Школьная библиотека

Наконец меня перековали. Между тем в мастерскую явились одна за другойнесколько калашниц. Иные были совсем маленькие девочки. До зрелого возрастаони ходили обыкновенно с калачами; матери пекли, а они продавали. Войдя ввозраст, они продолжали ходить, но уже без калачей; так почти всегдаводилось. Были и не девочки. Калач стоил грош, и арестанты почти все ихпокупали

Я заметил одного арестанта, столяра, уже седенького, но румяного и сулыбкой заигрывавшего с калашницами. Перед их приходом он только чтонавертел на шею красненький кумачный платочек. Одна толстая и совершеннорябая бабенка поставила на его верстак свою сельницу. Между ними началсяразговор

- Что ж вы вчера не приходили? - заговорил арестант с самодовольнойулыбочкой

- Вот! Я пришла, а вас Митькой звали, - отвечала бойкая бабенка

- Нас потребовали, а то бы мы неизменно находились при месте... А комне третьего дня все ваши приходили

- Кто да кто?

- Марьяшка приходила, Хаврошка приходила. Чекунда приходила,Двугрошовая приходила..

- Это что же? - спросил я Аким Акимыча, - неужели?.

- Бывает-с, - отвечал он, скромно опустив глаза, потому что былчрезвычайно целомудренный человек

Это, конечно, бывало, но очень редко и с величайшими трудностями

Вообще было больше охотников, например, хоть выпить, чем на такое дело,несмотря на всю естественную тягость вынужденной жизни. До женщин былотрудно добраться. Надо было выбирать время, место, условливаться, назначатьсвидания, искать уединения, что было особенно трудно, склонять конвойных,что было еще труднее, и вообще тратить бездну денег, судя относительно. Новсе-таки мне удавалось впоследствии, иногда, быть свидетелем и любовныхсцен. Помню, однажды летом мы были втроем в каком-то сарае на берегу Иртышаи протапливали какую-то обжигательную печку; конвойные были добрые

Наконец, явились две "суфлеры", как называют их арестанты

- Ну, что так засиделись? Небось у Зверковых? - встретил их арестант,к которому они пришли, давно уже их ожидавший

- Я засиделась? Да давеча сорока на коле дольше, чем я у них,посидела, - отвечала весело девица

Это была наигрязнейшая девица в мире. Она-то и была Чекунда. С нейвместе пришла Двугрошовая. Эта уже была вне всякого описания

- И с вами давно не видались, - продолжал волокита, обращаясь кДвугрошовой, - что это вы словно как похудели?

- А может быть. Прежде-то я куды была толстая, а теперь - вот словноиглу проглотила

- Все по солдатикам-с?

- Нет уж это вам про нас злые люди набухвостили; а впрочем, что ж-с?Хоть без ребрушка ходить, да солдатика любить!

- А вы их бросьте, а нас любите; у нас деньги есть..

В довершение картины представьте себе этого волокиту, бритого, вкандалах, полосатого и под конвоем

Я простился с Акимом Акимычем и, узнав, что мне можно воротиться вострог, взял конвойного и пошел домой. Народ уже сходился. Прежде всехвозвращаются с работы работающие на уроки. Единственное средство заставитьарестанта работать усердно, это - задать ему урок. Иногда уроки задаютсяогромные, но все-таки они кончаются вдвое скорее, чем если б заставилиработать вплоть до обеденного барабана. Окончив урок, арестантбеспрепятственно шел домой, и уже никто его не останавло2ал

Обедают не вместе, а как попало, кто раньше пришел; да и кухня невместила бы всех разом. Я попробовал щей, но с непривычки не мог их есть изаварил себе чаю. Мы уселись на конце стола. Со мной был один товарищ, также как и я, из дворян

Арестанты приходили и уходили. Было, впрочем, просторно, еще не всесобрались. Кучка в пять человек уселась особо за большим столом. Кашеварналил им две чашки щей и поставил на стол целую латку с жареной рыбой. Оничто-то праздновали и ели свое. На нас они поглядели искоса. Вошел одинполяк и сел рядом с ними

- Дома не был, а все знаю! - громко закричал один высокий арестант,входя в кухню и взглядом окидывая всех присутствующих

Он был лет пятидесяти, мускулист и сухощав. В лице его было что-толукавое и вместе веселое. В особенности замечательна была его толстая,нижняя, отвисшая губа; она придавала его лицу что-то чрезвычайнокомическое

- Ну, здорово ночевали! Что ж не здороваетесь? Нашим курским! прибавил он, усаживаясь подле обедавших свое кушанье, - хлеб да соль!Встречайте гостя

- Да мы, брат, не курские

- Аль тамбовские?

- Да и не тамбовские. С нас, брат, тебе нечего взять. Ты ступай кбогатому мужику, там проси

- В брюхе-то у меня, братцы, сегодня Иван Таскун да Марья Икотишна; агде он, богатый мужик, живет?

- Да вон Газин богатый мужик; к нему и ступай

- Купит, братцы, сегодня Газин, запил; весь кошель пропивает

- Целковых двадцать есть, - заметил другой. - Выгодно, братцы,целовальником быть

- Что ж, не примете гостя? Ну, так похлебаем и казенного

- Да ты ступай проси чаю. Вон баре пьют

- Какие баре, тут нет бар; такие же, как и мы теперь, - мрачнопромолвил один, сидевший в углу арестант. До сих пор он не проговорилслова

- Напился бы чаю, да просить совестно: мы с амбицией! - заметиларестант с толстой губой, добродушно смотря на нас

- Если хотите, я вам дам, - сказал я, приглашая арестанта, - угодно?

- Угодно? Да уж как не угодно! - Он подошел к столу

- Ишь, дома лаптем щи хлебал, а здесь чай узнал; господского питьязахотелось, - проговорил мрачный арестант

- А разве здесь никто не пьет чаю? - спросил я его, но он не удостоилменя ответом

- Вот и калачи несут. Уж удостойте и калачика!

Внесли калачи. Молодой арестант нес целую связку и распродавал ее поострогу. Калашница уступала ему десятый калач; на этот-то калач он ирассчитывал

- Калачи, калачи! - кричал он, входя в кухню, - московские, горячие!Сам бы ел, да денег надо. Ну, ребята, последний калач остался: у кого матьбыла?

Это воззвание к материнской любви рассмешило всех, и у него взялинесколько калачей