Школьная библиотека

никогда почти не доходило. Все это было довольно характерно и изображалонравы острога

Высокий арестант стоял спокойно и величаво. Он чувствовал, что на негосмотрят и ждут, осрамится ли он или нет своим ответом; что надо былоподдерживать себя, доказать, что он действительно птица, и показать, какаяименно птица. С невыразимым презрением скосил он глаза на своегопротивника, стараясь, для большей обиды, посмотреть на него как-то черезплечо, сверху вниз, как будто он разглядывал его как букашку, и медленно ивнятно произнес:

- Каган!.

То есть что он птица каган. Громкий залп хохота приветствовалнаходчивость арестанта

- Подлец ты, а не каган! - заревел толстяк, почувствовав, что срезалсяна всех пунктах, и дойдя до крайнего бешенства

Но только что ссора стала серьезною, молодцов немедленно осадили

- Что загалдели! - закричала на них вся казарма

- Да вы лучше подеритесь, чем горло-то драть! - прокричал кто-то из-заугла

- Да, держи, подерутся! - раздалось в ответ. - У нас народ бойкий,задорный; семеро одного не боимся..

- Да и оба хороши! Один за фунт хлеба в острог пришел, а другой крыночная блудница, у бабы простоквашу поел, зато и кнута хватил

- Ну-ну-ну! полно вам, - закричал инвалид, проживавший для порядка вказарме и поэтому спавший в углу на особой койке

- Вода, ребята! Невалид Петрович проснулся! Невалиду Петровичу,родимому братцу!

- Брат... Какой я тебе брат? Рубля вместе не пропили, а брат! - ворчалинвалид, натягивая в рукава шинель..

Готовились к поверке; начало рассветать; в кухне набралась густаятолпа народу, не в прорез. Арестанты толпились в своих полушубках и вполовинчатых шапках у хлеба, который резал им один из кашеваров. Кашеварывыбирались артелью, в каждую кухню по двое. У них же сохранялся и кухонныйнож для резания хлеба и мяса, на всю кухню один

По всем углам и около столов разместились арестанты, в шапках, вполушубках и подпоясанные, готовые выйти сейчас на работу. Перед некоторымистояли деревянные чашки с квасом. В квас крошили хлеб и прихлебывали. Гам ишум был нестерпимый; но некоторые благоразумно и тихо разговаривали поуглам

- Старичку Антонычу хлеб да соль, здравствуй! - проговорил молодойарестант, усаживаясь подле нахмуренного и беззубого арестанта

- Ну, здравствуй, коли не шутишь, - проговорил тот, не поднимая глаз истараясь ужевать хлеб своими беззубыми деснами

- А ведь я, Антоныч, думал, что ты помер; право-ну

- Нет, ты сперва помри, а я после..

Я сел подле них. Справа меня разговаривали два степенные арестанта,видимо стараясь друг перед другом сохранить свою важность

- У меня небось не украдут, - говорил один, - я, брат, сам боюсь, какбы чего не украсть

- Ну, да и меня голой рукой не бери: обожгу

- Да чего обожжешь-то! Такой же варнак; больше и названья нам нет..

она тебя оберет, да и не поклонится. Тут, брат, и моя копеечка умылась

Намедни сама пришла. Куда с ней деться? Начал проситься к Федьке-палачу; унего еще в форштадте дом стоял, у Соломонки-паршивого, у жида купил, вотеще который потом удавился..

- Знаю. Он у нас в третьем годе в целовальниках сидел, а по прозвищуГришка - темный кабак. Знаю

- А вот и не знаешь; это другой темный кабак

- Как не другой! Знать, ты толсто знаешь! Да я тебе столькопосредственников приведу..

- Приведешь! Ты откуда, а я чей?

- Чей! Да я вот тебя и бивал, да не хвастаю, а то еще чей!

- Ты бивал! Да кто меня прибьет, еще тот не родился; а кто бивал, тотв земле лежит

- Чума бендерская!

- Чтоб те язвила язва сибирская!

- Чтоб с тобою говорила турецкая сабля!.

И пошла ругань

- Ну-ну-ну! Загалдели! - закричали кругом. - На воле не умели жить;рады, что здесь до чистяка добрались..

Тотчас уймут. Ругаться, "колотить" языком позволяется. Это отчасти иразвлечение для всех. Но до драки не всегда допустят, и только разве висключительном случае враги подерутся. О драке донесут майору; начнутсярозыски, приедет сам майор, - одним словом, всем нехорошо будет, апотому-то драка и не допускается. Да и сами враги ругаются больше дляразвлечения, для упражнения в слоге. Нередко сами себя обманывают, начинаютс страшной горячкой, остервенением... думаешь: вот бросятся друг на друга;ничуть не бывало: дойдут до известной точки и тотчас расходятся. Все этоменя сначала чрезвычайно удивляло. Я нарочно привел здесь пример самыхобыкновенных каторжных разговоров. Не мог я представить себе сперва, какможно ругаться из удовольствия, находить в этом забаву, милое упражнение,приятность? Впрочем, не надо забывать и тщеславия. Диалектик-ругатель был вуважении. Ему только что не аплодировали, как актеру

Еще вчера с вечера заметил я, что на меня смотрят косо

Я уже поймал несколько мрачных взглядов. Напротив, другие арестантыходили около меня, подозревая, что я принес с собой деньги. Они тотчас жестали подслуживаться: начали учить меня, как носить новые кандалы; досталимне, конечно за деньги, сундучок с замком, чтоб спрятать в него ужевыданные мне казенные вещи и несколько моего белья, которое я принес вострог. На другой же день они у меня его украли и пропили. Один из нихсделался впоследствии преданнейшим мне человеком, хотя и не переставалобкрадывать меня при всяком удобном случае. Он делал это без всякогосмущения, почти бессознательно, как будто по обязанности, и на негоневозможно было сердиться

Между прочим, они научили меня, что должно иметь свой чай, что не худомне завести и чайник, а покамест достали мне на подержание чужой ирекомендовали мне кашевара, говоря, что копеек за тридцать в месяц он будетстряпать мне что угодно, если я пожелаю есть особо и покупать себепровиант... Разумеется, они заняли у меня денег, и каждый из них в одинпервый день приходил занимать раза по три

На бывших дворян в каторге вообще смотрят мрачно и неблагосклонно

Несмотря на то, что те уже лишены всех своих прав состояния и вполнесравнены с остальными арестантами, - арестанты никогда не признают ихсвоими товарищами. Это делается даже не по сознательному предубеждению, атак, совершенно искренно, бессознательно. Они искренно признавали нас задворян, несмотря на то, что сами же любили дразнить нас нашим падением

- Нет, теперь полно! постой! Бывало, Петр через Москву прет, а нынчеПетр веревки вьет, - и проч. и проч. любезности

Они с любовью смотрели на наши страдания, которые мы старались им непоказывать. Особенно доставалось нам сначала на работе, за то, что в нас не