Школьная библиотека

пристальный, с оттенком смелости и некоторой насмешки, но глядел он как-товдаль, через предмет; как будто из-за предмета, бывшего перед его носом, онстарался рассмотреть какой-то другой, подальше. Это придавало емурассеянный вид. Я нарочно смотрел иногда: куда пойдет от меня Петров? Гдеэто его так ждут? Но от меня он торопливо отправлялся куда-нибудь в казармуили в кухню, садился там подле кого-нибудь из разговаривающих, слушалвнимательно, иногда и сам вступал в разговор даже очень горячо, а потомвдруг как-то оборвет и замолчит. Но говорил ли он, сидел ли молча, авсе-таки видно было, что он так только, мимоходом, что где-то там есть делои там его ждут. Страннее всего то, что дела у него не было никогда,никакого; жил он в совершенной праздности (кроме казенных работ,разумеется). Мастерства никакого не знал, да и денег у него почти никогдане водилось. Но он и об деньгах не много горевал. И об чем он говорил сомной? Разговор его бывал так же странен, как и он сам. Увидит, например,что я хожу где-нибудь один за острогом, и вдруг круто поворотит в моюсторону. Ходил он всегда скоро, поворачивал всегда круто. Придет шагом, акажется, будто он подбежал

- Здравствуйте

- Здравствуйте

- Я вам не помешал?

- Нет

- Я вот хотел вас про Наполеона спросить. Он ведь родня тому, что вдвенадцатом году был? (Петров был из кантонистов и грамотный)

- Родня

- Какой же он, говорят, президент?

Спрашивал он всегда скоро, отрывисто, как будто ему надо было какможно поскорее об чем-то узнать. Точно он справку наводил по какому-тоочень важному делу, не терпящему ни малейшего отлагательства

Я объяснил, какой он президент, и прибавил, что, может быть, скоро иимператором будет

- Это как?

Объяснил я, по возможности, и это. Петров внимательно слушал,совершенно понимая и скоро соображая, даже наклонив в мою сторону ухо

- Гм. А вот я хотел вас, Александр Петрович, спросить: правда ли,говорят, есть обезьяны, у которых руки до пяток, а величиной с самоговысокого человека?

- Да, есть такие

- Какие же это?

Я объяснил, сколько знал, и это

- А где же они живут?

- В жарких землях. На острове Суматре есть

- Это в Америке, что ли? Как это говорят, будто там люди вниз головойходят?

- Не вниз головой. Это вы про антиподов спрашиваете

Я объяснил, что такое Америка и, по возможности, что такое антиподы

Он слушал так же внимательно, как будто нарочно прибежал для однихантиподов

- А-а! А вот я прошлого года про графиню Лавальер читал, от адъютантаАрефьев книжку приносил. Так это правда или так только - выдумано? Дюмасочинение

- Разумеется, выдумано

- Ну прощайте. Благодарствуйте

И Петров исчезал, и в сущности никогда почти мы не говорили иначе, какв этом роде

Я стал о нем справляться. М., узнавши об этом знакомстве, дажепредостерегал меня. Он сказал мне, что многие из каторжных вселяли в негоужас, особенно сначала, с первых дней острога, но ни один из них, ни дажеГазин, не производил на него такого ужасного впечатления, как этот Петров

- Это самый решительный, самый бесстрашный из всех каторжных, говорил М. - Он на все способен; он ни перед чем не остановится, если емупридет каприз. Он и вас зарежет, если ему это вздюCается, так, простозарежет, не поморщится и не раскается. Я даже думаю, он не в полном уме

Этот отзыв сильно заинтересовал меня. Но М. как-то не мог мне датьответа, почему ему так казалось. И странное дело: несколько лет сряду язнал потом Петрова, почти каждый день говорил с ним; все время он был комне искренно привязан (хоть и решительно не знаю за что) - и во все этинесколько лет, хотя он и жил в остроге благоразумно и ровно ничего несделал ужасного, но я каждый раз, глядя на него и разговаривая с ним,убеждался, что М. был прав и что Петров, может быть, самый решительный,бесстрашный и не знающий над собою никакого принуждения человек. Почему этотак мне казалось - тоже не могу дать отчета

Замечу, впрочем, что этот Петров был тот самый, который хотел убитьплац-майора, когда его позвали к наказанию и когда майор "спасся чудом",как говорили арестанты, - уехав перед самой минутой наказания. В другойраз, еще до каторги, случилось, что полковник ударил его на учении

Вероятно, его и много раз перед этим били; но в этот раз он не захотелснести и заколол своего полковника открыто, среди бела дня, передразвернутым фронтом. Впрочем, я не знаю в подробности всей его истории; онникогда мне ее не рассказывал. Конечно, это были только вспышки, когданатура объявлялась вдруг вся, целиком. Но все-таки они были в нам оченьредки. Он действительно был благоразумен и даже смирен. Страсти в немтаились, и даже сильные, жгучие; но горячие угли были постоянно посыпанызолою и тлели тихо. Ни тени фанфаронства или тщеславия я никогда не замечалв нем, как, например, у других. Он ссорился редко, зато и ни с кем особенноне был дружен, разве только с одним Сироткиным, да и то когда тот был емунужен. Раз, впрочем, я видел, как он серьезно рассердился. Ему что-то недавали, какую-то вещь; чем-то обделили его. Спорил с ним арестант-силач,высокого роста, злой, задира, насмешник и далеко не трус, Василий Антонов,из гражданского разряда. Они уже долго кричали, и я думал, что делокончится много-много что простыми колотушками, потому что Петров хоть иочень редко, но иногда даже дирался и ругался, как самый последний изкаторжных. Но в этот раз случилось не то: Петров вдруг побледнел, губы егозатряслись и посинели; дышать стал он трудно. Он встал с места и медленно,очень медленно, своими неслышными, босыми шагами (летом он очень любилходить босой) подошел к Антонову. Вдруг разом во всей шумной и крикливойказарме все затихли; муху было бы слышно. Все ждали, что будет. Антоноввскочил ему навстречу; на нем лица не было... Я не вынес и вышел изказармы. Я ждал, что еще не успею сойти с крыльца, как услышу крикзарезанного человека. Но дело кончилось ничем и на этот раз: Антонов, неуспел еще Петров дойти до него, молча и поскорее выкинул ему спорную вещь

(Дело шло о какой-то самой жалкой ветошке, о каких-то подвертках.)Разумеется, минуты через две Антонов все-таки ругнул его помаленьку, дляочистки совести и для приличия, чтоб показать, что не совсем же он так ужструсил. Но на ругань Петров не обратил никакого внимания, даже и неотвечал: дело было не в ругани и выигралось оно в его пользу; он осталсяочень доволен и взял себе ветошку. Через четверть часа он уже по-прежнемуслонялся по острогу с видом совершенного безделья и как будто искал, незаговорят ли где-нибудь о чем-нибудь полюбопытнее, чтоб приткнуть туда исвой нос и послушать. Его, казалось, все занимало, но как-то так случилось,что ко всему он по большей части оставался равнодушен и только так слонялсяпо острогу без дела, метало его туда и сюда. Его можно было тоже сравнить сработником, с дюжим работником, от которого затрещит работа, но которомупокамест не дают работы, и вот он в ожидании сидит и играет с маленькимидетьми. Не понимал я тоже, зачем он живет в остроге, зачем не бежит? Он незадумался бы бежать, если б только крепко того захотел. Над такими людьми,как Петров, рассудок властвует только до тех пор, покамест они чего незахотят. Тут уж на всей земле нет препятствия их желанию. А я уверен, чтоон бежать сумел бы ловко, надул бы всех, по неделе мог бы сидеть без хлебагде-нибудь в лесу или в речном камыше. Но, видно, он еще не набрел на этумысль и не пожелал этого вполне. Большого рассуждения, особенного здравогосмысла я никогда в нем не замечал. Эти люди так и родятся об одной идее,всю жизнь бессознательно двигающей их туда и сюда; так они и мечутся всю