Школьная библиотека

своих лет, он ходил между гостей, стараясь найти тихое место

Иногда кто-нибудь ловил его за плечо, спрашивал ерунду. В залебыло тесно от золоченых стульев, которые поставили рядами

Кто-то осторожно вносил в дверь нотный пюпитр.

Незаметными переходами Лужин пробрался в отцовскийкабинет, где было темно, и сел в угол, на оттоманку. Из далекойзалы, через две комнаты, доносился нежный вой скрипки.

Он сонно ел) шал, обняв коленки и глядя на кисейныйпросвет меж неплотно задвинутых штор, в котором лиловатойбелизной горел над улицей газовый фонарь. По потолку изредкатаинственной дугой проходил легкий свет, и на письменном столебыла блестящая точка -- неизвестно что: блик ли в тяжеломхрустальном яйце или отражение в стекле фотографии. Он чутьбыло не задремал и вдруг вздрогнул оттого, что на столезазвонил телефон, и сразу стало ясно, что блестящая точка -- нателефонной вилке. Из столовой вошел буфетчик, включил на ходусвет, озаривший лишь письменный стол, приложил трубку к уху и,не заметив Лужина, опять вышел, осторожно положив трубку накожаный бювар. Через минуту он вернулся, сопровождая господина,который, попав в круг света, схватил со стола трубку, другойрукой нащупал сзади себя спинку кресла. Слуга прикрыл за собойдверь, заглушив далекий перелив музыки. "Я слушаю",-- сказалгосподин. Лужин из темноты смотрел на него, боясь двинуться исмущенный тем, что совершенно чужой человек так удобно расселсяу отцовского стола. "Нет, я уже отыграл",-- сказал он, глядявверх и что-то трогая на столе белой беспокойной рукой

Извозчик глухо процокал по торцам. "Вероятно",-- сказалгосподин. Лужин видел его профиль, нос из слоновой кости,блестящие черные волосы, густую бровь. "Я, собственно говоря,не знаю, почему ты мне сюда звонишь,-- тихо сказал он,продолжая теребить что-то на столе.-- Если только для того,чтобы проверить..." "Чудачка",-- рассмеялся он и сталравномерно покачивать ногой в лакированной туфле. Потом оночень ловко подложил трубку между ухом и плечом и, изредкаотвечая "да", "нет", "может быть", взял в обе руки то, что oпlна столе потрагивал. Это был небольшой гладкий ящик, который наднях кто-то подарил отцу. Лужин еще не успел посмотреть, чтовнутри, и теперь с любопытством следил за руками господина. Нотот не сразу открыл ящик. "И я тоже,-- сказал он.-- Много раз,много раз.

Спокойной ночи, девочка". Повесив трубку, он вздохнул иоткрыл ящик. Однако, он так повернулся, что из-за его черногоплеча Лужин ничего не видел. Он осторожно подвинулся, но на полсоскользнула подушка, и господин быстро оглянулся. "Ты что тутделаешь? -- спросил он, в темном углу разглядев Лужина,-Ай-ай, как нехорошо подслушивать!" Лужин молчал. "Как тебязовут?"-- Дружелюбно спросил господин. Лужин сполз с дивана иподошел. В ящике тесно лежали резные фигуры. "Отличныешахматы,-- сказал господин.-- Папа играет?" "Не знаю",-- сказалЛужин. "А ты сам умеешь?" Лужин покачал головой. "Вот этонапрасно. Надо научиться. Я в десять лет уже здорово играл

Тебе сколько?"

Осторожно открылась дверь. Вошел Лужин старший,-- нацыпочках. Он приготовился к тому, что скрипач еще говорит потелефону, и думал очень деликатно прошептать: "Продолжайте,продолжайте, а, к3да кончите, публика очень просит ещечего-нибудь". "Продолжайте, Продолжайте",-- сказал он поинерции и, увидев сына, запнулся. "Нет, нет, уже готово,-ответил скрипач, вставая.-- Отличные шахматы. Вы играете?""Неважно",-- сказал Лужин старший. ("Ты что же тут делаешь? Идитоже послушать музыку..."). "Какая игра, какая игра,-- сказалскрипач, бережно закрывая ящик.-- Комбинации, как мелодии. Я,понимаете ли, просто слышу ходы". "По-моему, для шахмат нужноиметь большие математические способности,-- быстро сказал Лужинстарший.-- У меня на этот счет... Вас ждут, маэстро". "Я былучше партишку сыграл,-- засмеялся скрипач, идя к двери.-- Играбогов. Бесконечные возможности". "Очень древнее изобретение,-сказал Лужин старший и оглянулся на сына.-- Ну, что же ты? Идиже!" Но Лужин, не доходя до залы, ухитрился застрять встоловой, где был накрыт стол с закусками. Там он взял тарелкус сандвичами и унес ее к себе в комнату. Он ел, раздеваясь,потом ел в постели. Когда он уже потушил, к нему заглянуламать, нагнулась над ним, блеснув в полутьме бриллиантами нашее. Он притворился, что спит. Она ушла и долго-долго, чтобы нестукнуть, закрывала дверь

Он проснулся на следующее утро с чувством непонятноговолнения. Было ярко, ветрено, мостовые отливали лиловымблеском; близ Дворцовой Арки над улицей упруго надувалосьогромное трехцветное полотно, сквозь которое тремя разнымиоттенками просвечивало небо. Как всегда в праздничные дни, онвышел гулять с отцом, но это не были прежние детские прогулки:полуденная пушка уже не пугала, и невыносим был разговор отца,который, придравшись ко вчерашнему вечеру, намекал на то, чтохорошо бы начать заниматься музыкой. За завтраком был последнийостаток сливочной пасхи (приземистая пирамидка с сероватымналетом на круглой макушке) и еще непочатый кулич. Тетя, все таже милая, рыжеволосая тетя, троюродная сестра матери, былавесела чрезвычайно, кидалась крошками и рассказала, что Латамза двадцать пять рублей прокатит ее на своей "Антуанете",которая, впрочем, пятый день не может подняться, между тем, какВуазен летает, как заводной, кругами, да притом так низко, что,когда он кренится над трибунами, видна даже вата в ушах упилота. Лужин почему-то необыкновенно ясно запомнил это утро,этот завтрак, как запоминаешь день, предшествующий далекомупути. Отец говорил, что хорошо бы после завтрака поехать наострова, где поляны сплошь в анемонах, и, пока он говорил, тетяпопала ему крошкой прямо в рот. Мать молчала,-- и вдруг, послевторого блюда, встала и, стараясь скрыть дрожащее лицо,повторяя шепотом, что "это ничего, ничего, сейчас пройдет",-поспешно вышла. Отец бросил салфетку на стол и вышел тоже

Лужин никогда не узнал, что именно случилось, но, проходя стетей по коридору, слышал из спальни матери тихое всхлипываниеи увещевающий голос отца, который громко повторял слово"фантазия".

"Уйдем куда-нибудь",-- зашептала тетя, красная, притихшая,с бегающими глазами,-- и они оказались в кабинете, где надкожаным креслом проходил конус лучей, в котором вертелисьпылинки. Она закурила, и в этих лучах мягко и призрачнозакачались складки дыма. Это был единственный человек, вприсутствии которого он не чувствовал себя стесненным, и сейчасбыло особенно хорошо: странное молчание в доме и как будтоожидание чего-то. "Ну, будем играть во что-нибудь,-- поспешносказала тетя и взяла его сзади за шею.-- Какая у тебя тоненькаяшея, одной рукой можно..." "Ты в шахматы умеешь? -- вкрадчивоспросил Лужин и, высвободив голову, приятно потерся щекой об еевасильковый шелковый рукав. "Лучше в дураки",-- сказала онарассеянно. Где-то хлопнула дверь. Она поморщилась и, повернувлицо в сторону звука, прислушалась. "Нет, я хочу в шахматы",-сказал Лужин. "Сложно, милый, сразу не научишь". Он пошел кписьменному столу, отыскал ящик, стоявший за портретом. Тетявстала, чтобы взять пепельницу, в раздумье напевая окончаниекакой-то своей мысли: "Это было бы ужасно, это было быужасно..." "Вот,-- сказал Лужин и опустил ящик на низенькийтурецкий столик с инкрустациями. "Нужно еще доску,-- сказалаона.-- И знаешь, я тебя лучше научу в поддавки, это проще"

"Нет, в шахматы",-- сказал Лужин и развернул клеенчатую доску.

"Сперва расставим фигуры,-- начала тетя со вздохом.-Здесь белые, там черные. Король и королева рядышком. Вот это -офицеры. Это -- коньки. А это-- пушки, по краям. Теперь..." Онавдруг замерла, держа фигуру на весу и глядя на дверь

"Постой,-- сказала она беспокойно.-- Я, кажется, забыла платокв столовой. Я сейчас приду". Она открыла дверь, но тотчасвернулась. "Пускай,-- сказала она и опять села на свое место.-Нет, не расставляй без меня, ты напутаешь. Это называется -пешка. Теперь смотри, как они все двигаются. Конек, конечно,скачет". Лужин сидел на ковре, плечом касаясь ее колена, иглядел на ее руку в тонком платиновом браслете, котораяподнимала и ставила фигуры. "Королева самая движущаяся",-сказал он с удовольствием и пальцем поправил фигуру, котораястояла не совсем посреди квадрата. "А едят они так,-- говорилатетя.-- Как будто, понимаешь, вытесняют. А пешки так: бочком

Когда можно взять короля, это называется шах; когда ему некудасунуться, это -- мат. Ты должен, значит, взять моего короля, ая твоего. Видишь, как это все долго объяснять. Может быть, вдругой раз сыграем, а?" "Нет, сейчас",-- сказал Лужин и вдругпоцеловал ее руку. "Ах ты, милый,-- протянула тетя,-- откудатакие нежности... Хороший ты все-таки мальчик". "Пожалуйста,будем играть",-- сказал Лужин и, пройдя по ковру на коленках,стал так перед столиком. Но она вдруг поднялась с места, да такрезко, что задела юбкой доску и смахнула несколько фигур. В