Книга "Невский проспект". Страница 3
собой. Колени его дрожали; чувства, мысли горели; молния радостинестерпимым острием вонзилась в его сердце. Нет, это уже не мечта! Боже!столько счастия в один миг! такая чудесная жизнь в двух минутах!
Но не во сне ли это все? ужель та, за один небесный взгляд которой онготов бы был отдать всю жизнь, приблизиться к жилищу которой уже он почиталза неизъяснимое блаженство, ужель та была сейчас так благосклонна ивнимательна к нему? Он взлетел на лестницу. Он не чувствовал никакой земноймысли; он не был разогрет пламенем земной страсти, нет, он был в эту минутучист и непорочен, как девственный юноша, еще дышащий неопределенноюдуховною потребностью любви. И то, что возбудило бы в развратном человекедерзкие помышления, то самое, напротив, еще более освятило их. Это доверие,которое оказало ему слабое прекрасное существо, это доверие наложило нанего обет строгости рыцарской, обет рабски исполнять все повеления ее. Онтолько желал, чтоб эти веления были как можно более трудны инеудобоисполняемы, чтобы с большим напряжением сил лететь преодолевать их
Он не сомневался, что какое-нибудь тайное и вместе важное происшествиезаставало незнакомку ему вверяться; что от него, верно, будут требоватьсязначительные услуги, и он чувствовал уже в себе силу и решимость на все
Лестница вилась, и вместе с нею вились его быстрые мечты. "Идитеосторожнее!" - зазвучал, как арфа, голос и наполнил все жилы его новымтрепетом. В темной вышине четвертого этажа незнакомка постучала в дверь, она отворилась, и они вошли вместе. Женщина довольно недурной наружностивстретила их со свечою в руке, но так странно и нагло посмотрела наПискарева, что он опустил невольно свои глаза. Они вошли в комнату. Триженские фигуры в разных углах представились его глазам. Одна раскладывалакарты; другая сидела за фортепианом и играла двумя пальцами какое-то жалкоеподобие старинного полонеза; третья сидела перед зеркалом, расчесываягребнем свои длинные волосы, и вовсе не думала оставить туалета своего привходе незнакомого лица. Какой-то неприятный беспорядок, который можновстретить только в беспечной комнате холостяка, царствовал во всем. Мебелидовольно хорошие были покрыты пылью; паук застилал своею паутиною лепнойкарниз; сквозь непритворенную дверь другой комнаты блестел сапог со шпоройи краснела выпушка мундира; громкий мужской голос и женский смехраздавались без всякого принуждения
Боже, куда зашел он! Сначала он не хотел верить и начал пристальнеевсматриваться в предметы, наполнявшие комнату; но голые стены и окна беззанавес не показывали никакого присутствия заботливой хозяйки; изношенныелица этих жалких созданий, из которых одна села почти перед его носом и также спокойно его рассматривала, как пятно на чужом платье, - все это уверилоего, что он зашел в тот отвратительный приют, где основал свое жилищежалкий разврат, порожденный мишурною образованностию и страшныммноголюдством столицы. Тот приют, где человек святотатственно подавил ипосмеялся над всем чистым и святым, украшающим жизнь, где женщина, этакрасавица мира, венец творения, обратилась в какое-то странное,двусмысленное существо, где она вместе с чистотою души лишилась всегоженского и отвратительно присвоила себе ухватки и наглости мужч8ны и ужеперестала быть тем слабым, тем прекрасным и так отличным от нас существом
Пискарев мерил ее с ног до головы изумленными глазами, как бы еще желаяувериться, та ли это, которая так околдовала и унесла его на Невскомпроспекте. Но она стояла перед ним так же хороша; волосы ее были так жепрекрасны; глаза ее казались все еще небесными. Она была свежа; ей былотолько семнадцать лет; видно было, что еще недавно настигнул ее ужасныйразврат; он еще не смел коснуться к ее щекам, они были свежи и легкооттенены тонким румянцем, - она была прекрасна
Он неподвижно стоял перед нею и уже готов был так же простодушнопозабыться, как позабылся прежде. Но красавица наскучила таким долгиммолчанием и значительно улыбнулась, глядя ему прямо в глаза. Но эта улыбкабыла исполнена какой-то жалкой наглости; она так была странна и так же шлак ее лицу, как идет выражение набожности роже взяточника или бухгалтерскаякнига поэту. Он содрогнулся. Она раскрыла свои хорошенькие уста и сталаговорить что-то, но все это было так глупо, так пошло... Как будто вместе снепорочностию оставляет и ум человека. Он уже ничего не хотел слышать. Онбыл чрезвычайно смешон и прост, как дитя. Вместо того чтобы воспользоватьсятакою благосклонностью, вместо того чтобы обрадоваться такому случаю,какому, без сомнения, обрадовался бы на его месте всякий другой, онбросился со всех ног, как дикая коза, и выбежал на улицу
Повесивши голову и опустивши руки, сидел он в своей комнате, какбедняк, нашедший бесценную жемчужину и тут же выронивший ее в море. "Такаякрасавица, такие божественные черты - и где же? в каком месте!.." Вот все,что он мог выговорить
В самом деле, никогда жалость так сильно не овладевает нами, как привиде красоты, тронутой тлетворным дыханием разврата. Пусть бы ещебезобразие дружилось с ним, но красота, красота нежная... она только содной непорочностью и чистотой сливается в наших мыслях. Красавица, такоколдовавшая бедного Пискарева, была действительно чудесное, необыкновенноеявление. Ее пребывание в этом презренном кругу еще более казалосьнеобыкновенным. Все черты ее были так чисто образованы, все выражениепрекрасного лица ее было означено таким благородством, что никак бы нельзябыло думать, чтобы разврат распустил над нею страшные свои когти. Она бысоставила неоцененный перл, весь мир, весь рай, все богатство страстногосупруга; она была бы прекрасной тихой звездой в незаметном семейном кругу иодним движением прекрасных уст своих давала бы сладкие приказания. Она бысоставила божество в многолюдном зале, на светлом паркете, при блескесвечей, при безмолвном благоговении толпы поверженных у ног ее поклонников;но, увы! она была какою-то ужасною волею адского духа, жаждущего разрушитьгармонию жизни, брошена с хохотом в его пучину
Проникнутый разрывающею жалостью, сидел он перед загоревшею свечою
Уже и полночь давно минула, колокол башни бил половину первого, а он сиделнеподвижный, без сна, без деятельного бдения. Дремота, воспользовавшись егонеподвижностью, уже было начала тихонько одолевать его, уже комната началаисчезать, один только огонь свечи просвечивал сквозь одолевавшие его грезы,как вдруг стук у дверей заставил его вздрогнуть и очнуться. Дверьотворилась, и вошел лакей в богатой ливрее. В его уединенную комнатуникогда не заглядывала богатая ливрея, притом в такое необыкновенноевремя... Он недоумевал и с нетерпеливым любопытством смотрел на пришедшеголакея
- Та барыня, - произнес с учтивым поклоном лакей, - у которой выизволили за несколько часов пред сим быть, приказала просить вас к себе иприслала за вами карету
Пискарев стоял в безмолвном удивлении: "Карету, лакей в ливрее!.. Нет,здесь, верно, есть какая-нибудь ошибка..."
- Послушайте, любезный, - произнес он с робостью, - вы, верно, не тудаизволили зайти. Вас барыня, без сомнения, прислала за кем-нибудь другим, ане за мною
- Нет, сударь, я не ошибся. Ведь вы изволили проводить барыню пешком кдому, что в Литейной, в комнату четвертого этажа?
- Я
- Ну, так пожалуйте поскорее, барыня непременно желает видеть вас ипросит вас уже пожаловать прямо к ним на дом
Пискарев сбежал с лестницы. На дворе точно стояла карета. Он сел внее, дверцы хлопнули, камни мостовой загремели под колесами и копытами - иосвещенная перспектива домов с яркими вывесками понеслась мимо каретныхокон. Пискарев думал во всю дорогу и не знал, как разрешить этоприключение. Собственный дом, карета, лакей в богатой ливрее... - все этоон никак не мог согласить с комнатою в четвертом этаже, пыльными окнами ирасстроенным фортепианом
Карета остановилась перед ярко освещенным подъездом, и его разомпоразили: ряд экипажей, говор кучеров, ярко освещенные окна и звуки музыки
Лакей в богатой ливрее высадил его из кареты и почтительно проводил в сенис мраморными колоннами, с облитым золотом швейцаром, с разбросаннымиплащами и шубами, с яркою лампою. Воздушная лестница с блестящими перилами,надушенная ароматами, неслась вверх. Он уже был на ней, уже взошел в первуюзалу, испугавшись и попятившись с первым шагом от ужасного многолюдства
Необыкновенная пестрота лиц привела его в совершенное замешательство; емуказалось, что какой-то демон искрошил весь мир на множество разных кусков ивсе эти куски без смысла, без толку смешал вместе. Сверкающие дамские плечии черные фраки, люстры, лампы, воздушные летящие газы, эфирные ленты итолстый контрабас, выглядывавший из-за перил великолепных хоров, - все былодля него блистательно. Он увидел за одним разом столько почтенных старикови полустариков с звездами на фраках, дам, так легко, гордо и грациозновыступавших по паркету или сидевших рядами, он услышал столько словфранцузских и английских, к тому же молодые люди в черных фраках былиисполнены такого благородства, с таким достоинством говорили и молчали, такне умели сказать ничего лишнего, так величаво шутили, так почтительноулыбались, такие превосходные носили бакенбарды, так искусно умели
