Школьная библиотека

Он вышел, оставив Соню в изумлении, в испуге и в каком-то неясном итяжелом подозрении

Оказалось потом, что в этот же вечер, часу в двенадцатом, он сделал иеще один весьма эксцентрический и неожиданный визит. Дождь все еще непереставал. Весь мокрый, вошел он в двадцать минут двенадцатого в теснуюквартирку родителей своей невесты, на Васильевском острове, в Третьейлинии, на Малом проспекте. Насилу достучался и вначале произвел былобольшое смятение; но Аркадий Иванович, когда хотел, был человек с весьмаобворожительными манерами, так что первоначальная (хотя, впрочем, весьмаостроумная) догадка благоразумных родителей невесты, что Аркадий Иванович,вероятно, до того уже где-нибудь нахлестался пьян, что уж и себя не помнит,- тотчас же пала сама собою. Расслабленного родителя выкатила в кресле кАркадию Ивановичу сердобольная и благоразумная мать невесты и, по своемуобыкновению, тотчас же приступила к кой-каким отдаленным вопросам. (Этаженщина никогда не делала вопросов прямых, а всегда пускала в ход сперваулыбки и потирания рук, а потом, если надо былаF7то-нибудь узнатьнепременно и верно, например: когда угодно будет Аркадию Ивановичуназначить свадьбу, то начинала любопытнейшими и почти жадными вопросами оПариже и о тамошней придворной жизни и разве потом уже доходила по порядкуи до Третьей линии Васильевского острова.) В другое время все это, конечно,внушало много уважения, но на этот раз Аркадий Иванович оказался как-тоособенно нетерпеливым и наотрез пожелал видеть невесту, хотя ему уже идоложили в самом начале, что невеста легла уже спать. Разумеется, невестаявилась. Аркадий Иванович прямо сообщил ей, что на время должен по одномувесьма важному обстоятельству уехать из Петербурга, а потому и принес ейпятнадцать тысяч рублей серебром, в разных билетах, прося принять их отнего в виде подарка, так как он и давно собирался подарить ей эту безделкупред свадьбой. Особенной логической связи подарка с немедленным отъездом инепременною необходимостью прийти для того в дождь и в полночь, конечно,этими объяснениями ничуть не выказывалось, но дело, однако же, обошлосьвесьма складно. Даже необходимые оханья и аханья, расспросы и удивлениясделались как-то вдруг необыкновенно умеренны и сдержанны; затоблагодарность была выказана самая пламенная и подкреплена даже слезамиблагоразумнейшей матери. Аркадий Иванович встал, засмеялся, поцеловалневесту, потрепал ее по щечке, подтвердил, что скоро приедет, и, заметив вее глазах хотя и детское любопытство, но вместе с тем и какой-то оченьсерьезный, немой вопрос, подумал, поцеловал ее в другой раз и тут жеискренно подосадовал в душе, что подарок пойдет немедленно на сохранениепод замок благоразумнейшей из матерей. Он вышел, оставив всех внеобыкновенно возбужденном состоянии. Но сердобольная мамаша тотчас же,полушепотом и скороговоркой, разрешила некоторые важнейшие недоумения, аименно, что Аркадий Иванович человек большой, человек с делами и сосвязями, богач, - бог знает что там у него в голове, вздумал и поехал,вздумал и деньги отдал, а стало быть, и дивиться нечего. Конечно, странно,что он весь мокрый, но англичане, например, и того эксцентричнее, да и всеэти высшего тона не смотрят на то, что о них скажут, и не церемонятся

Может быть, он даже и нарочно так ходит, чтобы показать, что он никого небоится. А главное, об этом ни слова никому не говорить, потому что богзнает еще что из этого выйдет, а деньги поскорее под замок, и, уж конечно,самое лучшее во всем этом, что Федосья просидела в кухне, а главное,отнюдь, отнюдь, отнюдь не надо сообщать ничего этой пройдохе Ресслих, ипрочее, и прочее. Просидели и прошептались часов до двух. Невеста, впрочем,ушла спать гораздо раньше, удивленная и немного грустная

А Свидригайлов между тем ровнехонько в полночь переходил через -ковмост по направлению на Петербургскую сторону. Дождь перестал, но шумелветер. Он начинал дрожать и одну минуту с каким-то особенным любопытством идаже с вопросом посмотрел на черную воду Малой Невы. Но скоро емупоказалось очень холодно стоять над водой; он повернулся и пошел на -ойпроспект. Он шагал по бесконечному -ому проспекту уже очень долго, почти сполчаса, не раз обрываясь в темноте на деревянной мостовой, но непереставал чего-то с любопытством разыскивать по правой стороне проспекта

Тут где-то, уже в конце проспекта он заметил, как-то проезжая недавно мимо,одну гостиницу деревянную, но обширную, и имя ее, сколько ему помнилось,было что-то вроде Адрианополя. Он не ошибся в своих расчетах: эта гостиницав такой глуши была такою видною точкой, что возможности не было не отыскатьее, даже среди темноты. Это было длинное деревянное почерневшее здание, вкотором, несмотря на поздний час, еще светились огни и замечалось некотороеоживление. Он вошел и у встретившегося ему в коридоре оборванца спросилнумер. Оборванец, окинув взглядом Свидригайлова, встряхнулся и тотчас жеповел его в отдаленный нумер, душный и тесный, где-то в самом концекоридора, в углу, под лестницей. Но другого не было; все были заняты

Оборванец смотрел вопросительно

- Чай есть? - спросил Свидригайлов

- Это можно-с

- Еще что есть?

- Телятина-с, водка-с, закуска-с

- Принеси телятины и чаю

- А больше ничего не потребуется? - спросил даже в некоторомнедоумении оборванец

- Ничего ничего!

Оборванец удалился, совершенно разочарованный

"Хорошее, должно быть, место, - подумал Свидригайлов, - как это я незнал. Я тоже, вероятно, имею вид возвращающегося откуда-нибудь икафешантана, но уже имевшего дорогой историю. А любопытно, однако ж, ктоздесь останавливается и ночует?"

Он зажег свечу и осмотрел нумер подробнее. Это была клетушка до тогомаленькая, что даже почти не под рост Свидригайлову, в одно окно; постельочень грязная, простой крашеный стол и стул занимали почти всепространство. Стены имели вид как бы сколоченных из досок с обшарканнымиобоями, до того уже пыльными и изодранными, что цвет их (желтый) угадатьеще можно было, но рисунка уже нельзя было распознать никакого. Одна частьстены и потолка была срезана накось, как обыкновенно в мансардах, но тутнад этим косяком шла лестница. Свидригайлов поставил свечу, сел на кроватьи задумался. Но странный и беспрерывный шепот, иногда подымавшийся чуть недо крику, в соседней клетушке, обратил наконец его внимание. Этот шепот непереставал с того времени, как он вошел. Он прислушался: кто-то ругал ичуть ли не со слезами укорял другого, но слышался один только голос

Свидригайлов встал, заслонил рукою свечку, и на стене тотчас же блеснулащелочка; он подошел и стал смотреть. В нумере, несколько большем, чем егособственный, было двое посетителей. Один из них без сюртука, с чрезвычайнокурчавою головой и с красным, воспаленным лицом, стоял в ораторской позе,раздвинув ноги, чтоб удержать равновесие, и, ударяя себя рукой в грудь,патетически укорял другого в том, что тот нищий и что даже чина на себе неимеет, что он вытащил его из грязи и что когда хочет, тогда и может выгнатьего, и что все это видит один только перст всевышнего. Укоряемый друг сиделна стуле и имел вид человека, чрезвычайно желающего чихнуть, но которомуэто никак не удается. Он изредка, бараньим и мутным взглядом, глядел наоратора, но, очевидно, не имел никакого понятия, о чем идет речь, и вряд личто-нибудь даже и слышал. На столе догорала свеча, стоял почти пустойграфин водки, рюмки, хлеб, стаканы, огурцы и посуда с давно уже выпитымчаем. Осмотрев внимательно эту картину, Свидригайлов безучастно отошел отщелочки и сел опять на кровать

Оборванец, воротившийся с чаем и с телятиной, не мог удержаться, чтобыне спросить еще раз: "не надо ли еще чего-нибудь?", и, выслушав опять ответотрицательный, удалился окончательно. Свидригайлов набросился на чай, чтобысогреться, и выпил стакан, но съесть не мог ни куска, за совершенноюпотерей аппетита. В нем, видимо, начиналась лихорадка. Он снял с себяпальто, жакетку, закутался в одеяло и лег на постель. Ему было досадно:"все бы лучше на этот раз быть здоровым", - подумал он и усмехнулся. Вкомнате было душно, свечка горела тускло, на дворе шумел ветер, где-то вуглу скребла мышь, да и во всей комнате будто пахло мышами и чем-токожаным. Он лежал и словно грезил: мысль сменялась мыслью. Казалось, емуочень бы хотелось хоть к чему-нибудь особенно прицепиться воображением

"Это под окном, должно быть, какой-нибудь сад, - подумал он, - шумятдеревья; как я не люблю шум деревьев ночью, в бурю и в темноту, скверноеощущение!" И он вFомнил, как, проходя давеча мимо Петровского парка, сотвращением даже подумал о нем. Тут вспомнил кстати и о -кове мосте, и оМалой Неве, и ему опять как бы стало холодно, как давеча, когда он стоялнад водой. "Никогда в жизнь мою не любил я воды, даже в пейзажах, - подумалон вновь и вдруг опять усмехнулся на одну странную мысль: - ведь вот,кажется, теперь бы должно быть все равно насчет всей этой эстетики икомфорта, а тут-то именно и разборчив стал, точно зверь, который непременноместо себе выбирает... в подобном же случае. Именно поворотить бы давеча наПетровский! Небось темно показалось, холодно, хе! хе! Чуть ли не ощущенийприятных понадобилось!.. Кстати, зачем я свечку не затушу? (Он задул ее.) Усоседей улеглись, - подумал он, не видя света в давешней щелочке. - Ведь