Школьная библиотека

время все чаще и чаще стал посещать свою дочь. Вначале он приводил дядюв отчаяние тем, что почти совершенно отстранил себя и свою мелюзгу (такназывал он детей своих) от Степанчикова. Все зазывы дяди не действовалина него: он был не столько горд, сколько щекотлив и мнителен. Самолюбивая мнительность его доходила иногда до болезни. Мысль, что его, бедняка, будут принимать в богатом доме из милости, сочтут назойливым и навязчивым, убивала его; он даже отказывался иногда от Настенькиной помощии принимал только самое необходимое. От дяди же он ничего решительно нехотел принять. Настенька чрезвычайно ошиблась, говоря мне тогда, в саду,об отце, что он представляет из себя шута для нее. Правда, ему ужаснохотелось тогда выдать Настеньку замуж; но корчил он из себя шута простоиз внутренней потребности, чтоб дать выход накопившейся злости. Потребность насмешки и язычка была у него в крови. Он карикатурил, например,из себя самого подлого, самого низкопоклонного льстеца; но в то же времяясно выказывал, что делает это только для виду; и чем унизительнее былаего лесть F2ем язвительнее и откровеннее проглядывала в ней насмешка

Такая уж была его манера. Всех детей его удалось разместить в лучшихучебных заведениях, в Москве и Петербурге, и то только, когда Настенькаясно доказала ему, что все сделается на ее собственный счет, то есть всчет ее собственных тридцати тысяч, подаренных ей Татьяной Ивановной

Эти тридцать тысяч, по правде, никогда и не брали у Татьяны Ивановны; аее, чтоб она не горевала и не обижалась, умилостивили, обещая ей припервых неожиданных семейных нуждах обратиться к ее помощи. Так и сделали: для виду были произведены у ней, в разное время, два довольно значительные займа. Но Татьяна Ивановна умерла три года назад, и Настявсе-таки получила свои тридцать тысяч. Смерть бедной Татьяны Ивановныбыла скоропостижная. Все семейство собиралось на бал к одному из соседних помещиков, и только что успела она нарядиться в свое бальное платье,а на голову надеть очаровательный венок из белых роз, как вдруг почувствовала дурноту, села в кресло и умерла. В этом венке ее и похоронили. Настя была в отчаянии. Татьяну Ивановну лелеяли в доме и ходили заней, как за ребенком. Она удивила всех здравомыслием своего завещания:кроме Настенькиных тридцати тысяч, все остальное, до трехсот тысяч ассигнациями, назначалось для воспитания бедных сироток-девочек и для награждения их деньгами по выходе из учебных заведений. В год смерти вышлазамуж и девица Перепелицына, которая, по смерти генеральши, осталась удяди в надежде подлизаться к Татьяне Ивановне. Между тем овдовел чиновник-помещик, владетель Мишина, той самой маленькой деревушки, в которойу нас происходила сцена с Обноскиным и его маменькой за Татьяну Ивановну. Чиновник этот был страшный сутяга и имел от первой жены шесть человек детей. Подозревая у Перепелицыной деньги, он начал к ней подсылать спредложениями, и та немедленно согласилась. Но Перепелицына была бедна,как курица: у ней всего-то было триста рублей серебром, да и то подаренные ей Настенькой на свадьбу. Теперь муж и жена грызутся с утра до вечера. Она теребит за волосы его детей и отсчитывает им колотушки; ему же(по крайней мере так говорят) царапает лицо и поминутно корит его подполковничьим своим происхождением. Мизинчиков тоже пристроился. Он благоразумно бросил все свои надежды на Татьяну Ивановну и начал понемногуучиться сельскому хозяйству. Дядя рекомендовал его одному богатому графу, помещику, у которого было три тысячи душ, в восьмидесяти верстах отСтепанчикова, и который изредка наезжал в свои поместья. Заметив в Мизинчикове способности и взяв во внимание рекомендацию, граф предложилему место управляющего в своих поместьях, прогнав своего прежнего управителя немца, который, несмотря на прославленную немецкую честность, обчищал своего графа как липку. Через пять лет имения узнать нельзя было:крестьяне разбогатели; завелись статьи по хозяйству, прежде невозможные;доходы чуть ли не удвоились, - словом, новый управитель отличился ипрогремел на всю губернию хозяйственными своими способностями. Каково жебыло изумление и горе графа, когда Мизинчиков, ровно чрез пять лет, несмотря ни на какие просьбы, ни на какие надбавки, решительно отказался отслужбы и вышел в отставку! Граф думал, что его сманили соседи-помещики,или даже в другую губернию. И как же все удивились, когда вдруг, два месяца по выходе в отставку, у Ивана Ивановича Мизинчикова явилось превосходнейшее имение, во сто душ, ровно в сорока верстах от графского, купленное им у какого-то промотавшегося гусара, прежнего его приятеля! Этисто душ он тотчас заложил, и через год у него явилось еще шестьдесят душв окрестностях. Теперь он сам помещик, и хозяйство у него бесподобное

Все дивятся: где он вдруг достал денег? другие же только покачивают головами. Но Иван Иванович совершенно спокоен и чувствует себя вполне всвоем праве. Он выписал из Москвы свою сестру, ту самую, которая далаему свои последние три целковых на сапоги, когда он отправлялся в Степанчиково, - премилую девушку, но уже не первой молодости, кроткую, образованную, но чрезвычайно запуганную. Она все время скиталась где-то вМоскве, в компаньонках, у какой-то благодетельницы; теперь же благоговеет перед братом, хозяйничает в его доме, считает его волю законом, а себя вполне счастливою. Братец не балует ее и держит несколько в черномтеле; но она этого не замечает. В Степанчикове ее ужасно как полюбили,и, говорят, господин Бахчеев к ней неравнодушен. Он и сделал бы предложение, да боится отказа. Впрочем, о господине Бахчееве мы надеемся поговорить в другой раз, в другом рассказе, подробнее

Вот, кажется, и все лица... Да! забыл: Гаврила очень постарел и совершенно разучился говорить по-французски. Из Фалалея вышел очень порядочный кучер, а Видоплясов давным-давно в желтом доме и, кажется, там иумер... На днях поеду в Степанчиково и непременно справлюсь о нем у дяди

--------------------------------------------------------------------------

Впервые опубликовано: "Отечественные записки", ноябрь-декабрь 1859 г