Школьная библиотека

сегодня в восемь часов и чтоб они непременно встретились... А я так иписьма-то не хотела ему показывать, и как-нибудь хитростью сделать,посредством вас, чтоб он не приходил... потому он такой раздражительный..

Да и ничего я не понимаю, какой там пьяница умер, и какая там дочь, и какимобразом мог он отдать этой дочери все последние деньги... которые..

- Которые так дорого вам достались маменька, - прибавила АвдотьяРомановна

- Он был не в себе вчера, - задумчиво проговорил Разумихин. - Если бывы знали, что он там наговорил вчера в трактире, хоть и умно... гм! Окаком-то покойнике и о какой-то девице он действительно мне что-то говорилвчера, когда мы шли домой, но я не понял ни слова... А впрочем, и я самвчера..

- Лучше всего, маменька, пойдемте к нему сами и там, уверяю вас, сразуувидим, что делать. Да к тому же пора, - господи! Одиннадцатый час! вскрикнула она, взглянув на свои великолепные золотые часы с эмалью,висевшие у ней на шее на тоненькой венецианской цепочке и ужасно негармонировавшие с остальным нарядом. "Женихов подарок", - подумалРазумихин

- Ах, пора!.. Пора, Дунечка, пора! - тревожно засуетилась ПульхерияАлександровна, - еще подумает, что мы со вчерашнего сердимся, что так долгонейдем. Ах, боже мой!

Говоря это, она суетливо набрасывала на себя мантилью и надевалашляпку; Дунечка тоже оделась. Перчатки на ней были не только заношенные, нодаже изодранные, что заметил Разумихин, а между тем эта явная бедностькостюма даже придавала обеим дамам вид какого-то особенного достоинства,что всегда бывает с теми, кто умеет носить бедное платье. Разумихин сблагоговением смотрел на Дунечку и гордился, что поведет ее. "Та королева,- думал он про себя, - которая чинила свои чулки в тюрьме, уж конечно, в туминуту смотрела настоящею королевой и даже более, чем во время самых пышныхторжеств и выходов"

- Боже мой! - воскликнула Пульхерия Александровна, - думала ли я, чтобуду бояться свидания с сыном, с моим милым, милым Родей, как теперьбоюсь!.. Я боюсь, Дмитрий Прокофьич! - прибавила она, робко взглянув нанего

- Не бойтесь, маменька, - сказала Дуня, целуя ее, - лучше верьте внего. Я верю

- Ах, боже мой! Я верю тоже, а всю ночь не спала! - вскричала беднаяженщина

Они вышли на улицу

- Знаешь, Дунечка, как только я к утру немного заснула, мне вдругприснилась покойница Марфа Петровна... и вся в белом... подошла ко мне,взяла за руку, а сама головой качает на меня, и так строго, строго, какбудто осуждает... К добру ли это? Ах, боже мой, Дмитрий Прокофьич, вы ещене знаете: Марфа Петровна умерла!

- Нет, не знаю; какая Марфа Петровна?

- Скоропостижно! И представьте себе..

- После, маменька, - вмешалась Дуня, - ведь они еще не знают, ктотакая Марфа Петровна

- Ах, не знаете? А я думала, вам все уж известно. Вы мне простите,Дмитрий Прокофьич, у меня в эти дни просто ум за разум заходит. Право, явас считаю как бы за провидение наше, а потому так и убеждена была, что вамуже все известно. Я вас как за родного считаю... Не осердитесь, что такговорю. Ах, боже мой, что это у вас правая рука! Ушибли?

- Да, ушиб, - пробормотал осчастливленный Разумихин

- Я иногда слишком уж от сердца говорю, так что Дуня меняпоправляет... Но, боже мой, в какой он каморке живет! Проснулся ли он,однако? АFDта женщина, хозяйка его, считает это за комнату? Послушайте, выговорите, он не любит сердца выказывать, так что я, может быть, ему инадоем моими... слабостями?.. Не научите ли вы меня, Дмитрий Прокофьич? Какмне с ним? Я, знаете, совсем как потерянная хожу

- Не расспрашивайте его очень об чем-нибудь, если увидите, что онморщится; особенно про здоровье очень не спрашивайте; не любит

- Ах, Дмитрий Прокофьич, как тяжело быть матерью! Но вот и эталестница... Какая ужасная лестница!

- Мамаша, вы даже бледны, успокойтесь, голубчик мой, - сказала Дуня,ласкаясь к ней, - он еще должен быть счастлив, что вас видит, а вы так себямучаете, - прибавила она, сверкнув глазами

- Постойте, я загляну вперед, проснулся ли?

Дамы потихоньку пошли за отправившимся по лестнице вперед Разумихиным,и когда уже поравнялись в четвертом этаже с хозяйкиною дверью, то заметили,что хозяйкина дверь отворена на маленькую щелочку и что два быстрые черныеглаза рассматривают их обеих из темноты. Когда же взгляды встретились, тодверь вдруг захлопнулась, и с таким стуком, что Пульхерия Александровначуть не вскрикнула от испуга

III

- Здоров, здоров! - весело крикнул навстречу входящим Зосимов. Он ужеминут с десять как пришел и сидел во вчерашнем своем углу на диване

Раскольников сидел в углу напротив, совсем одетый и даже тщательно вымытыйи причесанный, чего уже давно с ним не случалось. Комната разомнаполнилась, но Настасья все-таки успела пройти вслед за посетителями истала слушать

Действительно, Раскольников был почти здоров, особенно в сравнении вовчерашним, только был очень бледен, рассеян и угрюм. Снаружи он походил какбы на раненого человека или вытерпливающего какую-нибудь сильную физическуюболь: брови его были сдвинуты, губы сжаты, взгляд воспаленный. Говорил онмало и неохотно, как бы через силу или исполняя обязанность, и какое-тобеспокойство изредка появлялось в его движениях

Недоставало какой-нибудь повязки на руке или чехла из тафты на пальцедля полного сходства с человеком, у которого, например, очень больнонарывает палец, или ушиблена рука, или что-нибудь в этом роде

Впрочем, и это бледное и угрюмое лицо озарилось на мгновение как бысветом, когда вошли мать и сестра, но это прибавило только к выражению его,вместо прежней тоскливой рассеянности, как бы более сосредоточенной муки

Свет померк скоро, но мука осталась, и Зосимов, наблюдавший и изучавшийсвоего пациента со всем молодым жаром только что начинающего полечиватьдоктора, с удивлением заметил в нем, с приходом родных, вместо радости, какбы тяжелую скрытую решимость перенесть час-другой пытки, которой нельзя ужизбегнуть. Он видел потом, как почти каждое слово последовавшего разговораточно прикасалось к какой-нибудь ране его пациента и бередило ее; но в тоже время он и подивился отчасти сегодняшнему умению владеть собой искрывать свои чувства вчерашнего мономана, из-за малейшего слова впадавшеговчера чуть не в бешенство

- Да, я теперь сам вижу, что почти здоров, - сказал Раскольников,приветливо целуя мать и сестру, отчего Пульхерия Александровна тотчас жепросияла, - и уже не по-вчерашнему это говорю, - прибавил он, обращаясь кРазумихину и дружески пожимая ему руку

- А я так даже подивился на него сегодня, - начал Зосимов, оченьобрадовавшись пришедшим, потому что в десять минут уже успел потерять ниткуразговора с своим больным. - Дня через три-четыре, если так пойдет, совсембудет как прежде, то есть как было назад тому месяц, али два... али,пожалуй, и три? Ведь это издалека началось да подготовлялось... а?Сознаетесь теперь, что, может, и сами виноваты были? - прибавил он состорожною улыбкой, как бы все еще боясь его чем-нибудь раздражить

- Очень может быть, - холодно ответил Раскольников

- Я к тому говорю, - продолжал Зосимов, разлакомившись, - что вашесовершенное выздоровление, в главном, зависит теперь единственно от вассамих. Теперь, когда уже с вами можно разговаривать, мне хотелось бы вамвнушить, что необходимо устранить первоначальные, так сказать, коренныепричины, влиявшие на зарождение вашего болезненного состояния, тогда ивылечитесь, не то будет даже и хуже. Этих первоначальных причин я не знаю,