Школьная библиотека

доплясов, пустил, когда именно тебе я велел стеречь? Ах, боже мой, божемой!

- Более через сердечную жалость-с. Просили не говорить-с. Их же извозчик лошадей выкормил и запрег-с. А за врученную, три дни назад, сумму-с велели почтительнейше благодарить-с и сказать, что вышлют долг содною из первых почт-с

- Какую сумму, дядюшка?

- Они называли двадцать пять рублей серебром-с, - сказал Видоплясов

- Это я, брат, ему тогда дал взаймы, на станции: у него недостало

Разумеется, он вышлет с первой же почтой... Ах, боже мой, как мне жаль!Не послать ли в погоню, Сережа?

- Нет, дядюшка, лучше не посылайте

- Я сам тоже думаю. Видишь, Сережа, я, конечно, не философ, но я думаю, что во всяком человеке гораздо более добра, чем снаружи кажется

Так и Коровкин: он не вынес стыда... Но пойдем, однако ж, к Фоме! Мы замешкались; может оскорбиться неблагодарностью, невниманием... Идем же!Ах, Коровкин, Коровкин!

Роман кончен. Любовники соединились, и гений добра безусловно воцарился в доме в лице Фомы Фомича. Тут можно бы сделать очень много прил7ных объяснений; но, в сущности, все эти объяснения теперь совершеннолишние. Таково, по крайней мере, мое мнение. Взамен всяких объясненийскажу лишь несколько слов о дальнейшей судьбе всех героев моего рассказа: без этого, как известно, не кончается ни один роман, и это дажепредписано правилами

Свадьба "осчастливленных" произошла спустя шесть недель после описанных мною происшествий. Сделали все тихо, семейно, без особенной пышностии без лишних гостей. Я был шафером Настеньки, Мизинчиков - со стороныдяди. Впрочем, были и гости. Но самым первым, самым главным человекомбыл, разумеется, Фома Фомич. За ним ухаживали; его носили на руках. Нокак-то случилось, что его один раз обнесли шампанским. Немедленно произошла история, сопровождаемая упреками, воплями, криками. Фома убежал всвою комнату, заперся на ключ, кричал, что презирают его, что теперь уж"новые люди" вошли в семейство, и потому он ничто, не более как щепка,которую надо выбросить. Дядя был в отчаянии; Настенька плакала; с генеральшей, по обыкновению, сделались судороги... Свадебный пир походил напохороны. И ровно семь лет такого сожительства с благодетелем, Фомой Фомичом, достались в удел моему бедному дяде и бедненькой Настеньке. Досамой смерти своей (Фома Фомич умер в прошлом году) он киснул, куксился,ломался, сердился, бранился, но благоговение к нему "осчастливленных" нетолько не уменьшалось, но даже каждодневно возрастало, пропорциональноего капризам. Егор Ильич и Настенька до того были счастливы друг с другом, что даже боялись за свое счастье, считали, что это уж слишком послал им господь; что не стоят они такой милости, и предполагали, что, может быть, впоследствии им назначено искупить свое счастье крестом истраданиями. Понятно, что Фома Фомич мог делать в этом смиренном домевсе, что ему вздумается. И чего-чего он не наделал в эти семь лет! Даженельзя себе представить, до каких необузданных фантазий доходила иногдаего пресыщенная, праздная душа в изобретении самых утонченных,нравственно-лукулловских капризов. Три года спустя после дядюшкинойсвадьбы скончалась бабушка. Осиротевший Фома был поражен отчаянием. Дажеи теперь в доме с ужасом рассказывают о тогдашнем его положении. Когдазасыпали могилу, он рвался в нее и кричал, чтоб и его вместе засыпали

Целый месяц не давали ему ни ножей, ни вилок; а один раз силою, вчетвером, раскрыли ему рот и вынули оттуда булавку, которую он хотел проглотить. Кто-то из посторонних свидетелей борьбы заметил, что Фома Фомичтысячу раз мог проглотить эту булавку во время борьбы и, однакож, непроглотил. Но эту догадку выслушали все с решительным негодованием и тутже уличили догадчика в жестокосердии и неприличии. Только одна Настенькахранила молчание и чуть-чуть улыбнулась; причем дядя взглянул на нее снекоторым беспокойством. Вообще нужно заметить, что Фома хоть и куражился, хоть и капризничал в доме дяди по-прежнему, но прежних, деспотических и наглых распеканций, какие он позволял себе с дядей, уже не было

Фома жаловался, плакал, укорял, попрекал, стыдил, но уже не бранилсяпо-прежнему, - не было таких сцен, как "ваше превосходительство", и это,кажется, сделала Настенька. Она почти неприметно заставила Фому кой-чтоуступить и кой в чем покориться. Она не хотела унижения мужа и настоялана своем желании. Фома ясно видел, что она его почти понимает. Я говорюпочти, потому что Настенька тоже лелеяла Фому и даже каждый раз поддерживала мужа, когда он восторженно восхвалял своего мудреца. Она хотелазаставить других уважать все в своем муже, а потому гласно оправдывала иего привязанность к Фоме Фомичу. Но я уверен, что золотое сердечко Настеньки забыло все прежние обиды: она все простила Фоме, когда он соединил ее с дядей, и, кроме того, кажется, серьезно, всем сердцем вошла видею дядя, что со "страдальца" и прежнего шута нельзя много спрашивать,а что надо, напротив, уврачевать сердце его. Бедная Настенька сама былаиз униженных, сама страдала и помнила это. Через месяц Фома утих, сделался даже ласков и кроток; но зато начались другие, самые неожиданныеприпадки: он начал впадать в какой-то магнетический сон, устрашавшийвсех до последней степени. Вдруг, например, страдалец что-нибудь говорит, даже смеется, и в одно мгновение окаменеет, и окаменеет именно втом самом положении, в котором находился в последнее мгновение передприпадком; если, например, он смеялся, то так и оставался с улыбкою наустах; если же держал что-нибудь, хоть вилку, то вилка так и остается вподнятой руке, на воздухе. Потом, разумеется, рука опустится, но ФомаФомич уже ничего не чувствует и не помнит, как она опустилась. Он сидит,смотрит, даже моргает глазами, но не говорит ничего, ничего не слышит ине понимает. Так продолжалось иногда по целому часу. Разумеется, все вдоме чуть не умирают от страха, сдерживают дыхание, ходят на цыпочках,плачут. Наконец Фома проснется, чувствуя страшное изнеможение, и уверяет, что ровно ничего не слыхал и не видал во все это время. Нужно же,чтоб до такой степени ломался, рисовался человек, выдерживая целые часыдобровольной муки - и единственно для того, чтоб сказать потом: "Смотрите на меня, я и чувствую-то краше, чем вы!" Наконец Фома Фомич проклялдядю "за ежечасные обиды и непочтительность" и переехал жить к господинуБахчееву. Степан Алексеевич, который после дядиной свадьбы еще много разссорился с Фомой Фомичом, но всегда кончал тем, что сам же просил у негопрощенья, в этот раз принялся за дело с необыкновенным жаром: он встретил Фому с энтузиазмом, накормил на убой и тут же положил формально рассориться с дядей и даже подать на него просьбу. У них был где-то спорныйклочок земли, о котором, впрочем, никогда и не спорили, потому что дядявполне уступал его, без всяких споров, Степану Алексеевичу. Не говоря нислова, господин Бахчеев велел заложить коляску, поскакал в город, настрочил там просьбу и подал, прося суд присудить ему формальным образомземлю, с вознаграждениями проторей и убытков, и таким образом казнитьсамоуправство и хищничество. Между тем Фома, на другой же день, соскучившись у господина Бахчеева, простил дядю, приехавшего с повинною, иотправился обратно в Степанчиково. Гнев господина Бахчеева, возвратившегося из города и не заставшего Фомы, был ужасен; но через три дня онявился в Степанчиково с повинною, со слезами просил прощенья у дяди иуничтожил свою просьбу. Дядя в тот же день помирил его с Фомой Фомичом,и Степан Алексеевич опять ходил за Фомой, как собачка, и по-прежнемуприговаривал к каждому слову: "Умный ты человек, Фома! ученый ты человек, Фома!"

Фома Фомич лежит теперь в могиле, подле генеральши; над ним стоитдрагоценный памятник из белого мрамора, весь испещренный плачевными цитатами и хвалебными надписями. Иногда Егор Ильич и Настенька благоговейно заходят, с прогулки, в церковную ограду поклониться Фоме. Они и теперь не могут говорить о нем без особого чувства; припоминают каждое егослово, что он ел, что любил. Вещи его сберегаются как драгоценность. Почувствовав себя совершенно осиротевшими, дядя и Настя еще более привязались друг к другу. Детей им бог не дал; они очень горюют об этом, нороптать не смеют. Сашенька давно уже вышла замуж за одного прекрасногомолодого человека. Илюша учится в Москве. Таким образом, дядя и Настяживут одни и не надышатся друг на друга. Забота их друг о друге дошла докакой-то болезненности. Настя беспрерывно молится. Если кто из них первый умрет, то другой, я думаю, не проживет и недели. Но дай бог им долгожить! Принимают они всех с полным радушием и готовы разделить со всякимнесчастным все, что у них имеется. Настенька любит читать жития святых ис сокрушением говорит, что обыкновенных добрых дел еще мало, а что надобы раздать все нищим и быть счастливыми в бедности. Если б не забота обИлюше и Сашеньке, дядя бы давно так и сделал, потому что он во всемвполне согласен с женою. С ними живет Прасковья Ильинична и угождает имво всем с наслаждением; она же ведет и хозяйство. Господин Бахчеев сделал ей предложение еще вскоре после дядюшкиной свадьбы, но она наотрезему отказала. Заключили из этого, что она пойдет в монастырь; но и этогоне случилось. В натуре Прасковьи Ильиничны есть одно замечательноесвойство: совершенно уничтожаться перед теми, кого она полюбила, ежечасно исчезать перед ними, смотреть им в глаза, подчиняться всевозможным ихкапризам, ходить за ними и служить им. Теперь, по смерти генеральши,своей матери, она считает своею обязанностью не разлучаться с братом иугождать во всем Настеньке. Старикашка Ежевикин еще жив и в последнее