятого нумера, на дверях которого помещена былакрасная медная дощечка с надписью:

К р е с т ь я н И в а н о в и ч Р у т е н ш п и ц,

Д о к т о р М е д и ц и н ы и Х и р у р г и и

Остановившись, герой наш поспешил придать своей физиономии приличный,развязный, не без некоторой любезности вид и приготовился дернуть за снурокколокольчика. Приготовившись дернуть за снурок колокольчика, он немедленнои довольно кстати рассудил, что не лучше ли завтра и что теперь покаместнадобности большой не имеется. Но так как господин Голядкин услышал вдругна лестнице чьи-то шаги, то немедленно переменил новое решение свое и ужетак, заодно, впрочем, с самым решительным видом, позвонил у дверейКрестьяна Ивановича

ГЛАВА II

Доктор медицины и хирургии, Крестьян Иванович Рутеншпиц, весьмаздоровый, хотя уже и пожилой человек, одаренный густыми седеющими бровями ибакенбардами, выразительным сверкающим взглядом, которым одним,по-видимому, прогонял все болезни, и, наконец, значительным орденом, сидел в это утро у себя в кабинете, в покойных креслах своих, пил кофе,принесенный ему собственноручно его докторшей, курил сигарету и прописывалот времени до времени рецепты своим пациентам. Прописав последний пузырекодному старичку, страдавшему геморроем, и выпроводив страждущего старичка вбоковые двери, Крестьян Иванович уселся в ожидании следующего посещения

Вошел господин Голядкин.

По-видимому, Крестьян Иванович нисколько не ожидал, да и не желалвидеть перед собою господина Голядкина, потому что он вдруг на мгновениесмутился и невольно выразил на лице своем какую-то странную, даже, можносказать, недовольную мину. Так как, с своей стороны, господин Голядкинпочти всегда как-то некстати опадал и терялся в те минуты, в которыеслучалось ему абордировать1 кого-нибудь ради собственных делишек своих, тои теперь, не приготовив первой фразы, бывшей для него в таких случаяхнастоящим камнем преткновения, сконфузился препорядочно, что-топробормотал, - впрочем, кажется, извинение, - и, не зная, что далее делать,взял стул и сел. Но, вспомнив, что уселся без приглашения, тотчас жепочувствовал свое неприличие и поспешил поправить ошибку свою в незнаниисвета и хорошего тона, немедленно встав с занятого им без приглашенияместа. Потом, опомнившись и смутно заметив, что сделал две глупости разом,решился, нимало не медля, на третью, то есть попробовал было принестиоправдание, пробормотал кое-что, улыбаясь, покраснел, сконфузился,выразительно замолчал и, наконец, сел окончательно и уже не вставал более,а так только на всякий случай обеспечил себя тем же самым вызывающимвзглядом, который имел необычайную силу мысленно испепелять и разгромлять впрах всех врагов господина Голядкина. Сверх того, этот взгляд вполневыражал независимость господина Голядкина, то есть говорил ясно, чтогосподин Голядкин совсем ничего, что он сам по себе, как и все, и что егоизба во всяком случае с краю. Крестьян Иванович кашлянул, крякнул,повидимому в знак одобрения и согласия своего на все это, и устремилинспекторский, вопросительный взгляд на господина Голядкина.

- Я,Крестьян Иванович, - начал господин Голядкин с улыбкою,- пришелвас беспокоить вторично и теперь вторично осмеливаюсь просить вашегоснисхождения...- Господин Голядкин, очевидно, затруднялся в словах.

- Гм... да! - проговорил Крестьян Иванович, выпустив изо рта струюдыма и кладя сигару на стол, - но вам нужно предписаний держаться; я ведьвам объяснял, что пользование ваше должно состоять в изменении привычек..

Ну, развлечения; ну, там, друзей и знакомых должно посещать, а вместе с теми бутылки врагом не бывать; равномерно держаться веселой компании.

Господин Голядкин, все еще улыбаясь, поспешил заметить, что емукажется, что он, как и все, что он у себя, что развлечения у него, как и увсех... что он, конечно, может ездить в театр, ибо тоже, как и все,средства имеет, что днем он в должности, а вечером у себя, что он совсемничего; даже заметил тут же мимоходом, что он, сколько ему кажется, не хужедругих, что он живет дома, у себя на квартире, и что, наконец, у него естьПетрушка. Тут господин Голядкин запнулся.

- Гм, нет, такой порядок не то, и я вас совсем не то хотел спрашивать

Я вообще знать интересуюсь, что вы, большой ли любитель веселой компании,пользуетесь ли весело временем... Ну, там, меланхолический или веселыйобраз жизни теперь продолжаете?

- Я, Крестьян Иванович...

- Гм... я говорю, - перебил доктор, - что вам нужно коренноепреобразование всей вашей жизни иметь и в некотором смысле переломить свойхарактер. (Крестьян Иванович сильно ударил на слово "переломить" иостановился на минуту с весьма значительным видом). Не чуждаться жизнивеселой; спектакли и клуб посещать и во всяком случае бутылки врагом небывать. Дома сидеть не годится... вам дома сидеть никак невозможно.

- Я, Крестьян Иванович, люблю тишину, - проговорил господин Голядкин,бросая значительный взгляд на Крестьяна Ивановича и, очевидно, ища слов дляудачнейшего выражения мысли своей, - в квартире только я да Петрушка... яхочу сказать: мой человек, Крестьян Иванович. Я хочу сказать, КрестьянИванович, что я иду своей дорогой, особой дорогой, Крестьян Иванович. Ясебе особо и, сколько мне кажется, ни от кого не завишу. Я, КрестьянИванович, тоже гулять выхожу.

- Как?.. Да! Ну, нынче гулять не составляет никакой приятности; климатвесьма нехороший.

- Да-с, Крестьян Иванович. Я, Крестьян Иванович, хоть и смирныйчеловек, как я уже вам, кажется, имел честь объяснить, но дорога мояотдельно идет, Крестьян Иванович. Путь жизни широк... Я хочу... я хочу,Крестьян Иванович, сказать этим... Извините меня, Крестьян Иванович, я немастер красно говорить.

- Гм... вы говорите...

- Я говорю, чтоб вы меня извинили, Крестьян Иванович, в том, что я,сколько мне кажется, не мастер красно говорить, - сказал господин Голядкинполуобиженным тоном, немного сбиваясь и путаясь. - В этом отношении я,Крестьян Иванович, не так, как другие, - прибавил он с какою-то особенноюулыбкою, - и много говорить не умею; придавать слогу красоту не учился

Зато я, Крестьян Иванович, действую; зато я действую, Крестьян Иванович!

- Гм... Как же это... вы действуете? - отозвался Крестьян Иванович

Затем, на минутку, последовало молчание. Доктор как-то странно инедоверчиво взглянул на господина Голядкина. Господин Голядкин тоже в своюочередь довольно недоверчиво покосился на доктора.

- Я, Крестьян Иванович, - стал продолжать господин Голядкин все впрежнем тоне, немного раздраженный и озадаченный крайним упорством