Школьная библиотека

Раскольников говорил громко и указывал на него прямо рукой. Тотуслышал и хотел было опять рассердиться, но одумался и ограничился однимпрезрительным взглядом. Затем медленно отошел еще шагов на десять и опятьостановился

- Не дать-то им это можно-с, - отвечал унтер-офицер в раздумье. - Воткабы они сказали, куда их предоставить, а то... Барышня, а барышня! нагнулся он снова

Та вдруг совсем открыла глаза, посмотрела внимательно, как будтопоняла что-то такое, встала со скамейки и пошла обратно в ту сторону,откуда пришла

- Фу, бесстыдники, пристают! - проговорила она, еще раз отмахнувшись

Пошла она скоро, но по-прежнему сильно шатаясь. Франт пошел за нею, но подругой аллее, не спуская с нее глаз

- Не беспокойтесь, не дам-с, - решительно сказал усач и отправилсявслед за ними

- Эх, разврат-то как ноне пошел! - повторил он вслух, вздыхая

В эту минуту как будто что-то ужалило Раскольникова; в один миг егокак будто перевернуло

- Послушайте, эй! - закричал он вслед усачу

Тот оборотился

- Оставьте! Чего вам? Бросьте! Пусть его позабавится (он указал нафранта). Вам-то чего?

Городовой не понимал и смотрел во все глаза. Раскольников засмеялся

- Э-эх! - проговорил служивый, махнув рукой, и пошел вслед за франтоми за девочкой, вероятно приняв Раскольникова иль за помешанного, или зачто-нибудь еще хуже

"Двадцать копеек мои унес, - злобно проговорил Раскольников, оставшисьодин. - Ну пусть и с того тоже возьмет да и отпустит с ним девочку, тем икончится... И чего я ввязался тут помогать! Ну мне ль помогать? Имею ль яправо помогать? Да пусть их переглотают друг друга живьем - мне-то чего? Икак я смел отдать эти двадцать копеек. Разве они мои?"

Несмотря на эти странные слова, ему стало очень тяжело. Он присел наоставленную скамью. Мысли его были рассеянны... Да и вообще тяжело ему былодумать в эту минуту о чем бы то ни было. Он бы хотел совсем забыться, всезабыть, потом проснуться и начать совсем сызнова..

- Бедная девочка!.. - сказал он, посмотрев в опустевший угол, скамьи

- Очнется, поплачет, потом мать узнает... Сначала прибьет, а потом высечет,больно и с позором, пожалуй, и сгонит... А не сгонит, так все-такипронюхают Дарьи Францевны, и начнет шмыгать моя девочка, туда да сюда..

Потом тотчас больница (и это всегда у тех, которые у матерей живут оченьчестных и тихонько от них пошаливают), ну а там... а там опять больница..

вино... кабаки... и еще больница... года через два-три - калека, итогожитья ее девятнадцать аль восемнадцать лет от роду всего-с... Разве я такихне видал? А как они делались? Да вот все так и делались... Тьфу! А пусть!Это, говорят, так и следует. Такой процент, говорят, должен уходить каждыйгод... куда-то... к черту, должно быть, чтоб остальных освежать и им немешать. Процент! Славные, право, у них эти словечки: они такиеуспокоительные, научные. Сказано: процент, стало быть, и тревожитьсянечего. Вот если бы другое слово, ну тогда... было бы, может быть,беспокойнее... А что, коль и Дунечка как-нибудь в процент попадет!.. Не втот, так в другой?.

"А куда ж я иду? - подумал он вдруг. - Странно. Ведь я зачем-то пошел

Как письмо прочел, так и пошел... На Васильевский остров, к Разумихину япошел, вот куда, теперь... помню. Да зачем, однако же? И каким образоммысль идти к Разумихину залетела мне именно теперь в голову? Этозамечательно"

Он дивился себе. Разумихин был один из его прежних товарищей поуниверситету. Замечательно, что Раскольников, быв в университете, почти неимел товарищей, всех чуждался, ни к кому не ходил и у себя принимал тяжело

Впрочем, и от него скоро все отвернулись. Ни в общих сходках, ни вразговорах, ни в забавах, ни в чем он как-то не принимал участия. Занималсяон усиленно, не жалея себя, и за это его уважали, но никто не любил. Был оночень беден и как-то надменно горд и несообщителен; как будто что-то таилпро себя. Иным товарищам его казалось, что он смотрит на них на всех, какна детей, свысока, как будто он всех их опередил и развитием, и знанием, иубеждениями, и что на их убеждения и интересы он смотрит как на что-тонизшее

С Разумихиным же он почему-то сошелся, то есть не то что сошелся, абыл с ним сообщительнее, откровеннее. Впрочем, с Разумихиным невозможнобыло и быть в других отношениях. Это был необыкновенно веселый исообщительный парень, добрый до простоты. Впрочем, под этою простотойтаилась и глубина, и достоинство. Лучшие из его товарищей понимали это, вселюбили его. Был он очень неглуп, хотя и действительно иногда простоват

Наружность его была выразительная - высокий, худой, всегда худо выбрит,черноволосый. Иногда он буянил и слыл за силача. Однажды ночью, в компании,он одним ударом ссадил одного блюстителя вершков двенадцати росту. Пить онмог до бесконечности, но мог и совсем не пить; иногда проказил даженепозволительно, но мог и совсем не проказить. Разумихин был еще темзамечателен, что никакие неудачи его никогда не смущали и никакие дурныеобстоятельства, казалось, не могли придавить его. Он мог квартировать хотьна крыше, терпеть адский голод и необыкновенный холод. Был он очень беден ирешительно сам, один, содержал себя, добывая кой-какими работами деньги. Онзнал бездну источников, где мог почерпнуть, разумеется заработком. Однаждыон целую зиму совсем не топил своей комнаты и утверждал, что это дажеприятнее, потому что в холоде лучше спится. В настоящее время он тожепринужден был выйти из университета, но ненадолго, и из всех сил спешилпоправить обстоятельства, чтобы можно было продолжать. Раскольников не былу него уже месяца четыре, а Разумихин и не знал даже его квартиры. Разкак-то, месяца два тому назад, они было встретились на улице, ноРаскольников отвернулся и даже перешел на другую сторону, чтобы тот его незаметил. А Разумихин хоть и заметил, но прошел мимо, не желая тревожитьприятеля

V

"Действительно, я у Разумихина недавно еще хотел было работы просить,чтоб он мне или уроки достал, или что-нибудь... - додумывался Раскольников,- но чем теперь-то он мне может помочь? Положим, уроки достанет, положим,даже последнею копейкой поделится, если есть у него копейка, так что можнодаже и сапоги купить, и костюм поправить, чтобы на уроки ходить... гм..

Ну, а дальше? На пятаки-то что ж я сделаю? Мне разве того теперь надобно?Право, смешно, что я пошел к Разумихину..."

Вопрос, почему он пошел теперь к Разумихину, тревожил его больше, чемдаже ему самому казалось; с беспокойством отыскивал он какой-то зловещийдля себя смысл в этом, казалось бы, самом обыкновенном поступке

"Что ж, неужели я все дело хотел поправить одним Разумихиным и всемуисход нашел в Разумихине?" - спрашивал он себя с удивлением

Он думал и тер себе лоб, и, странное дело, как-то невзначай, вдруг ипочти сама собой, после очень долгого раздумья, пришла ему в голову однапрестранная мысль

"Гм... Разумихину, - проговорил он вдруг совершенно спокойно, как бы всмысле окончательного решения, - к Разумихину я пойду, это конечно... но не теперь... Я к нему... на другой день, после того пойду, когда уже тобудет кончено и когда все по-новому пойдет..."

И вдруг он опомнился

"После того, - вскрикнул он, срываясь со скамейки, - да разве тобудет? Неужели в самом деле будет?"

Он бросил скамейку и пошел, почти побежал; он хотел было поворотитьназад, к дому, но домой идти ему стало вдруг ужасно противно: там-то, вуглу, в этом-то ужасном шкафу и созревало все это вот уже более месяца, ион пошел куда глаза глядят

Нервная дрожь его перешла в какую-то лихорадочную; он чувствовал дажеозноб; на такой жаре ему становилось холодно. Как бы с усилием начал он,почти бессознательно, по какой-то внутренней необходимости, всматриватьсяво все встречавшиеся предметы, как будто ища усиленно развлечения, но это