Книга "Игрок". Страница 29
- Что же, это все ясно, - сказал я, обращаясь к Полине, - неужели вымогли ожидать чего-нибудь другого, - прибавил я с негодованием
- Я ничего не ожидала, - отвечала она, по-видимому спокойно, но что-токак бы вздрагивало в ее голосе; - я давно все порешила; я читала его мыслии узнала, что он думает. Он думал, что я ищу... что я буду настаивать..
(Она остановилась и, не договорив, закусила губу и замолчала.) Я нарочноудвоила мое к нему презрение, - начала она опять, - я ждала, что от негобудет? Если б пришла телеграмма о наследстве, я бы швырнула ему долг этогоидиота (отчима) и прогнала его! Он мне был давно, давно ненавистен. О, этобыл не тот человек прежде, тысячу раз не тот, а теперь, а теперь!.. О, скаким бы счастием я бросила ему теперь, в его подлое лицо, эти пятьдесяттысяч и плюнула бы... и растерла бы плевок!
- Но бумага, - эта возвращенная им закладная на пятьдесят тысяч, ведьона у генерала? Возьмите и отдайте Де-Грие
- О, не то! Не то!.
- Да, правда, правда, не то! Да и к чему генерал теперь способен? Абабушка? - вдруг вскричал я
Полина как-то рассеянно и нетерпеливо на меня посмотрела
- Зачем бабушка? - с досадой проговорила Полина, - я не могу идти кней... Да и ни у кого не хочу прощения просить, - прибавила онараздражительно
- Что же делать! - вскричал я, - и как, ну как это вы могли любитьДе-Грие! О, подлец, подлец! Ну, хотите, я его убью на дуэли! Где он теперь?
- Он во Франкфурте и проживет там три дня
- Одно ваше слово, и я еду, завтра же, с первым поездом! - проговориля в каком-то глупом энтузиазме
Она засмеялась
- Что же, он скажет еще, пожалуй: сначала возвратите пятьдесят тысячфранков. Да и за что ему драться?.. Какой это вздор!
- Ну так где же, где же взять эти пятьдесят тысяч франков, - повториля, скрежеща зубами, - точно так и возможно было вдруг их поднять на полу. Послушайте: мистер Астлей? - спросил я, обращаясь к ней с началом какой-тостранной идеи. У ней глаза засверкали
- Что же, разве ты сам хочешь, чтоб я от тебя ушла к этомуангличанину? - проговорила она, пронзающим взглядом смотря мне в лицо игорько улыбаясь. Первый раз в жизни сказала она мне ты
Кажется, у ней в эту минуту закружилась голова от волнения, и вдругона села на диван, как бы в изнеможении
Точно молния опалила меня; я стоял и не верил глазам, не верил ушам!Что же, стало быть, она меня любит! Она пришла ко мне, а не к мистеруАстлею! Она, одна, девушка, пришла ко мне в комнату, в отели, - стало быть,компрометировала себя всенародно, - и я, я стою перед ней и еще не понимаю!
Одна дикая мысль блеснула в моей голове
- Полина! Дай мне только один час! Подожди здесь только час и... явернусь! Это... это необходимо! Увидишь! Будь здесь, будь здесь!
И я выбежал из комнаты, не отвечая на ее удивленный вопросительныйвзгляд; она крикнула мне что-то вслед, но я не воротился
Да, иногда самая дикая мысль, самая с виду невозможная мысль, до тогосильно укрепляется в голове, что ее принимаешь наконец за что-тоосуществимое... Мало того: если идея соединяется с сильным, страстнымжеланием, то, пожалуй, иной раз примешь ее наконец за нечто фатальное,необходимое, предназначенное, за нечто такое, что уже не может не быть и неслучиться! Может быть, тут есть еще что-нибудь, какая-нибудь комбинацияпредчувствий, какое-нибудь необыкновенное усилие воли, самоотравлениесобственной фантазией или еще что-нибудь - не знаю; но со мною в этот вечер(который я никогда в жизни не позабуду) случилось происшествие чудесное
Оно хоть и совершенно оправдывается арифметикою, но тем не менее - для меняеще до сих пор чудесное. И почему, почему эта уверенность так глубоко,крепко засела тогда во мне, и уже с таких давних пор? Уж, верно, я помышлялоб этом, - повторяю вам, - не как о случае, который может быть в числепрочих (а стало быть, может и не быть), но как о чем-то таком, что никак ужне может не случиться!
Было четверть одиннадцатого; я вошел в воксал в такой твердой надеждеи в то же время в таком волнении, какого я еще никогда не испытывал. Вигорных залах народу было еще довольно, хоть вдвое менее утрешнего
В одиннадцатом часу у игорных столов остаются настоящие, отчаянныеигроки, для которых на водах существует только одна рулетка, которые иприехали для нее одной, которые плохо замечают, что вокруг них происходит,и ничем не интересуются во весь сезон, а только играют с утра до ночи иготовы были бы играть, пожалуй, и всю ночь до рассвета, если б можно было
И всегда они с досадой расходятся, когда в двенадцать часов закрываютрулетку. И когда старший крупер перед закрытием рулетки, около двенадцатичасов, возглашает: "Les trois derniers coups, messieurs!"60, то они готовыпроставить иногда на этих трех последних ударах все, что у них есть вкармане, - и действительно тут-то наиболее и проигрываются. Я прошел к томусамому столу, где давеча сидела бабушка. Было не очень тесно, так что яочень скоро занял место у стола стоя. Прямо предо мной, на зеленом сукне,начерчено было слово: "Passe". "Passe" - это ряд цифр от девятнадцативключительно до тридцати шести. Первый же ряд, от первого до восемнадцативключительно, называется "Manque"; но какое мне было до этого дело? Я нерассчитывал, я даже не слыхал, на какую цифру лег последний удар, и об этомне справился, начиная игру, как бы сделал всякий чуть-чуть рассчитывающийигрок. Я вытащил все мои двадцать фридрихсдоров и бросил на бывший предомною "passe"
- Vingt deux!61 - закричал крупер
Я выиграл - и опять поставил все: и прежнее, и выигрыш
- Trente et un62, - прокричал крупер. Опять выигрыш! Всего уж, сталобыть, у меня восемьдесят фридрихсдоров! Я двинул все восемьдесят надвенадцать средних цифр (тройной выигрыш, но два шанса против себя) колесо завертелось, и вышло двадцать четыре. Мне выложили три свертка попятидесяти фридрихсдоров и десять золотых монет; всего, с прежним,очутилось у меня двести фридрихсдоров
-------
60 - Три последних игры, господа! (франц.).
61 - Двадцать два! (франц.).
62 - Тридцать один (франц.)
Я был как в горячке и двинул всю эту кучу денег на красную - и вдругопомнился! И только раз во весь этот вечер, во всю игру, страх прошел помне холодом и отозвался дрожью в руках и ногах. Я с ужасом ощутил имгновенно сознал: чт`о для меня теперь значит проиграть! Стояла на ставкевся моя жизнь!
- Rouge! - крикнул крупер, - и я перевел дух, огненные мурашкипосюFались по моему телу. Со мною расплатились банковыми билетами; сталобыть, всего уж четыре тысячи флоринов и восемьдесят фридрихсдоров! (Я ещемог следить тогда за счетом.)
Затем, помнится, я поставил две тысячи флоринов опять на двенадцатьсредних и проиграл; поставил мое золото и восемьдесят фридрихсдоров ипроиграл. Бешенство овладело мною: я схватил последние оставшиеся мне дветысячи флоринов и поставил на двенадцать первых - так, на авось, зря, безрасчета! Впрочем, было одно мгновение ожидания, похожее, может быть,впечатлением на впечатление, испытанное madame Blanchard, когда она, вПариже, летела с воздушного шара на землю
- Quatre!63 - крикнул крупер. Всего, с прежнею ставкою, опятьочутилось шесть тысяч флоринов. Я уже смотрел как победитель, я уже ничего,ничего теперь не боялся и бросил четыре тысячи флоринов на черную. Человекдевять бросилось, вслед за мною, тоже ставить на черную. Круперыпереглядывались и переговаривались. Кругом говорили и ждали
-------
63 - Четыре (франц.)
Вышла черная. Не помню я уж тут ни расчета, ни порядка моих ставок
Помню только, как во сне, что я уже выиграл, кажется, тысяч шестнадцать
