Школьная библиотека

лянул, сказал:

- Мстислав Сергеевич, самому-то вам, разве, не страшно?

Лось перевел на него глаза, согретые жаром углей:

- Нет, мне не страшно. Я уверен, что опущусь удачно. А если неудача,удар будет мгновенный и безболезненный. Страшно другое. Представьте так,- мои расчеты окажутся неверны, я не попаду в притяжение Марса: - проскочу мимо. Запас топлива, кислорода, еды - мне хватит надолго. И вот лечу во тьме. Впереди горит звезда. Через тысячу лет мой окоченелый трупвлетит в ее огненные океаны. Но эти тысячу лет - мой летящий во тьметруп! Но эти долгие дни, покуда я еще жив, - а я буду жить только впроклятой коробке, - долгие дни безнадежного отчаяния - один во всейвселенной. Не смерть страшна, но одиночество. Не будет даже надежды, чтоБог спасет мою душу. Я - заживо в аду. Ведь ад и есть мое безнадежноеодиночество, распростертое в вечной тьме. Это - действительно страшно

Очень мне не хочется лететь одному.

Лось прищурился на угли. Рот его упрямо сжался. В воротах показалсяКузьмин, позвал оттуда в полголоса:

- Мстислав Сергеевич, к вам.

- Кто? - Лось быстро поднялся.

- Солдат какой-то вас спрашивает.

В сарай, вслед за Кузьминым, вошел давешний солдат, читавший объявление на проспекте Красных Зорь. Коротко кивнул Лосю, оглянулся на леса,подошел к столу:

- Попутчика надо вам?

Лось пододвинул ему стул, сел напротив.

- Да, ищу попутчика. Я лечу на Марс.

- Знаю, в объявлении сказано. Мне эту звезду показали давеча. Далеко,конечно. Условия какие хотел я знать: жалование, харчи?

- Вы семейный?

- Женатый, детей нет.

Солдат ногтями деловито постукивал по столу, поглядывал кругом с любопытством. Лось вкратце рассказал ему об условиях перелета, предупредило возможном риске. Предложил обеспечить семью, и выдать жалованье впередденьгами и продуктами. Солдат кивал, поддакивал, но слушал рассеянно.

- Как, вам известно, - спросил он, - люди там, или чудовища обитают?

Лось крепко почесал в затылке, засмеялся:

- По-моему - там должны быть люди. Приедем, увидим. Дело вот в чем:уже несколько лет на больших радиостанциях в Европе и в Америке началипринимать непонятные сигналы. Сначала думали, что это - следы бурь вмагнитных полях земли. Но таинственные звуки были слишком похожи на азбучные сигналы. Кто-то настойчиво хочет с нами говорить. Откуда? На планетах, кроме Марса, не установлено пока жизни. Сигналы могут итти толькос Марса. Взгляните на его карту, - он, как сеткой, покрыт каналами. Видимо, там есть возможность установить огромной мощности радиостанции

Марс хочет говорить с землей. Пока мы не можем отвечать на эти сигналы

Но мы - летим на зов. Трудно предположить, что радиостанции на Марсепостроены чудовищами, существами, не похожими на нас. Марс и земля, два крошечные шарика, кружащиеся рядом. Одни законы для нас и для них

Во вселенной носится живоносная пыль, семена жизни, застывшие в анабиозе. Одни и те же семена оседают на Марс и на землю, на все мириады остывающих звезд. Повсюду возникает жизнь, и над жизнью всюду царствует человекоподобный: нельзя создать животное, более совершенное, чем человек,- образ и подобие Хозяина Вселенной.

- Еду я с вами, - сказал солдат решительно, - когда с вещами приходить?

- Завтра. Я должен вас ознакомить с аппаратом. Ваше имя, отчество,фамилия?

- Алексей Гусев, Алексей Иванович.

- Занятие?

Гусев, словно рассеянно, взглянул на Лося, опустил глаза на свои постукивающие по столу пальцы.

- Я грамотный, - сказал он, - автомобиль ничего себе знаю. Летал нааэроплане наблюдателем. С восемнадцати лет войной занимаюсь, - вот, всемое и занятие. Свыше двадцати ранений. Теперь нахожусь в запасе. Онвдруг ладонью шибко потер темя, коротко засмеялся. - Ну и дела были заэти-то семь лет. По совести говоря, - я бы сейчас полком должен командовать, - характер неуживчивый. Прекратятся военные действия, - не могусидеть на месте: сосет. Отравлено во мне все. Отпрошусь в командировку,или так убегу. - Он опять потер макушку, усмехнулся, - четыре республикиучредил, в Сибири да на Кавказе, и городов-то сейчас этих не запомню

Один раз собрал три сотни ребят, - отправились Индию воевать. Хотелосьнам туда добраться. Но сбились в горах, попали в метель, под обвалы, побили лошадей. Вернулось нас оттуда немного. У Махно был два месяца,ей-Богу. На тройках, на тачанках гоняли по степи, - гуляй душа! Вина,еды - вволю, баб - сколько хочешь. Налетим на белых, или на красных, пулеметы у нас на тачанках, - драка. Обоз отобьем, и к вечеру мы - верстуж за восемьдесят. Погуляли. Надоело, - мало толку, да уж и мужикам махновщина эта стала надоедать. Ушел в Красную армию. Потом поляков гналиот Киева, - тут уж я был в коннице Буденного. Весь поход - рысью. Поляков били с налету, - "Даешь Варшаву"! А под Варшавой сплоховали, - пехота не поддержала. В последний раз я ранен, когда брали Перекоп. Провалялся после этого, без малого, год по лазаретам. Выписался, - куда деваться? Тут эта девушка моя подвернулась, - женился. Жена у меня хорошая, жалко ее, но дома жить не могу. В деревню ехать, - отец с матерьюпомерли, братья убиты, земля заброшена. В городе тоже делать нечего

Войны сейчас никакой нет, - не предвидится, Вы уж, пожалуйста, МстиславСергеевич, возьмите меня с собой. Я вам на Марсе пригожусь.

- Ну, очень рад, - сказал Лось, подавая ему руку, - до завтра

БЕССОННАЯ НОЧЬ

Все было готово к отлету с земли. Но два последующие дня пришлось,почти без сна, провозиться над укладкой внутри аппарата, в полых подушках, множество мелочей. Проверяли приборы и инструменты. Сняли леса, окружавшие аппарат, разобрали часть крыши. Лось показал Гусеву механизмдвижения и важнейшие приборы, - Гусев оказался ловким и сметливым человеком. На завтра, в шесть вечера, назначили отлет.

Поздно вечером Лось отпустил рабочих и Гусева, погасил электричество,кроме лампочки над столом, и прилег, не раздеваясь, на железную койку, в углу сарая, за треногой телескопа.

Ночь была тихая и звездная. Лось не спал. Закинув за голову руки,глядел на сумрак - под затянутой паутиной крышей, и то, от чего она назавтра бежал с земли, - снова, как никогда еще, мучило его. Много днейон не давал себе воли. Сейчас, в последнюю ночь на земле, - он отпустилсердце: мучайся, плачь.

Память разбудила недавнее прошлое... на стене, на обоях - тени отпредметов. Свеча заставлена книгой. Запах лекарств, - душно. На полу, наковре - таз. Когда встаешь и проходишь мимо таза - по стене, по тоскливым, сумасшедшим цветочкам - бегут, колышатся тени предметов. Как томительно! В постели то, что дороже света, - Катя, жена, - часто, часто,тихо дышит. На подушке - темные, спутанные волосы. Подняты колени пододеялом. Катя уходит от него. Изменилось, недавно такое прелестное,кроткое лицо. Оно - розовое, неспокойное. Выпростала руку и щиплетпальцами край одеяла. Лось снова, снова берет ее руку, кладет под одеяло. "Ну, раскрой глаза, ну - взгляни, простись со мной". Она говорит жалобным, чуть слышным голосом: "Ской окро, ской окро". Детский, едваслышный, жалобный ее голос хочет сказать: - "открой окно". Страшнеестраха - жалость к ней, к этому голосу. "Катя, Катя - взгляни". Он целует ее в щеки, в лоб, в закрытые веки. Но не облегчает ее жалость. Горлоу нее дрожит, грудь поднимается толчками, пальцы вцепились в край одеяла. "Катя, Катя, что с тобой?.." Не отвечает, уходит... Поднялась налоктях, подняла грудь, будто снизу ее толкали, мучили. Милая голова отделилась от подушки, закинулась... Она опустилась, ушла в постель. Упалподбородок. Лось, сотрясаясь от ужаса и жалости, обхватил ее, прижался

Забрал в рот одеяло.

На земле нет пощады...

Лось поднялся с койки, взял со стола коробку с папиросами, закурил иходил некоторое время по темному сараю. Потом, взошел на лесенку телескопа, нашел искателем Марс, поднявшийся уже над Петербургом, и долгоглядел на небольшой, ясный, теплый шарик. Он слегка дрожал в перекрещивающихся волосках окуляра.

"Да, на земле нет пощады", - сказал Лось в полголоса, спустился с лесенки и лег на койку... Память открыла видение. Катюша лежит в траве, напригорке. Вдали, за волнистыми полями, - золотые точки Звенигорода. Коршуны плавают в летнем зное над хлебами, над гречихами. Катюше - лениво ижарко. Лось, сидя рядом, кусая травинку, поглядывает на русую, простоволосую голову Катюши, на загорелое плечо со светлой полоской кожи междузагаром и платьем, на Катюшин, с укусом комара, кулачок, подперевший щеку. Ее серые глаза - равнодушные и прекрасные, - в них тоже плавают коршуны. Кате восемнадцать лет, думает о замужестве. Очень, очень, - опасномила. Сегодня, после обеда, говорит, - пойдемте лежать на пригорок, оттуда - далеко видно. Лежит и молчит. Лось думает, - "нет, милая моя,есть у меня дела поважнее, чем, вот, взять на пригорке и влюбиться ввас. На этот крючек не попадусь, на дачу к вам боBьше ездить не стану".

Ах, Боже мой, какие могли быть дела важнее Катюшиной любви! Как неразумно были упущены эти летние, горячие дни. Остановить бы время, тогда,на пригорке. Не вернуть. Не вернуть!..

Лось опять вставал с койки, чиркал спичками, курил, ходил. Но и хождение вдоль дощатой стены было ужасно: как зверь в яме. Лось отворил ворота и глядел на высоко уже взошедший Марс