Школьная библиотека

твоего покоя. Так требуют, и ты никогда, никогда меня не увидишь! Такнужно, так суждено! Мне слишком много было дано; судьба ошиблась; теперьона поправляет ошибку и все отнимает назад. Мы сошлись, узнали друг друга, и вот расходимся до другого свидания! Где оно будет, когда оно будет? О, скажи мне, родная моя, где мы встретимся, где найти мне тебя,как узнать мне тебя, узнаешь ли ты меня тогда? Вся душа моя полна тобою

О, за что же, за что это нам? Зачем расстаемся мы? Научи - ведь я не понимаю, не пойму этого, никак не пойму - научи, как разорвать жизнь пополам, как вырвать сердце из груди и быть без него? О, как я вспомню, чтоболее никогда тебя не увижу, никогда, никогда!.

Боже, какой они подняли крик! Как мне страшно теперь за тебя! Ятолько что встретил твоего мужа: мы оба недостойны его, хотя оба безгрешны пред ним. Ему все известно; он нас видит; он понимает все, и прежде все ему было ясно как день. Он геройски стал за тебя; он спасет тебя;он защитит тебя от этих пересудов и криков; он любит и уважает тебябеспредельно; он твой спаситель, тогда как я бегу!.. Я бросился к нему,я хотел целовать его руку!.. Он сказал мне, чтоб я ехал немедленно. Решено! Говорят, что он поссорился из-за тебя с ними со всеми; там всепротив тебя! Его упрекают в потворстве и слабости. Боже мой! что там ещеговорят о тебе? Они не знают, они не могут, не в силах понять! Прости,прости им, бедная моя, как я им прощаю; а они взяли у меня больше, чем утебя!

Я не помню себя, я не знаю, что пишу тебе. О чем я говорил тебе вчерапри прощанье? Я ведь все позабыл. Я был вне себя, ты плакала... Простимне эти слезы! Я так слаб, так малодушен!

Мне еще что-то хотелось сказать тебе... Ох! еще бы только раз облитьтвои руки слезами, как теперь я обливаю слезами письмо мое! Еще бы разбыть у ног твоих! Если б они только знали, как прекрасно было твоечувство! Но они слепы; их сердца горды и надменны; они не видят и вовекне увидят того. Им нечем увидеть! Они не поверят, что ты невинна, дажеперед их судом, хотя бы все на земле им в том поклялось. Им ли это понять! Как же камень поднимут они на тебя? чья первая рука поднимет его?О, они не смутятся, они поднимут тысячи камней! Они осмелятся поднять ихзатем, что знают, как это сделать. Они поднимут все разом и скажут, чтоони сами безгрешны, и грех возьмут на себя! О, если б знали они, что делают! Если б только можно было рассказать им все, без утайки, чтоб видели, слышали, поняли и уверились! Но нет, они не так злы... Я теперь вотчаянии, я, может быть, клевещу на них! Я, может быть, пугаю тебя своимстрахом! Не бойся, не бойся их, родная моя! тебя поймут; наконец, тебяуже понял один: надейся - это муж твой!

Прощай, прощай! Я не благодарю тебя! Прощай навсегда!

С. О22

Смущение мое было так велико, что я долгое время не могла понять, чтосо мной сделалось. Я была потрясена и испугана. Действительность поразила меня врасплох среди легкой жизни мечтаний, в которых я провела уж тригода. Я со страхом чувствовала, что в руках моих большая тайна и что этатайна уж связывает все существование мое... как? я еще и сама не зналатого. Я чувствовала,что только с этой минуты для меня начинается новаябудущность. Теперь я невольно стала слишком близкой участницей в жизни ив отношениях тех людей, которые доселе заключали весь мир, меня окружавший, и я боялась за себя. Чем войду я в их жизнь, я, непрошеная, я, чужая им? Что принесу я им? Чем разрешатся эти путы, которые так внезапноприковали меня к чужой тайне? Почем знать? может быть, новая роль моябудет мучительна и для меня, и для них. Я же не могла молчать, не принять этой роли и безвыходно заключить то, что узнала, в сердце моем. Нокак и что будет со мною? что сделаю я? И что такое, наконец, я узнала?Тысячи вопросов, еще смутных, еще неясных, вставали предо мною и уженестерпимо теснили мне сердце. Я была как потерянная

Потом, помню, приходили другие минуты, с новыми, странными, доселе неиспытанными мною впечатлениями. Я чувствовала, как будто что-то разрешилось в груди моей, что прежняя тоска вдруг разом отпала от сердца ичто-то новое начало наполнять его, что-то такое, о чем я не знала еще, горевать ли о нем или радоваться ему. Настоящее мгновение мое похоже было на то, когда человек покидает навсегда свой дом, жизнь доселе покойную, безмятежную для далекого неведомого пути и в последний раз оглядывается кругом себя, мысленно прощаясь с своим прошедшим, а между темгорько сердцу от тоскливого предчувствия всего неизвестного будущего,может быть сурового, враждебного, которое ждет его на новой дороге. Наконец, судорожные рыдания вырвались из груди моей и болезненным припадком разрешили мое сердце. Мне нужно было видеть, слышать кого-нибудь,обнять крепче, крепче. Я уж не могла, не хотела теперь оставаться одна;я бросилась к Александре Михайловне и провела с ней весь вечер. Мы былиодни. Я просила ее не играть и отказалась петь, несмотря на просьбы ее

Все мне стало вдруг тяжело, и ни на чем я не могла остановиться. Кажется, мы с ней плакали. Помню только, что я ее совсем перепугала. Она уговаривала меня успокоиться, не тревожиться. Она со страхом следила замной, уверяя меня, что я больна и что я не берегу себя. Наконец я ушлаот нее, вся измученная, истерзанная; я была словно в бреду и легла впостель в лихорадке

Прошло несколько дней, пока я могла прийти в себя и яснее осмыслитьсвое положение. В это время мы обе, я и Александра Михайловна, жили вполном уединении. Петра Александровича не было в Петербурге. Он поехалза какими-то делами в Москву и пробыл там три недели. Несмотря на короткий срок разлуки, Александра Михайловна впала в ужасную тоску. Порой онастановилась покойнее, но затворялась одна, так что и я была ей в тягость. К тому же я сама искала уединения. Голова моя работала в каком-тоболезненном напряжении; я была как в чаду. Порой на меня находили часыдолгой, мучительно-безотвязной думы; мне снилось тогда, что кто-то словно смеется надо мной потихоньку, как будто что-то такое поселилось вомне, что смущает и отравляет каждую мысль мою. Я не могла отвязаться отмучительных образов, являвшихся предо мной поминутно и не дававших мнепокоя. Мне представлялось долгое, безвыходное страдание, мученичество,жертва, приносимая покорно, безропотно и напрасно. Мне казалось, чтотот, кому принесена эта жертва, презирает ее и смеется над ней. Мне казалось, что я видела преступника, который прощает грехи праведнику, имое сердце разрывалось на части! В то же время мне хотелось всеми силамиотвязаться от моего подозрения; я проклинала его, я ненавидела себя зато, что все мои убеждения были не убеждения, а только предчувствия, зато, что я не могла оправдать своих впечатлений сама пред собою

Потом перебирала я в уме эти фразы, эти последние крики страшногопрощания. Я представляла себе этого человека - неровню; я старалась угадать весь мучительный смысл этого слова: "неровня". Мучительно поражаломеня это отчаянное прощанье: "Я смешон и сам стыжусь за твой выбор". Чтоэто было? Какие это люди? О чем они тоскуют, о чем мучатся, что потерялиони? Преодолев себя, я напряженно перечитывала опять это письмо, в котором было столько терзающего душу отчаяния, но смысл которого был такстранен, так неразрешим для меня. Но письмо выпадало из рук моих, и мятежное волнение все более и более охватывало мое сердце... Наконец всеэто должно же было чем-нибудь разрешиться, а я не видела выхода или боялась его!

Я была почти совсем больна, когда, в один день, на нашем дворе загремел экипаж Петра Александровича, воротившегося из Москвы. Александра Михайловна с радостным криком бросилась навстречу мужа, но я остановиласьна месте как прикованная. Помню, что я сама была поражена до испуга внезапным волнением своим. Я не выдержала и бросилась к себе в комнату. Яне понимала, чего я так вдруг испугалась, но боялась за этот испуг. Через четверть часа меня позвали и передали мне письмо от князя. В гостиной я встретила какого-то незнакомого, который приехал с Петром Александровичем из Москвы, и, по некоторым словам, удержанным мною, я узнала, что он располагается у нас на долгое житье. Это был уполномоченныйкнязя, приехавший в Петербург хлопотать по каким-то важным делам княжеского семейства, уже давно находившимся в заведовании Петра Александровича. Он подал мне письмо от князя и прибавил, что княжна тоже хотела писать ко мне, до последней минуты уверяла, что письмо будет непременнонаписано, но отпустила его с пустыми руками и с просьбою передать мне,что писать ей ко мне решительно нечего, что в письме ничего не напишешь,что она испортила целых пять листов и потом изорвала вс° в клочки, что,наконец, нужно вновь подружиться, чтоб писать друг к другу. Затем онапоручила уверить меня в скором свидании с нею. Незнакомый господин отвечал на нетерпеливый вопрос мой, что весть о скором свидании действительно справедлива и что все семейство очень скоро собирается прибыть вПетербург. При этом известии я не знала, как быть от радости, поскорееушла в свою комнату, заперлась в ней и, обливаясь слезами, раскрылаписьмо князя. Князь обещал мне скорое свидание с ним и с Катей и с глубоким чувством поздравлял меня с моим талантом; наконец, он благословлялменя на мое будущее и обещался устроить его. Я плакала, читая этописьмо; но к сладким слезам моим примешивалась такая невыносимая грусть,что, помню, я за себя пугалась; а сама не знала, что со мной делается

Прошло несколько дней. В комнате, которая была рядом с моею, где