Книга "Дар". Страница 64
кратко, перед трудовым днем, сомлевшему на скамье, чтобы цветком пощекотатьему нос. Куда мне девать все эти подарки, которыми летнее утро награждаетменя -- и только меня? Отложить для будущих книг? Употребить немедленно длясоставления практического руководства "Как быть Счастливым"? Или глубже,дотошнее: понять, что скрывается за всем этим, за игрой, за блеском, зажирным, зеленым гримом листвы? А что-то ведь есть, что-то есть! И хочетсяблагодарить, а благодарить некого. Список уже поступивших пожертвований:10.000 дней -- от Неизвестного.
Он шел дальше, мимо чугунных оград, мимо глубоких садов банкирскихвилл, с гротовыми тенями, буксом, плющом, газонами в бисере поливки, -- итам уже попадались, среди ильмов и лип, первые сосны, высланные далековперед груневальдским бором (или, напротив: отставшие от полка?). Звонкопосвистывая и поднимаясь (в гору) на педалях своего трехколесноговелосипеда, проехал рассыльный пекарни; медленно, с влажным шорохом, проползводометный автомобиль -- кит на колесах, широко орошая асфальт. Некто спортфелем захлопнул за собой выкрашенную в вермилион калитку и отправился наневедомую службу. По его пятам Федор Константинович вышел на бульвар (всгтот же Гогенцоллерндам, в начале которого сожгли бедного АлександраЯковлевича), и там, сверкнув замком, портфель побежал к трамваю. Теперь долеса было уже близко, и он ускорил шаг, уже чувствуя горячую маску солнца наприподнятом лице. В глазах рябило от частокола, мимо которого он шел. Навчерашнем пустырьке между домами строилась небольшая вилла, и так как небоглядело в провалы будущих окон, и лопухи да солнце, по случаю медленностиработ, успели устроиться внутри белых недоконченных стен, они отдавализадумчивостью развалин, вроде слова "некогда", которое служит и будущему ибылому. Навстречу Федору Константиновичу прошла молоденькая, с бутылкоймолока, девица, похожая чем-то на Зину -- или, вернее, содержавшая частицутого очарования -- и определенного и вместе безотчетного -- которое оннаходил во многих, но с особенной полнотой в Зине, так что все они были сЗиной в какой-то таинственной родственной связи, о которой он знал один,хотя совершенно не мог выразить признаки этого родства (вне которогонаходившиеся женщины вызывали в нем болезненное отвращение), -- и теперь,оглянувшись и уловив какую-то давно знакомую, золотую, летучую линию, тотчасисчезнувшую навсегда, он мельком почувствовал наплыв безнадежного желания,вся прелесть и богатство которого были в его неутолимости. Банальный бесбульварных блаженств, не соблазняй меня страшным словцом "мой тип". Не это,не это, а что-то за этим. Определение всегда есть предел, а я домогаюсьдалей, я ищу за рогатками (слов, чувств, мира) бесконечность, где сходитсявсг, всг.
В конце бульвара зазеленелась опушка бора, с пестрым портиком недавновыстроенного павильона (в атриуме которого находился ассортимент уборных, -мужских, женских, детских), через который -- по замыслу местных Ленотров -следовало пройти, чтобы сначала попасть в только-что разбитый сад, сальпийской флорой вдоль геометрических дорожек, служивший -- всг по тому жезамыслу -- приятным преддверием к лесу. Но Федор Константинович взял влево,избежав преддверия: так было ближе. Сосновая, еще дикая опушка тянулась безконца вдоль автомобильной аллеи, но был неизбежен следующий шаг со стороныотцов города: загородить весь этот свободный доступ бесконечной решеткой,так чтобы портик стал входом по необходимости (в буквальнейшем,первоначальном смысле). Я для тебя устроил казисто, но ты не прельстился;так теперь изволь: казисто, казенно, приказ. Но (по обратному скачку мысли:ф3-г1) вряд ли было лучше, когда этот лес -- теперь отступивший, теперьтеснившийся вокруг озера, как у нас, отдалившихся от мохнатых предков,растительность постепенно остается лишь по бережкам, -- простирался досамого сердца теперешнего города, и рыскало по его дебрям громкое княжескоехамье, с рогами, псами, загонщиками.
Лес, каким я его застал, был еще живым, богатым, полным птиц
Попадались иволги, голуби, сойки; пролетала ворона пыхтя крыльями: хшу, хшу,хшу; красноголовый дятел стучал в сосновый ствол, -- а иногда, полагаю, лишьподражал собственному стуку, и тогда выходило особенно звонко и убедительно(для самочки); ибо ничего нет более обворожительно-божественного в природе,чем ее вспыхивающий в неожиданнейших местах остроумный обман: так, леснойкузнечик (заводящий свой маленький мотор, всг не могущий завестись:цик-цик-цик -- обрывается), прыгнув и упав, сразу меняет положение тела,поворачивая его так, чтобы направление темных полосок на нем совпадало снаправлением палых иголок (и теней иголок!). Но осторожно: люблю вспоминать,что писал мой отец: "При наблюдении происшествий в природе надобноостерегаться того, чтобы в процессе наблюдения, пускай наивнимательнейшего,наш рассудок, этот болтливый, вперед забегающий драгоман, не подсказалобъяснения, незаметно начинающего влиять на самый ход наблюдения иискажающего его: так на истину ложится тень инструмента".
Дай руку, дорогой читатель, и войдем со мной в лес. Смотри: сначала -сквозистые места, с островками чертополоха, крапивы или царского чая, средикоторых попадаются отбросы: иногда даже рваный матрац со сломанными ржавымипружинами, -- не брезгуй ими! Вот -- темный, частый ельничек, где однажды янабрел на ямку (бережно вырытую перед смертью), в которой лежал, удивительноизящно согнувшись, лапы к лапам, труп молодой, тонкомордой собаки волчьихкровей. А вот -- голые, без подлеска, только бурыми иглами выстланные, бугрыпод простоватыми соснами, с протянутым гамаком, наполненным чьим-тонетребовательным телом, -- и проволочный остов абажура валяется тут же наземле. Дальше -- песчаная проплешина, окруженная акациями, и там, нагорячем, сером, прилипчивом песке, сидит, протянув страшные босые ноги, водном белье женщина и штопает чулок, а около нее возится младенец, спочерневшими от пыли пашками. Со всех этих мест еще видна проезжая аллея,пробегающий блеск автомобильных радиаторов, -- но стоит проникнуть немногоглубже, и лес выправляется, сосны облагораживаются, под ногами хрустит мох,и кто-нибудь, безработный бродяга, непременно тут спит, прикрыв лицогазетой: философ предпочитает мох розам. Вот точное место, где на-днях упалнебольшой аэроплан: некто, катая свою даму по утренней лазури, перерезвился,потерял власть над рулем и со свистом, с треском нырнул прямо в сосняк. Япришел, к сожалению, с опозданием: обломки успели убрать, два полицейскихверхами ехали шагом к дороге, -- но еще был заметен отпечаток удалой смертипод соснами, одна из коих была сверху донизу обрита крылом, и архитекторШтокшмайсер с собакой объяснял няне с ребенком, что произошло, -- а ещечерез несколько дней всякие следы пропали (только желтела рана на сосновомстволе), и уже в полном неведении на этом самом месте двое, старик и егостаруха, она -- в лифчике, он -- в подштанниках, делали друг перед другомнесложную гимнастику.
Дальше становилось совсем хорошо: сосны входили в полную силу, и междурозоватыми чешуйчатыми стволами низкая перистая листва рябин и крепкаязелень дубов оживленно дробили полосоватость борового солнца. В густотедуба, если смотреть снизу, взаимное перекрытие листьев теневых и освещенных,темно-зеленых и ярко-изумрудных, казалось особенным сцеплением их волнистыхкраев, и на них садилась, то нежа в блеске свой рыжий шелк, то плотноскладывая крылья, вырезная ванесса, с белой скобочкой на диком исподе, и,вдруг снявшись, садилась ко мне на голую грудь, привлеченная человеческимпотом. А еще выше, над моим запрокинутым лицом, верхи и стволы сосен сложнообменивались тенями, и хвоя напоминала водоросли, шевелящиеся в прозрачнойводе. И если еще больше запрокинуться, так, чтобы сзади трава (неизъяснимо,первозданно-сызнова позеленевшая, -- с этой точки перевернутого зрения)казалась растущей куда-то вниз, в пустой прозрачный свет, и была бы верхоммира, я улавливал ощущение, которое должно поразить перелетевшего на другуюпланету (с другим притяжением, другой плотностью, другим образом чувств) -особенно, когда проходила вверх ногами семья гуляющих, причем шаг ихстановился толчком упругим и странным, а подброшенный мяч казался падающим-- всг тише -- в головокружительную бездну.
При дальнейшем продвижении вперед, -- не налево, куда бор простиралсябез конца, и не направо, где он прерывался молоденьким березняком, свежо ипо-детски попахивавшим Россией, -- лес становился опять реже, терял подсед,обрывался по песчаным косогорам, и внизу зажигалось столбами света широкоеозеро. Солнце разнообразно озаряло противоположные скаты, и, когда отнаплыва облака воздух смежался, как великое синее веко, и медленно прозревалопять, один берег всегда отставал от другого, в порядке постепенногопотухания и просветления. Песчаной каймы на той стороне почти не было,деревья все вместе спускались к густым тростникам, а повыше можно было найтигорячие, сухие склоны, поросшие кашкой, кислицей и молочаем, отороченныеживой тьмой дубов и буков, валом валивших вниз, в сырые ложбинки, в одной изкоторых застрелился Яша Чернышевский.
Когда я по утрам приходил в этот лесной мир, образ которого ясобственными средствами как бы приподнял над уровнем тех нехитрых воскресныхвпечатлений (бумажная дрянь, толпа пикникующих), из которых состояло дляберлинцев понятие "Груневальд"; когда в эти жаркие, летние будни янаправлялся в его южную сторону, в глушь, в дикие, тайные места, я испытывалнеменьшее наслаждение, чем если бы в этих трех верстах от моейАгамемнонштрассе находился первобытный рай. Дойдя до одного излюбленногоуголка, сказочно совмещавшего свободный поток солнца и защиту кустарника, яраздевался донага и ложился навзничь на плед, подложив ненужные трусики подзатылок. Благодаря сплошному загару, бронзой облившему тело, так что толькопятки, ладони и лучевые черты у глаз оставались естественной масти, ячувствовал себя атлетом, тарзаном, адамом, всем, чем угодно, но только неголым горожанином. Неловкость, обычно сопряженная с наготой, зависит отсознания нашей беззащитной белизны, давно утратившей связь с окраскойокружающего мира, а потому находящейся в искусственной дисгармонии с ним. Новлияние солнца восполняет пробел, уравнивает нас в голых правах с природой,и уже загоревшее тело не ощущает стыда. Всг это звучит, как брошюрканюдистов, -- но своя правда не виновата, если с ней совпадает правда, взятаябедняком напрокат.
Солнце навалилось. Солнце сплошь лизало меня большим, гладким языком. Япостепенно чувствовал, что становлюсь раскаленно-прозрачным, наливаюсьпламенем и существую только, поскольку существует око. Как сочинение
