Школьная библиотека

Невский проспект с коробкою в руках, какая-нибудь жалкая добычачеловеколюбивого повытчика, пущенная по миру во фризовой шинели,какой-нибудь заезжий чудак, которому все часы равны, какая-нибудь длиннаявысокая англичанка с ридикюлем и книжкою в руках, какой-нибудь артельщик,русский человек в демикотоновом сюртуке с талией на спине, с узенькоюбородою, живущий всю жизнь на живую нитку, в котором все шевелится: спина,и руки, и ноги, и голова, когда он учтиво проходит по тротуару, иногданизкий ремесленник; больше никого не встретите вы на Невском проспекте

Но как только сумерки упадут на домы и улицы и будочник, накрывшисьрогожею, вскарабкается на лестницу зажигать фонарь, а из низеньких окошекмагазинов выглянут те эстампы, которые не смеют показаться среди дня, тогдаНевский проспект опять оживает и начинает шевелиться. Тогда настает тотаинственное время, когда лампы дают всему какой-то заманчивый, чудесныйсвет. Вы встретите очень много молодых людей, большею частию холостых, втеплых сюртуках и шинелях. В это время чувствуется какая-то цель, или,лучше, что-то похожее на цель, что-то чрезвычайно безотчетное; шаги всехускоряются и становятся вообще очень неровны. Длинные тени мелькают постенам и мостовой и чуть не достигают головами Полицейского моста. Молодыеколлежские регистраторы, губернские и коллежские секретари очень долгопрохаживаются; но старые коллежские регистраторы, титулярные и надворныесоветники большею частию сидят дома, или потому, что это народ женатый, илипотому, что им очень хорошо готовят кушанье живущие у них в домахкухарки-немки. Здесь вы встретите почтенных стариков, которые с такоюважностью и с таким удивительным благородством прогуливались в два часа поНевскому проспекту. Вы их увидите бегущими так же, как молодые коллежскиерегистраторы, с тем, чтобы заглянуть под шляпку издали завиденной дамы,которой толстые губы и щеки, нащекатуренные румянами, так нравятся многимгуляющим, а более всего сидельцам, артельщикам, купцам, всегда в немецкихсюртуках гуляющим целою толпою и обыкновенно под руку

- Стой! - закричал в это время поручик Пирогов, дернув шедшего с ниммолодого человека во фраке и плаще.- Видел?

- Видел, чудная, совершенно Перуджинова Бианка

- Да ты о ком говоришь?

- Об ней, о той, что с темными волосами. И какие глаза! боже, какиеглаза! Все положение, и контура, и оклад лица - чудеса!

- Я говорю тебе о блондинке, что прошла за ней в ту сторону. Что ж тыне идешь за брюнеткою, когда она так тебе понравилась?

- О, как можно! - воскликнул, закрасневшись, молодой человек вофраке.- Как будто она из тех, которые ходят ввечеру по Невскому проспекту;это должна быть очень знатная дама, - продолжал он, вздохнувши, - один плащна ней стоит рублей восемьдесят!

- Простак!- закричал Пирогов, насильно толкнувши его в ту сторону, гдеразвевался яркий плащ ее.- Ступай, простофиля, прозеваешь! а я пойду заблондинкою

Оба приятеля разошлись

"Знаем мы вас всех", - думал про себя с самодовольною и самонадеянноюулыбкою Пирогов, уверенный, что нет красоты, могшей бы ему противиться

Молодой человек во фраке и плаще робким и трепетным шагом пошел в тусторону, где развевался вдали пестрый плащ, то окидывавшийся ярким блескомпо мере приближения к свету фонаря, то мгновенно покрывавшийся тьмою поудалении от него. Сердце его билось, и он невольно ускорял шаг свой. Он несмел и думать о том, чтобы получить какое-нибудь право на вниманиеулетавшей вдали красавицы, тем более допустить такую черную мысль, о какойнамекал ему поручик Пирогов; но ему хотелось только видеть дом, заметить,где имеет жилище это прелестное существо, которое, казалось, слетело с небапрямо на Невский проспект и, верно, улетит неизвестно куда. Он летел такскоро, что сталкивал беспрестанно с тротуара солидных господ с седымибакенбардами. Этот молодой человек принадлежал к тому классу, которыйсоставляет у нас довольно странное явление и столько же принадлежит кгражданам Петербурга, сколько лицо, являющееся нам в сновидении,принадлежит к существенному миру. Это исключительное сословие оченьнеобыкновенно в том городе, где вс° или чиновники, или купцы, илимастеровые немцы. Это был художник. Не правда ли, странное явление?Художник петербургский! художник в земле снегов, художник в стране финнов,где все мокро, гладко, ровно, бледно, серо, туманно. Эти художники вовсе непохожи на художников итальянских, гордых, горячих, как Италия и ее небо;напротив того, это большею частию добрый, кроткий народ, застенчивый,беспечный, любящий тихо свое искусство, пьющий чай с двумя приятелямисвоими в маленькой комнате, скромно толкующий о любимом предмете и вовсенебрегущий об излишнем. Он вечно зазовет к себе какую-нибудь нищую старухуи заставит ее просидеть битых часов шесть, с тем, чтобы перевести наполотно ее жалкую, бесчувственную мину. Он рисует перспективу своейкомнаты, в которой является всякий художественный вздор: гипсовые руки иноги, сделавшиеся кофейными от времени и пыли, изломанные живописныестанки, опрокинутая палитра, приятель, играющий на гитаре, стены,запачканные красками, с растворенным окном, сквозь которое мелькает бледнаяНева и бедные рыбаки в красных рубашках. У них всегда почти на всемсеренький мутный колорит - неизгладимая печать севера. При всем том они систинным наслаждением трудятся над своею работою. Они часто питают в себеистинный талант, и если бы только дунул на них свежий воздух Италии, он бы,верно, развился так же вольно, широко и ярко, как растение, которое выносятнаконец из комнаты на чистый воздух. Они вообще очень робки: звезда итолстый эполет приводят их в такое замешательство, что они невольнопонижают цену своих произведений. Они любят иногда пощеголять, нощегольство это всегда кажется на них слишком резким и несколько походит назаплату. На них встретите вы иногда отличный фрак и запачканный плащ,дорогой бархатный жилет и сюртук весь в красках. Таким же самым образом,как на неоконченном их пейзаже увидите вы иногда нарисованную вниз головоюнимфу, которую он, не найдя другого места, набросал на запачканном грунтепрежнего своего произведения, когда-то писанного им с наслаждением. Онникогда не глядит вам прямо в глаза; если же глядит, то как-то мутно,неопределенно; он не вонзает в вас ястребиного взора наблюда2еля илисоколиного взгляда кавалерийского офицера. Это происходит оттого, что он водно и то же время видит и ваши черты, и черты какого-нибудь гипсовогоГеркулеса, стоящего в его комнате, или ему представляется его жесобственная картина, которую он еще думает произвесть. От этого он отвечаетчасто несвязно, иногда невпопад, и мешающиеся в его голове предметы ещеболее увеличивают его робость. К такому роду принадлежал описанный намимолодой человек, художник Пискарев, застенчивый, робкий, но в душе своейносивший искры чувства, готовые при удобном случае превратиться в пламя. Стайным трепетом спешил он за своим предметом, так сильно его поразившим, и,казалось, дивился сам своей дерзости. Незнакомое существо, к которому такприльнули его глаза, мысли и чувства, вдруг поворотило голову и взглянулона него. Боже, какие божественные черты! Ослепительной белизныпрелестнейший лоб осенен был прекрасными, как агат, волосами. Они вились,эти чудные локоны, и часть их, падая из-под шляпки, касалась щеки, тронутойтонким свежим румянцем, проступившим от вечернего холода. Уста былизамкнуты целым роем прелестнейших грез. Все, что остается от воспоминания одетстве, что дает мечтание и тихое вдохновение при светящейся лампаде, все это, казалось, совокупилось, слилось и отразилось в ее гармоническихустах. Она взглянула на Пискарева, и при этом взгляде затрепетало егосердце; она взглянула сурово, чувство негодования проступило у ней на лицепри виде такого наглого преследования; но на этом прекрасном лице и самыйгнев был обворожителен. Постигнутый стыдом и робостью, он остановился,потупив глаза; но как утерять это божество и не узнать даже той святыни,где оно опустилось гостить? Такие мысли пришли в голову молодому мечтателю,и он решился преследовать. Но, чтобы не дать этого заметить, он отдалилсяна дальнее расстояние, беспечно глядел по сторонам и рассматривал вывески,а между тем не упускал из виду ни одного шага незнакомки. Проходящие реженачали мелькать, улица становилась тише; красавица оглянулась, и емупоказалось, как будто легкая улыбка сверкнула на губах ее. Он весь задрожали не верил своим глазам. Нет, это фонарь обманчивым светом своим выразил налице ее подобие улыбки; нет, это собственные мечты смеются над ним. Нодыхание занялось в его груди, все в нем обратилось в неопределенный трепет,все чувства его горели, и все перед ним окунулось каким-то туманом. Тротуарнесся под ним, кареты со скачущими лошадьми казались недвижимы, мострастягивался и ломался на своей арке, дом стоял крышею вниз, будка валиласьк нему навстречу, и алебарда часового вместе с золотыми словами вывески инарисованными ножницами блестела, казалось, на самой реснице его глаз. Ивсе это произвел один взгляд, один поворот хорошенькой головки. Не слыша,не видя, не внимая, он несся по легким следам прекрасных ножек, стараясьсам умерить быстроту своего шага, летевшего под такт сердца. Иногдаовладевало им сомнение: точно ли выражение лица ее было так благосклонно, и тогда он на минуту останавливался, но сердечное биение, непреодолимаясила и тревога всех чувств стремила его вперед. Он даже не заметил, каквдруг возвысился перед ним четырехэтажный дом, все четыре ряда окон,светившиеся огнем, глянули на него разом, и перилы у подъездапротивупоставили ему железный толчок свой. Он видел, как незнакомка летелапо лестнице, оглянулась, положила на губы палец и дала знак следовать за