Школьная библиотека

нишь, Сергей, я видел у тебя, в Петербурге, одного литератора. Еще какой-то у него нос особенный... право!.. Что ты сказал, Фома?

Фома Фомич, которого разбирало все более и более, громко захихикал

- Нет, я так... ничего-с... - проговорил он, как бы с трудом удерживаясь от смеха. - Продолжайте, Егор Ильич, продолжайте! Я после мое слово скажу... Вот и Степан Алексеич с удовольствием слушает про знакомстваваши с петербургскими литераторами..

Степан Алексеевич, все время сидевший поодаль, в задумчивости, вдругподнял голову, покраснел и ожесточенно повернулся в кресле

- Ты, Фома, меня не задирай, а в покое оставь! - сказал он, гневносмотря на Фому своими маленькими, налитыми кровью глазами. - Мне чтотвоя литература? Дай только бог мне здоровья, - пробормотал он себе поднос, - а там хоть бы всех... и с сочинителями-то... волтерьянцы, толькои есть!

- Сочинители волтерьянцы-с? - проговорил Ежевикин, немедленно очутившись подле господина Бахчеева. - Совершенную правду изволили изложить,Степан Алексеич. Так и Валентин Игнатьич отзываться намедни изволили

Меня самого волтерьянцем обозвали - ей богу-с; а ведь я, всем известно,так еще мало написал-с... то есть крынка молока у бабы скиснет - всегосподин Вольтер виноват! Все у нас так-с

- Ну, нет! - заметил дядя с важностью, - это ведь заблуждение!Вольтер был только острый писатель; смеялся над предубежденииями; авольтерьянцем никогда не бывал! Это все про него враги распустили. Зачто ж, в самом деле, все на него, бедняка?.

Снова раздалось ядовитое хихиканье Фомы Фомича. Дядя с беспокойствомпосмотрел на него и приметно сконфузился

- Нет, я, видишь, Фома, все про журналы, - проговорил он с смущением,желая как-нибудь поправиться. - Ты, брат Фома, совершенно был прав, когда, намедни, внушал, что надо подписываться. Я и сам думаю, что надо!Гм... что ж, в самом деле, просвещение распространяют! Не то, какойже будешь сын отечества, если уж на это не подписаться? не правда ль,Сергей? Гм!..да!.. вот хоть "Современник".. Но знаешь, Сережа, самыесильные науки, по-моему, это в том толстом журнале, как бишь его? еще вжелтой обертке..

- "Отечественные записки", папочка

- Ну да, "Отечественные записки", и превосходное название, Сергей, не правда ли? так сказать, все отечество сидит да записывает... Благороднейшая цель! преполезный журнал! и какой толстый! Поди-ка, издай такой дилижанс! А науки такие, что глаза изо лба чуть не выскочат... Намедни прихожу - лежит книга; взял, из любопытства, развернул да тристраницы разом и отмахал. Просто, брат, рот разинул! И знаешь, обо всемтолкование: что, например, значит метла, лопата, чумичка, ухват? По-моему, метла так метла и есть; ухват так и есть ухват! Нет, брат, подожди!Ухват-то выходит, по-ученому, не ухват, а эмблема или мифология, что ли,какая-то, уж не помню что, а только что-то такое вышло... Вот оно как!До всего дошли!

Не знаю, что именно приготовлялся сделать Фома после этой новой выходки дяди, но в эту минуту появился Гаврила и, понурив голову, стал упорога

Фома Фомич значительно взглянул на него

- Готово, Гаврила? - спросил он слабым, но решительным голосом

- Готово-с, - грустно отвечал Гаврила и вздохнул

- И узелок мой положил на телегу?

- Положил-с

- Ну, так и я готов! - сказал Фома и медленно приподнялся с кресла

Дядя в изумлении смотрел на него. Генеральша вскочила с места и с беспокойством озиралась кругом

- Позвольте мне теперь, полковник, - с достоинством начал Фома, просить вас оставить на время интересную тему о литературных ухватах; выможете продолжать ее без меня. Я же, прощаясь с вами навеки, хотел бывам сказать несколько последних слов..

Испуг и изумление оковали всех слушателей

- Фома! Фома! да что это с тобою? Куда ты сбираешься? - вскричал наконец дядя

- Я сбираюсь покинуть ваш дом, полковник, - проговорил Фома самымспокойным голосом. - Я решился идти куда глаза глядят и потому нанял насвои деньги простую, мужичью телегу. На ней теперь лежит мой узелок; онне велик: несколько любимых книг, две перемены белья - и только! Я беден, Егор Ильич, но ни за что на свете не возьму теперь вашего золота,от которого я еще и вчера отказался!.

- Но, ради бога, Фома? что ж это значит? - вскричал дядя, побледневкак платок

Генеральша взвизгнула и в отчаянии смотрела на Фому Фомича, протянувк нему руки. Девица Перепелицына бросилась ее поддерживать. Приживалкиокаменели на своих местах. Господин Бахчеев тяжело поднялся со стула

- Ну, началась история! - прошептал подле меня Мизинчиков

В эту минуту послышались отдаленные раскаты грома: начиналась гроза

IV

ИЗГНАНИЕ

- Вы, кажется, спрашиваете, полковник: "что это значит?" - торжественно проговорил Фома, как бы наслаждаясь всеобщим смущением. - Удивляюсь вопросу! Разъясните же мне, с своей стороны, каким образом вы в состоянии смотреть теперь мне прямо в глаза? разъясните мне эту последнююпсихологическую задачу из человеческого бесстыдства, и тогда я уйду, покрайней мере обогащенный новым познанием об испорченности человеческогорода

Но дядя не в состоянии был отвечать: он смотрел на Фому испуганный иуничтоженный, раскрыв рот, с выкатившимися глазами

- Господи! какие страсти-с! - простонала девица Перепелицына

- Понимаете ли, полковник, - продолжал Фома, - что вы должны отпустить меня теперь, просто и без расспросов? В вашем доме даже я, человекпожилой и мыслящий, начинаю уже серьезно опасаться за чистоту моейнравственности. Поверьте, что ни к чему не поведут расспросы, кроме вашего же посрамления

- Фома! Фома!.. - вскричал дядя, и холодный пот показался на лбу его

- И потому позвольте без объяснений сказать вам только несколько прощальных и напутственных слов, последних слов моих в вашем, Егор Ильич,доме. Дело сделано, и его не воротишь! Я надеюсь, что вы понимаете, прокакое дело я говорю. Но умоляю вас на коленях: если в сердце вашем осталось хотя искра нравственности, обуздайте стремление страстей своих! Иесли тлетворный яд еще не охватил всего здания, то, по возможности, потушите пожар!

- Фома! уверяю тебя, что ты в заблуждении! - вскричал дядя, мало-помалу приходя в себя и с ужасом предчувствуя развязку

- Умерьте страсти, - продолжал Фома тем же торжественным тоном, какбудто и не слыхав восклицания дяди, - побеждайте себя. "Если хочешь победить весь мир - победи себя!" Вот мое всегдашнее правило. Вы помещик;вы должны бы сиять, как бриллиант, в своих поместьях, и какой же гнусныйпример необузданности подаете вы здесь своим низшим! Я молился за васцелые ночи и трепетал, стараясь отыскать ваше счастье. Я не нашел его,ибо счастье заключается в добродетели..

- Но это невозможно же, Фома! - снова прервал его дядя, - ты не такпонял и не то совсем говоришь..

- Итак, вспомните, что вы помещик, - продолжал Фома, опять не слыхав