Книга "Игрок". Страница 31
- Я не возьму ваших денег, - проговорила она презрительно
- Как? Что это? - закричал я. - Полина, почему же?
- Я даром денег не беру
- Я предлагаю вам, как друг; я вам жизнь предлагаю
Она посмотрела на меня долгим, пытливым взглядом, как бы пронзить меняим хотела
- Вы дорого даете, - проговорила она усмехаясь, - любовница Де-Грие нестоит пятидесяти тысяч франков
- Полина, как можно так со мною говорить! - вскричал я с укором, разве я Де-Грие?
- Я вас ненавижу! Да... да!.. я вас не люблю больше, чем Де-Грие, вскричала она, вдруг засверкав глазами
Тут она закрыла вдруг руками лицо, и с нею сделалась истерика. Ябросился к ней
Я понял, что с нею что-то без меня случилось. Она была совсем как быне в своем уме
- Покупай меня! Хочешь? хочешь? за пятьдесят тысяч франков, какДе-Грие? - вырывалось у ней с судорожными рыданиями. Я обхватил ее, целовалее руки, ноги, упал пред нею на колени
Истерика ее проходила. Она положила обе руки на мои плечи и пристальноменя рассматривала; казалось, что-то хотела прочесть на моем лице. ОнаслушоBа меня, но, видимо, не слыхала того, что я ей говорил. Какая-тозабота и вдумчивость явились в лице ее. Я боялся за нее; мне решительноказалось, что у ней ум мешается. То вдруг начинала она тихо привлекать меняк себе; доверчивая улыбка уже блуждала в ее лице; и вдруг она меняотталкивала и опять омраченным взглядом принималась в меня всматриваться
Вдруг она бросилась обнимать меня
- Ведь ты меня любишь, любишь? - говорила она, - ведь ты, ведь ты..
за меня с бароном драться хотел! - И вдруг она расхохоталась, точно что-тосмешное и милое мелькнуло вдруг в ее памяти. Она и плакала, и смеялась все вместе. Ну что мне было делать? Я сам был как в лихорадке. Помню, онаначинала мне что-то говорить, но я почти ничего не мог понять. Это былкакой-то бред, какой-то лепет, - точно ей хотелось что-то поскорей мнерассказать, - бред, прерываемый иногда самым веселым смехом, которыйначинал пугать меня. "Нет, нет, ты милый, милый! - повторяла она. - Ты мойверный!" - и опять клала мне руки свои на плечи, опять в меня всматриваласьи продолжала повторять: "Ты меня любишь... любишь... будешь любить?" Я несводил с нее глаз; я еще никогда не видал ее в этих припадках нежности илюбви; правда, это, конечно, был бред, но... заметив мой страстный взгляд,она вдруг начинала лукаво улыбаться; ни с того ни с сего она вдругзаговаривала о мистере Астлее
Впрочем, о мистере Астлее она беспрерывно заговаривала (особенно когдасилилась мне что-то давеча рассказать), но что именно, я вполне не могсхватить; кажется, она даже смеялась над ним; повторяла беспрерывно, что онждет... и что знаю ли я, что он наверное стоит теперь под окном? "Да, да,под окном, - ну отвори, посмотри, посмотри, он здесь, здесь!" Она толкаламеня к окну, но только я делал движение идти, она заливалась смехом, и яоставался при ней, а она бросалась меня обнимать
- Мы уедем? Ведь мы завтра уедем? - приходило ей вдруг беспокойно вголову, - ну... (и она задумалась) - ну, а догоним мы бабушку, как тыдумаешь? В Берлине, я думаю, догоним. Как ты думаешь, что она скажет, когдамы ее догоним и она нас увидит? А мистер Астлей?.. Ну, этот не соскочит сШлангенберга, как ты думаешь? (Она захохотала.) Ну, послушай: знаешь, кудаон будущее лето едет? Он хочет на Северный полюс ехать для ученыхисследований и меня звал с собою, ха-ха-ха! Он говорит, что мы, русские,без европейцев ничего не знаем и ни к чему не способны... Но он тожедобрый! Знаешь, он "генерала" извиняет; он говорит, что Blanche... чтострасть, - ну не знаю, не знаю, - вдруг повторила она, как бы заговорясь ипотерявшись. - Бедные они, как мне их жаль, и бабушку... Ну, послушай,послушай, ну где тебе убить Де-Грие? И неужели, неужели ты думал, чтоубьешь? О глупый! Неужели ты мог подумать, что я пущу тебя драться сДе-Грие? Да ты и барона-то не убьешь, - прибавила она, вдруг засмеявшись. О, как ты был тогда смешон с бароном; я глядела на вас обоих со скамейки; икак тебе не хотелось тогда идти, когда я тебя посылала. Как я тогдасмеялась, как я тогда смеялась, - прибавила она хохоча
И вдруг она опять целовала и обнимала меня, опять страстно и нежноприжимала свое лицо к моему. Я уж более ни о чем не думал и ничего неслышал. Голова моя закружилась..
Я думаю, что было около семи часов утра, когда я очнулся; солнцесветило в комнату. Полина сидела подле меня и странно осматривалась, какбудто выходя из какого-то мрака и собирая воспоминания. Она тоже только чтопроснулась и пристально смотрела на стол и деньги. Голова моя была тяжела иболела. Я было хотел взять Полину за руку; она вдруг оттолкнула меня ивскочила с дивана. Начинавшийся день был пасмурный; пред рассветом шелдождь. Она подошла к окну, отворила его, выставила голову и грудь и,подпершись руками, а локти положив на косяк окна, пробыла так минуты три,не оборачиваясь ко мне и не слушая того, что я ей говорил. Со страхомприходило мне в голову: что же теперь будет и чем это кончится? Вдруг онаподнялась с окна, подошла к столу и, смотря на меня с выражениембесконечной ненависти, с дрожавшими от злости губами, сказала мне:
- Ну, отдай же мне теперь мои пятьдесят тысяч франков!
- Полина, опять, опять! - начал было я
- Или ты раздумал? ха-ха-ха! Тебе, может быть, уже и жалко?
Двадцать пять тысяч флоринов, отсчитанные еще вчера, лежали на столе;я взял и подал ей
- Ведь они уж теперь мои? Ведь так? Так? - злобно спрашивала она меня,держа деньги в руках
- Да они и всегда были твои, - сказал я
- Ну так вот же твои пятьдесят тысяч франков! - Она размахнулась ипустила их в меня. Пачка больно ударила мне в лицо и разлетелась по полу
Совершив это, Полина выбежала из комнаты
Я знаю, она, конечно, в ту минуту была не в своем уме, хоть я и непонимаю этого временного помешательства. Правда, она еще и до сих пор,месяц спустя, еще больна. Что было, однако, причиною этого состояния, аглавное, этой выходки? Оскорбленная ли гордость? Отчаяние ли о том, что онарешилась даже прийти ко мне? Не показал ли я ей виду, что тщеславлюсь моимсчастием и в самом деле точно так же, как и Де-Грие, хочу отделаться отнее, подарив ей пятьдесят тысяч франков? Но ведь этого не было, я знаю посвоей совести. Думаю, что виновато было тут отчасти и ее тщеславие:тщеславие подсказало ей не поверить мне и оскорбить меня, хотя все этопредставлялось ей, может быть, и самой неясно. В таком случае я, конечно,ответил за Де-Грие и стал виноват, может быть, без большой вины. Правда,все это был только бред; правда и то, что я знал, что она в бреду, и... необратил внимания на это обстоятельство. Может быть, она теперь не может мнепростить этого? Да, но это теперь; но тогда, тогда? Ведь не так же сильныбыли ее бред и болезнь, чтобы она уж совершенно забыла, что делает, идя комне с письмом Де-Грие? Значит, она знала, что делает
Я кое-как, наскоро, сунул все мои бумаги и всю мою кучу золота впостель, накрыл ее и вышел минут десять после Полины. Я был уверен, что онапобежала домой, и хотел потихоньку пробраться к ним и в передней спросить уняни о здоровье барышни. Каково же было мое изумление, когда отвстретившейся мне на лестнице нянюшки я узнал, что Полина домой еще невозвращалась и что няня сама шла ко мне за ней
- Сейчас, - говорил я ей, - сейчас только ушла от меня, минут десятьтому назад, куда же могла она деваться?
Няня с укоризной на меня поглядела
А между тем вышла целая история, которая уже ходила по отелю. Вшвейцарской и у обер-кельнера перешептывались, что фрейлейн утром, в шестьчасов, выбежала из отеля, в дождь, и побежала по направлению к hoteld'Angleterre. По их словам и намекам я заметил, что они уже знают, что она
