Школьная библиотека

ляков. Не знаю, чт`о именно хотелось ему выразить своим восклицанием,но, вероятно, что-нибудь очень громовое

Марья Александровна кротко поглядела ему в лицо

- Сядьте! - грустно проговорила она, показывая ему на кресла, в которых, четверть часа тому, покоился князь

- Но послушайте наконец, Марья Александровна! - вскричал озадаченныйМозгляков. - Вы смотрите на меня так, как будто вы вовсе не виноваты, акак будто я же виноват перед вами! Ведь это нельзя же-с!.. такой тон!.

ведь это, наконец, превышает меру человеческого терпения... знаете ли выэто?

- Друг мой! - отвечала Марья Александровна, - вы позволите мне всееще называть вас этим именем, потому что у вас нет лучшего друга, как я;друг мой! вы страдаете, вы измучены, вы уязвлены в самое сердце - и потому не удивительно, что вы говорите со мной в таком тоне. Но я решаюсьоткрыть вас все, все мое сердце, тем скорее, что я сама себя чувствуюнесколько виноватой перед вами. Садитесь же, поговорим

Голос Марьи Александровны был болезненно мягкий

В лице выражалось страдание. Изумленный ОEзгляков сел подле нее вкресла

- Вы подслушивали? - продолжала она, укоризненно глядя ему в лицо

- Да, я подслушивал! еще бы не подслушивать; вот бы олух-то был! Покрайней мере узнал все, что вы против меня затеваете, - грубо отвечалМозгляков, ободряя и подзадоривая себя собственным гневом

- И вы, и вы, с вашим воспитанием, с вашими правилами, могли решитьсяна такой поступок? О боже мой!

Мозгляков даже вскочил со стула

- Но, Марья Александровна! - вскричал он, - это, наконец, невыносимослушать! Вспомните, на что вы-то решились, с вашими правилами, а тогдаосуждайте других!

- Еще вопрос, - сказала она, не отвечая на его вопросы, - кто вас надоумил подслушивать, кто рассказал, кто тут шпионил? - вот что я хочузнать

- Ну уж извините, - этого не скажу-с

- Хорошо. Я сама узнаю. Я сказала, Поль, что я перед вами виновата

Но если вы разберете все, все обстоятельства, то увидите, что если я ивиновата, то единственно тем, что вам же желала возможно больше добра

- Мне? добра? Это уж из рук вон! Уверяю вас, что больше не надуете!Не таков мальчик!

И он повернулся в креслах так, что они затрещали

- Пожалуйста, мой друг, будьте хладнокровнее, если можете. Выслушайтеменя внимательно, и вы сами во всем согласитесь. Во-первых, я хотела немедленно вам объяснить все, все, и вы узнали бы от меня все дело, до малейшей подробности, не унижаясь подслушиванием. Если же не объяснилась свами заранее, давеча, то единственно потому, что все дело еще было впроекте. Оно могло и не состояться. Видите: я с вами вполне откровенна

Во-вторых, не вините дочь мою. Она вас до безумия любит, и мне стоилоневероятных усилий отвлечь ее от вас и согласить ее принять предложениекнязя

- Я сейчас имел удовольствие слышать самое полное доказательство этойлюбви до безумия, - иронически проговорил Мозгляков

- Хорошо. А вы как с ней говорили? Так ли должен говорить влюбленный?Так ли говорит, наконец, человек хорошего тона? Вы оскорбили и раздражили ее

- Ну, не до тону теперь, Марья Александровна! А давеча, когда вы обеделали мне такие сладкие мины, я поехал с князем, а вы меня ну честить!Вы чернили меня, - вот что я вам говорю-с! Я это все знаю, все!

- И, верно, из того же грязного источника? - заметила Марья Александровна, презрительно улыбаясь. - Да, Павел Александрович, я чернила вас,я наговорила на вас и, признаюсь, немало билась. Но уж одно то, что япринуждена была вас чернить перед нею, может быть, даже клеветать навас, - уж одно это доказывает, как тяжело было мне исторгнуть из неесогласие вас оставить! Недальновидный человек! Если б она не любила вас,нужно ли б было мне вас чернить, представлять вас в смешном, недостойномвиде, прибегать к таким крайним средствам? Да вы еще не знаете всего! Ядолжна была употребить власть матери, чтоб исторгнуть вас из ее сердца,и, после невероятных усилий, достигла только наружного согласия. Если вытеперь нас подслушивали, то должны же были заметить, что она ни однимсловом, ни одним жестом не поддержала меня перед князем. Во всю эту сцену она почти не сказала ни слова; пела как автомат. Вся ее душа ныла втоске, и я, из жалости к ней, увела наконец отсюда князя. Я уверена, чтоона плакала, оставшись одна. Войдя сюда, вы должны были заметить ее слезы..

Мозгляков действительно вспомнил, что, вбежав в комнату, он заметилЗину в слезах

- Но вы, вы, за что вы-то были против меня, Марья Александровна? вскричал он. - за что вы чернили меня, клеветали на меня, - в чем самипризнаетесь теперь?

- А, это другое дело! Вот если б вы сначала благоразумно спрашивали,то давно бы получили ответ. Да, вы правы! Все это сделала я, и я одна

Зину не мешайте сюда. Для чего я сделала? отвечаю: во-первых, для Зины

Князь богат, знатен, имеет связи, и, выйдя за него, Зина сделает блестящую партию. Наконец, если он и умрет, - может быть, даже скоро, потомучто мы все более или менее смертны, - тогда Зина - молодая вдова, княгиня, в высшем обществе, и, может быть, очень богата. Тогда она может выйти замуж за кого хочет, может сделать богатейшую партию. Но, разумеется,она выйдет за того, кого любит, за того, кого любила прежде, чье сердцерастерзала, выйдя за князя. Одно уже раскаяние заставило бы ее загладитьсвой проступок перед тем, кого прежде любила

- Гм! - промычал Мозгляков, задумчиво смотря на свои сапоги

- Во-вторых, - и об этом я упомяну только вкратце, - продолжала МарьяАлександровна, - потому что вы этого, может быть, даже и не поймете. Вычитаете вашего Шекспира, черпаете из него все свои высокие чувства, а наделе вы хоть и очень добры, но еще слишком молоды, - а я мать, ПавелАлександрович! Слушайте же: я выдаю Зину за князя отчасти и для самогокнязя, потому что хочу спасти его этим браком. Я любила и прежде этогоблагородного, этого добрейшего, этого рыцарски честного старика. Мы былидрузьями. Он несчастен в когтях этой адской женщины. Она доведет его домогилы. Бог видит, что я согласила Зину на брак с ним, единственно выставив перед нею всю святость ее подвига самоотвержения. Она увлекласьблагородством чувств, обаянием подвига. В ней самой есть что-то рыцарское. Я представила ей как дело высокохристианское, быть опорой, утешением, другом, дитятей, красавицей, идолом того, кому, может быть, остаетсяжить всего один год. Не гадкая женщина, не страх, не уныние окружали быего в последние дни его жизни, а свет, дружба, любовь. Раем показалисьбы ему эти последние, закатные дни! Где же тут эгоизм, - скажите, пожалуйста? Это скорее подвиг сестры милосердия, а не эгоизм!

- Так вы... так вы сделали это только для князя, для подвига сестрымилосердия? - промычал Мозгляков насмешливым голосом

- Понимаю и этот вопрос, Павел Александрович; он довольно ясен. Вы,может быть, думаете, что тут иезуитски сплетена выгода князя с собственными выгодами? Что ж? может быть, в голове моей и были эти расчеты,только не иезуитские, а невольные. Знаю, что вы изумляетесь такому откровенному признанию, но об одном прошу вас, Павел Александрович: не мешайте в это дело Зину! Она чиста как голубь: она не рассчитывает; онатолько умеет любить, - милое дитя мое! Если кто и рассчитывал, то это я,и я одна! Но, во-первых, спросите строго свою совесть и скажите: кто нерассчитывал бы на моем месте в подобном случае? Мы рассчитываем наши выгоды даже в великодушнейших, даже в бескорыстнейших делах наших, рассчитываем неприметно, невольно! Конечно, почти все себя же обманывают, уверяя себя самих, что действуют из одного благородства. Я не хочу себя обманывать: я сознаюсь, что, при всем благородстве моих целей, я рассчитывала. Но, спросите, для себя ли я рассчитываю? Мне уже ничего не нужно,