Книга "Бледное пламя". Страница 47
одно за одним в спазматических воспоминаниях, он обнаружил, что особенновыбирать между их разными, но равно тошнотворными букетами особенно неприходится. По моему мнению, и я бы хотел, чтобы доктор его подтвердил,всему виной оказался французский бутерброд, затеявший внутриутробнуюмеждоусобицу с поджаренным "по-французски" картофелем.
Высадившись в шестом часу в аэропорту Нью-Вая, он выпил два бумажныхстаканчика приятно прохладного молока, надоенного из автомата, и купил всправочной карту. Постукивая толстым тупым пальцем по очертаниям кампуса,напоминающим вывороченный желудок, он поинтересовался у клерка, какаягостиница ближе всего к университету. Клерк ответил, что на машине можнодоехать до отеля "Кампус", оттуда до Главного холла (ныне Шейд-холл) ходунесколько минут. Во время поездки он вдруг ощутил столь настоятельныепозывы, что пришлось мчаться в уборную, едва достигнув изрядно заполненногоотеля. Там его муки разрешились в жгучих струях поноса. Только успел онзастегнуть штаны и ощупать припухлость на ягодице, как тычки и взвизгивозобновились, требуя вновь оголить чресла, он это и сделал и с такойнеловкой поспешностью, что маленький браунинг едва не упорхнул в глубиныунитаза.
Градус еще стонал и скрежетал зубными протезами, когда он и егопортфель вновь осквернили собою солнце. Солнце сияло, рассыпаясь крапом вкронах деревьев, университетский городок пестрел толпою летних студентов изаезжих языковедов, и Градус легко мог сойти среди них за разъездноготорговца букварями "бейсик-инглиша" для американских школьников илитеми дивными машинками-переводчицами, что справляются с этим делом гораздопроворнее человека или животного.
В Главном холле его ждало большое разочарование: холл был нынче закрыт
Троица валявшихся на травке студентов присоветовала сунуться в библиотеку, ивсе трое указали на нее через лужайку. Туда и поплелся наш душегуб.
-- Я не знаю, где он живет, -- сказала девушка-регистраторша, -- затознаю, где он сейчас. Вы наверняка его встретите в северо-западном зале, втретьем номере, у нас там исландская коллекция. Значит, ступайте на юг(взмахивая карандашом), потом свернете на запад и еще на запад, там будетчто-то вроде... (карандаш описал вихлявую окружность, -- круглый стол? иликруглый книжный стеллаж?) -- Нет постойте, лучше держите все время на запад,пока не уткнетесь в зал Флоренс Хаутон, а там перейдите в северноекрыло. Тут уж не промахнетесь (и карандаш возвратился за ухо).
Не будучи ни моряком, ни беглым монархом, он немедленно заблудился ипосле тщетных скитаний по лабиринту стеллажей спросил об исландскойколлекции у суровой на вид библиотекарши, перебиравшей карточки в стальномшкапу на лестничной площадке. Ее неспешные и дотошные указания быстропривели его обратно в регистратуру.
-- Пожалуйста, я никак не найду, -- сказал он, тяжело мотая головой.
-- А вы разве... -- начала девушка и вдруг ткнула вверх. -- Да вот жеон!
По открытой галерее над залом, вдоль короткой ее стороны, быстрымсолдатским шагом двигался справа налево высокий бородатый мужчина. Онскрылся за книжным шкапом, но Градус уже узнал огромное сильное тело, прямуюосанку, высокую переносия3 и энергическую отмашку Карла-КсаверияВозлюбленного.
Наш преследователь рванул по ближайшей лестнице -- и тут же попал взаколдованную тишь хранилища редких книг. Прекрасная комната -- и бездверей, -- несколько минут прошло, пока он нашел задрапированный вход,которым только что воспользовался. Замороченный этой ужасной помехой и новойнестерпимой коликой в животе, Градус метнулся назад, пробежал три ступенькивниз, девять вверх и влетел в круглую залу, где сидел за круглым столом и сиронической миной читал русскую книгу загорелый лысый профессор вгавайской рубашке. Он не обратил на Градуса никакого внимания, а тотпроскочил комнату, перескочил, не разбудив, жирную белую собачонку иоказался в хранилище "P". Тут залитый светом и белизной коридор с множествомтруб по стенам привел его в неожиданный рай ватерклозета для водопроводчикови заблудших ученых, и Градус, скверно ругаясь, переместил второпях пистолетиз ненадежного привесного кармана штанов в карман пиджака и опростал нутроот новой порции жидкого ада. Опять он вскарабкался вверх и в храмовом светестеллажей увидел здешнего служку, хрупкого юношу-индуса с бланком запроса вруке. Я никогда с этим юношей не заговаривал, но не раз ощущал на себе егоиссиня-карий взор, и разумеется, мой академический псевдоним ему былизвестен, но какая-то чувствительная клеточка в нем, некая хорда интуицииотозвалась на резкость заданного убийцей вопроса и, словно бы защищая меняот неясной опасности, он улыбнулся и сказал:
-- Я такого не знаю, сударь.
Градус вернулся в регистратуру.
-- Ну надо же, -- сказала девушка, -- я только что видела, как онуходил.
-- Боже мой, Боже мой, -- выдавил Градус, в горестные минутыиспускавший иногда русские восклицания
-- Да вы посмотрите в справочнике, -- сказала она, подпихнув к немукнигу и сразу забыв о существовании горемыки ради нужд мистера ГеральдаЭмеральда, бравшего пухлый бестселлер в целлофановой суперобложке.
Стеная и перебирая ногами, Градус листал университетский справочник,однако, когда он выискал адрес, возникла новая загвоздка -- как по немупопасть?
-- Далвич-роуд, -- крикнул он девушке. -- Близко? Далеко? Наверное,очень далеко?
-- Вы, случаем, не новый ассистент профессора Пнина? -- спросилЭмеральд.
-- Нет, -- сказала девушка. -- Он, по-моему, ищет доктора Кинбота. Выведь доктора Кинбота ищете, верно?
-- Да, и больше не могу, -- сказал Градус.
-- Я так и думала, -- сказала девушка. -- Он не около мистера Шейдаживет, а, Герри?
-- Именно, именно, -- ответил Герри и повернулся к убийце. -- Я васмогу подвезти, если хотите. Мне по пути.
Говорили ль они дорогой, эти два персонажа, человек в зеленом и человекв коричневом? Кто может сказать? Они не сказали. В конце концов, поездказаняла лишь несколько минут (я за рулем моего мощного "Кремлера",укладывался в четыре с половиной).
-- Вот тут я вас, пожалуй, и высажу, -- сказал мистер Эмеральд. -- Вонтот дом наверху.
Трудно решить, чего в эту минуту Градусу, он же Грей, хотелось сильнее:расстрелять всю обойму или избавиться от неисчерпаемой лавы в кишках. Когдаон закопошился в запоре, небрезгливый Эмеральд потянулся, близко к нему,поперек, почти прижимаясь, чтобы помочь отворить дверцу, -- а затем,захлопнув ее, со свистом умчался на какое-то свидание в долине. Читатель,надеюсь, оценит мельчайшие частности, мною представленные, ради них мнепришлось вести с убийцей долгие разговоры. Он оценит их даже сильнее, если ясообщу ему, что согласно легенде, впоследствии распространенной полицией,Джека Грея привез сюда чуть ли не из Руанока или еще откуда некийистомленный одиночеством водитель грузовика! Остается только надеяться, чтонепредвзятые розыски позволят найти фетровую шляпу, забытую им в библиотеке-- или в машине мистера Эмеральда!
Строка 957: "Ночной прибой"
Я вспоминаю одно небольшое стихотворение из "Ночного прибоя" ("NightRote" означает, собственно, "звуки ночного моря"), которое познакомило меняс американским поэтом по имени Джон Шейд. Молодой преподаватель американскойлитературы, блестящий и очаровательный юноша из Бостона, показал мне этотпрелестный тоненький томик в Онгаве, в пору моего студенчества. Этостихотворение, "Искусство", открывают приведенные ниже строки, онопорадовало меня западающим в память ритмом, но огорчило несоответствиемрелигиозным чувствам, внушенным мне нашей весьма "высокой" земблянскойцерковью
От мамонтов и Одиссеев,
От ворожбы и тьмы
К веселым итальянским феям
С фламандскими детьми
Строка 962: Ну, Вилли! "Бледный пламень"
В расшифрованном виде это, надо полагать, означает: А поищу-ка я уШекспира что-либо годное для заглавия. И отыскивается "бледное пламя". Но вкаком же творении Барда подобрал наш поэт эти слова? В этом читателюпридется разбираться самому. Все, чем я ныне располагаю, -- это крохотноекарманное (карман жилетный) издание "Тимона Афинского", да к тому же вземблянском переводе! Оно положительно не содержит ничего похожего на"бледное пламя" (иначе моя удача была бы статистическим монстром).
До эпохи мистера Кэмпбелла английский язык в Зембле не преподавался
Конмаль овладел им совершенно самостоятельно (в основном -- заучиваясловарь наизусть) совсем еще молодым человеком, в 1880-ом году, когда передним, казалось, открывалась не преисподняя словесности, но мирная военнаякарьера. Первый свой труд (перевод шекспировых "Сонетов") он предпринял напари с однополчанином. Затем он сменил аксельбанты на ученую мантию ипринялся за "Бурю". Работал он медленно, полстолетия ушло на перевод всехсочинений того, кого он называл "дзе Барт". Вслед за тем, в 1930-ом году, онперешел к Мильтону и прочим поэтам, церемонно маршируя сквозь века, и толькоуспел завершить перевод киплинговых "Вирши трех зверобоев" ("Таков ужзакон Московитов, что сталью стоит и свинцом"), как сделался болен и вскореугас под великолепной росписью спальных плафонов, воспроизводящей животныхАльтамиры, -- последние слова его последнего бреда были такими: "Commentdit-on 'mourir' en anglais?"12 -- прекрасный и трогательный конец.
Легко глумиться над огрехами Конмаля. Это наивные промахи великого
