Школьная библиотека

- А вот я вам расскажу. Верст шесть от крепости жил один мирной князь

Сынишка его, мальчик лет пятнадцати, повадился к нам ездит: всякий день,бывало, то за тем, то за другим; и уж точно, избаловали мы его с ГригориемАлександровичем. А уж какой был головорез, проворный на что хочешь: шапкули поднять на всем скаку, из ружья ли стрелять. Одно было в нем нехорошо:ужасно падок был на деньги. Раз, для смеха, Григорий Александрович обещалсяему дать червонец, коли он ему украдет лучшего козла из отцовского стада; ичто ж вы думаете? на другую же ночь притащил его за рога. А бывало, мы еговздумаем дразнить, так глаза кровью и нальются, и сейчас за кинжал. "Эй,Азамат, не сносить тебе головы, - говорил я ему, яман2 будет твоя башка!"Раз приезжает сам старый князь звать нас на свадьбу: он отдавал старшуюдочь замуж, а мы были с ним кунаки: так нельзя же, знаете, отказаться, хотьон и татарин. Отправились. В ауле множество собак встретило нас громкимлаем. Женщины, увидя нас, прятались; те, которых мы могли рассмотреть влицо, были далеко не красавицы. "Я имел гораздо лучшее мнение очеркешенках", - сказал мне Григорий Александрович. "Погодите!" - отвечал я,усмехаясь. У меня было свое на уме

У князя в сакле собралось уже множество народа. У азиатов, знаете, обычайвсех встречных и поперечных приглашать на свадьбу. Нас приняли со всемипочестями и повели в кунацкую. Я, однако ж, не позабыл подметить, гдепоставили наших лошадей, знаете, для непредвидимого случая

- Как же у них празднуют свадьбу? - спросил я штабс-капитана

- Да обыкновенно. Сначала мулла прочитает им что-то из Корана; потом дарятмолодых и всех их родственников, едят, пьют бузу; потом начинаетсяджигитовка, и всегда один какой-нибудь оборвыш, засаленный, на сквернойхромой лошаденке, ломается, паясничает, смешит честную компанию; потом,когда смеркнется, в кунацкой начинается, по-нашему сказать, бал. Бедныйстаричишка бренчит на трехструнной... забыл, как по-ихнему ну, да вроденашей балалайки. Девки и молодые ребята становятся в две шеренги однапротив другой, хлопают в ладоши и поют. Вот выходит одна девка и одинмужчина на середину и начинают говорить друг другу стихи нараспев, чтопопало, а остальные подхватывают хором. Мы с Печориным сидели на почетномместе, и вот к нему подошла меньшая дочь хозяина, девушка лет шестнадцати,и пропела ему... как бы сказать?.. вроде комплимента

- А что ж такое она пропела, не помните ли?- Да, кажется, вот так: "Стройны, дескать, наши молодые джигиты, и кафтанына них серебром выложены, а молодой русский офицер стройнее их, и галуны нанем золотые. Он как тополь между ними; только не расти, не цвести ему внашем саду". Печорин встал, поклонился ей, приложив руку ко лбу и сердцу, ипросил меня отвечать ей, я хорошо знаю по-ихнему и перевел его ответ

Когда она от нас отошла, тогда я шепнул Григорью Александровичу: "Ну что,какова?" - "Прелесть! - отвечал он. - А как ее зовут?" - "Ее зовут Бэлою",- отвечал я

И точно, она была хороша: высокая, тоненькая, глаза черные, как у горнойсерны, так и заглядывали нам в душу. Печорин в задумчивости не сводил с нееглаз, и она частенько исподлобья на него посматривала. Только не одинПечорин любовался хорошенькой княжной: из угла комнаты на нее смотрелидругие два глаза, неподвижные, 3ненные. Я стал вглядываться и узнал моегостарого знакомца Казбича. Он, знаете, был не то, чтоб мирной, не то, чтобнемирной. Подозрений на него было много, хоть он ни в какой шалости не былзамечен. Бывало, он приводил к нам в крепость баранов и продавал дешево,только никогда не торговался: что запросит, давай, - хоть зарежь, неуступит. Говорили про него, что он любит таскаться на Кубань с абреками, и,правду сказать, рожа у него была самая разбойничья: маленький, сухой,широкоплечий... А уж ловок-то, ловок-то был, как бес! Бешмет всегдаизорванный, в заплатках, а оружие в серебре. А лошадь его славилась в целойКабарде, - и точно, лучше этой лошади ничего выдумать невозможно. Недаромему завидовали все наездники и не раз пытались ее украсть, только неудавалось. Как теперь гляжу на эту лошадь: вороная, как смоль, ноги струнки, и глаза не хуже, чем у Бэлы; а какая сила! скачи хоть на пятьдесятверст; а уж выезжена - как собака бегает за хозяином, голос даже его знала!Бывало, он ее никогда и не привязывает. Уж такая разбойничья лошадь!.

В этот вечер Казбич был угрюмее, чем когда-нибудь, и я заметил, что у негопод бешметом надета кольчуга. "Недаром на нем эта кольчуга, - подумал я, уж он, верно, что-нибудь замышляет"

Душно стало в сакле, и я вышел на воздух освежиться. Ночь уж ложилась нагоры, и туман начинал бродить по ущельям

Мне вздумалось завернуть под навес, где стояли наши лошади, посмотреть,есть ли у них корм, и притом осторожность никогда не мешает: у меня же былалошадь славная, и уж не один кабардинец на нее умильно поглядывал,приговаривая: "Якши тхе, чек якши!"3Пробираюсь вдоль забора и вдруг слышу голоса; один голос я тотчас узнал:это был повеса Азамат, сын нашего хозяина; другой говорил реже и тише. "Очем они тут толкуют? - подумал я, - уж не о моей ли лошадке?" Вот присел яу забора и стал прислушиваться, стараясь не пропустить ни одного слова

Иногда шум песен и говор голосов, вылетая из сакли, заглушали любопытныйдля меня разговор

- Славная у тебя лошадь! - говорил Азамат, - если бы я был хозяин в доме иимел табун в триста кобыл, то отдал бы половину за твоего скакуна, Казбич!"А! Казбич!" - подумал я и вспомнил кольчугу

- Да, - отвечал Казбич после некоторого молчания, - в целой Кабарде ненайдешь такой. Раз, - это было за Тереком, - я ездил с абреками отбиватьрусские табуны; нам не посчастливилось, и мы рассыпались кто куда. За мнойнеслись четыре казака; уж я слышал за собою крики гяуров, и передо мною былгустой лес. Прилег я на седло, поручил себе аллаху и в первый раз в жизниоскорбил коня ударом плети. Как птица нырнул он между ветвями; острыеколючки рвали мою одежду, сухие сучья карагача били меня по лицу. Конь мойпрыгал через пни, разрывал кусты грудью. Лучше было бы мне его бросить уопушки и скрыться в лесу пешком, да жаль было с ним расстаться, - и пророквознаградил меня. Несколько пуль провизжало над моей головою; я уж слышал,как спешившиеся казаки бежали по следам... Вдруг передо мною рытвинаглубокая; скакун мой призадумался - и прыгнул. Задние его копыта оборвалисьс противного берега, и он повис на передних ногах; я бросил поводья иполетел в овраг; это спасло моего коня: он выскочил. Казаки все это видели,только ни один не спустился меня искать: они, верно, думали, что я убилсядо смерти, и я слышал, как они бросились ловить моего коня. Сердце моеоблилось кровью; пополз я по густой траве вдоль по оврагу, - смотрю: лескончился, несколько казаков выезжают из него на поляну, и вот выскакиваетпрямо к ним мой Карагез; все кинулись за ним с криком; долго, долго они заним гонялись, особенно один раза два чуть-чуть не накинул ему на шеюаркана; я задрожал, опустил глаза и начал молиться. Через несколькомгновений поднимаю их - и вижу: мой Карагез летит, развевая хвост, вольныйкак ветер, а гяуры далеко один за другим тянутся по степи на измученныхконях. Валлах! это правда, истинная правда! До поздней ночи я сидел в своемовраге. Вдруг, что ж ты думаешь, Азамат? во мраке слышу, бегает по берегуоврага конь, фыркает, ржет и бьет копытами о землю; я узнал голос моегоКарагеза; это был он, мой товарищ!.. С тех пор мы не разлучались

И слышно было, как он трепал рукою по гладкой шее своего скакуна, давая емуразные нежные названия

- Если б у меня был табун в тысячу кобыл, - сказал Азамат, - то отдал бытебе весь за твоего Карагеза

- Йок4, не хочу, - отвечал равнодушно Казбич

- Послушай, Казбич, - говорил, ласкаясь к нему, Азамат, - ты добрыйчеловек, ты храбрый джигит, а мой отец боится русских и не пускает меня вгоры; отдай мне свою лошадь, и я сделаю все, что ты хочешь, украду для тебяу отца лучшую его винтовку или шашку, что только пожелаешь, - а шашка егонастоящая гурда: приложи лезвием к руке, сама в тело вопьется; а кольчуга такая, как твоя, нипочем

Казбич молчал

- В первый раз, как я увидел твоего коня, - продолжал Азамат, когда он подтобой крутился и прыгал, раздувая ноздри, и кремни брызгами летели из-подкопыт его, в моей душе сделалось что-то непонятное, и с тех пор все мнеопостылело: на лучших скакунов моего отца смотрел я с презрением, стыднобыло мне на них показаться, и тоска овладела мной; и, тоскуя, просиживал яна утесе целые дни, и ежеминутно мыслям моим являлся вороной скакун твой ссвоей стройной поступью, с своим гладким, прямым, как стрела, хребтом; онсмотрел мне в глаза своими бойкими глазами, как будто хотел слововымолвить. Я умру, Казбич, если ты мне не продашь его! - сказал Азаматдрожащим голосом