Школьная библиотека

вы были страстный охотник стрелять... А Бэла?.

Печорин чуть-чуть побледнел и отвернулся..

- Да, помню! - сказал он, почти тотчас принужденно зевнув..

Максим Максимыч стал его упрашивать остаться с ним еще часа два

- Мы славно пообедаем, - говорил он, - у меня есть два фазана; акахетинское здесь прекрасное... разумеется, не то, что в Грузии, однаколучшего сорта... Мы поговорим... вы мне расскажете про свое житье вПетербурге... А?- Право, мне нечего рассказывать, дорогой Максим Максимыч... Однакопрощайте, мне пора... я спешу... Благодарю, что не забыли... - прибавил он,взяв его за руку

Старик нахмурил брови... он был печален и сердит, хотя старался скрыть это

- Забыть! - проворчал он, - я-то не забыл ничего... Ну, да бог с вами!.. Нетак я думал с вами встретиться..

- Ну полно, полно! - сказал Печорин. обняв его дружески, - неужели я не тотже?.. Что делать?.. всякому своя дорога... Удастся ли еще встретиться, бог знает!.. - Говоря это, он уже сидел в коляске, и ямщик уже началподбирать вожжи

- Постой, постой! - закричал вдруг Максим Максимыч, ухватясь за дверцыколяски, - совсем было/парт забыл... У меня остались ваши бумаги, ГригорийАлександрович... я их таскаю с собой... думал найти вас в Грузии, а вот гдебог дал свидеться... Что мне с ними делать?.

- Что хотите! - отвечал Печорин. - Прощайте..

- Так вы в Персию?.. а когда вернетесь?.. - кричал вслед Максим Максимыч..

Коляска была уж далеко; но Печорин сделал знак рукой, который можно былоперевести следующим образом: вряд ли! да и зачем?.

Давно уж не слышно было ни звона колокольчика, ни стука колес по кремнистойдороге, - а бедный старик еще стоял на том же месте в глубокойзадумчивости

- Да, - сказал он наконец, стараясь принять равнодушный вид, хотя слезадосады по временам сверкала на его ресницах, - конечно, мы были приятели, ну, да что приятели в нынешнем веке!.. Что ему во мне? Я не богат, нечиновен, да и по летам совсем ему не пара... Вишь, каким он франтомсделался, как побывал опять в Петербурге... Что за коляска!.. сколькопоклажи!.. и лакей такой гордый!.. - Эти слова были произнесены сиронической улыбкой. - Скажите, - продолжал он, обратясь ко мне, - ну чтовы об этом думаете?.. ну, какой бес несет его теперь в Персию?.. Смешно,ей-богу, смешно!.. Да я всегда знал, что он ветреный человек, на которогонельзя надеяться... А, право, жаль, что он дурно кончит... да и нельзяиначе!.. Уж я всегда говорил, что нет проку в том, кто старых друзейзабывает!.. - Тут он отвернулся, чтоб скрыть свое волнение, пошел ходить подвору около своей повозки, показывая, будто осматривает колеса, тогда какглаза его поминутно наполнялись слезами

- Максим Максимыч, - сказал я, подошедши к нему, - а что это за бумаги вамоставил Печорин?- А бог его знает! какие-то записки..

- Что вы из них сделаете?- Что? а велю наделать патронов

- Отдайте их лучше мне

Он посмотрел на меня с удивлением, проворчал что-то сквозь зубы и началрыться в чемодане; вот он вынул одну тетрадку и бросил ее с презрением наземлю; потом другая, третья и десятая имели ту же участь: в его досаде былочто-то детское; мне стало смешно и жалко..

- Вот они все, - сказал он, - поздравляю вас с находкою..

- И я могу делать с ними все, что хочу?- Хоть в газетах печатайте. Какое мне дело?.. Что, я разве друг егокакой?.. или родствен8к? Правда, мы жили долго под одной кровлей... А малоли с кем я не жил?.

Я схватил бумаги и поскорее унес их, боясь, чтоб штабс-капитан нераскаялся. Скоро пришли нам объявить, что через час тронется оказия; явелел закладывать. Штабс-капитан вошел в комнату в то время, когда я уженадевал шапку; он, казалось, не готовился к отъезду; у него был какой-топринужденный, холодный вид

- А вы, Максим Максимыч, разве не едете?- Нет-с

- А что так?- Да я еще коменданта не видал, а мне надо сдать ему кой-какие казенныевещи..

- Да ведь вы же были у него?- Был, конечно, - сказал он, заминаясь - да его дома не было... а я недождался

Я понял его: бедный старик, в первый раз от роду, может быть, бросил деласлужбы для собственной надобности, говоря языком бумажным, - и как же онбыл награжден!- Очень жаль, - сказал я ему, - очень жаль, Максим Максимыч, что нам досрока надо расстаться

- Где нам, необразованным старикам, за вами гоняться!.. Вы молодежьсветская, гордая: еще пока здесь, под черкесскими пулями, так вытуда-сюда... а после встретишься, так стыдитесь и руку протянуть нашемубрату

- Я не заслужил этих упреков, Максим Максимыч

- Да я, знаете, так, к слову говорю: а впрочем, желаю вам всякого счастия ивеселой дороги

Мы простились довольно сухо. Добрый Максим Максимыч сделался упрямым,сварливым штабс-капитаном! И отчего? Оттого, что Печорин в рассеянности илиот другой причины протянул ему руку, когда тот хотел кинуться ему на шею!Грустно видеть, когда юноша теряет лучшие свои надежды и мечты, когда предним отдергивается розовый флер, сквозь который он смотрел на дела и чувствачеловеческие, хотя есть надежда, что он заменит старые заблуждения новыми,не менее проходящими, но зато не менее сладкими... Но чем их заменить влета Максима Максимыча? Поневоле сердце очерствеет и душа закроется..

Я уехал один

ЖУРНАЛ ПЕЧОРИНА

ПредисловиеНедавно я узнал, что Печорин, возвращаясь из Персии, умер. Это известиеменя очень обрадовало: оно давало мне право печатать эти записки, и явоспользовался случаем поставить имя над чужим произведением. Дай Бог, чтобчитатели меня не наказали за такой невинный подлог!Теперь я должен несколько объяснить причины, побудившие меня предатьпублике сердечные тайны человека, которого я никогда не знал. Добро бы ябыл еще его другом: коварная нескромность истинного друга понятна каждому;но я видел его только раз в моей жизни на большой дороге, следовательно, немогу питать к нему той неизъяснимой ненависти, которая, таясь под личиноюдружбы, ожидает только смерти или несчастия любимого предмета, чтобразразиться над его головою градом упреков, советов, насмешек и сожалений

Перечитывая эти записки, я убедился в искренности того, кто так беспощадновыставлял наружу собственные слабости и пороки. История души человеческой,