Школьная библиотека

- Ни в коем случае. Никаких письменных следов.

- Тогда - радио?

- Чтобы орать на всю Европу... Нет...

- Через третье лицо?

- Нет... Я понял, - сказал Вольф, - ваш Шельга молодчина. Дайте вырезки...

Он разложил их на коленях и внимательно стал прочитывать подчеркнутоекрасным:

"Все внимание сосредоточьте на анилине". "Приступаю". "Место найдено".

- "Место найдено", - прошептал Вольф, - это газета из К., городокблиз Н. "... Тревожусь, назначьте день".

"Отсчитайте тридцать пять со дня подписания договора..." Это могутбыть только они. Ночь подписания договора в Фонтенебло - двадцатьтретьего прошлого месяца. Прибавьте тридцать пять, - будет двадцать восемь, - срок продажи акций анилина...

- Дальше, дальше, Вольф... "Какие меры вами приняты?" - это из К.,спрашивает Гарин. На другой день в парижской газете - ответ Роллинга:"Яхта наготове. Прибывает на третьи сутки. Будет сообщено по радио". Авот - четыре дня назад - спрашивает Роллинг: "Не будет ли виден свет?"Гарин отвечает: "Кругом пустынно. Расстояние пять километров".

- Иными словами, аппарат установлен в горах: ударить лучом за пятькилометров можно только с высокого места. Слушайте, Хлынов, у нас ужасномало времени. Если взять пять километров за радиус, - в центре заводы, нам нужно обшарить местность не менее тридцати пяти километров в окружности. Есть еще какие-нибудь указания?

- Нет. Я только что собирался позвонить Шельге.

У него должны быть вырезки за вчерашний и сегодняшний день.

Вольф поднялся. Было видно, как под одеждой его вздулись мускулы.

Хлынов предложил позвонить из ближайшего кафе на левом берегу. Вольфпошел через мост так стремительно, что какой-то старичок с цыплячьей шеей в запачканном пиджачке, пропитанном, быть может, одинокими слезами потем, кого унесла война, затряс головой и долго глядел из-под пыльнойшляпы вслед бегущим иностранцам:

- О-о! Иностранцы... Когда деньги в кармане, то и толкаются и бегают,как будто бы они дома... О-о... дикари!..

В кафе, стоя у цинкового прилавка, Вольф пил содовую. Ему была виднасквозь стекло телефонной будки спина разговаривающего Хлынова, - вот унего поднялись плечи, он весь налез на трубку; выпрямился, вышел из будки; лицо его было спокойно, но белое, как маска.

- Из больницы ответили, что сегодня ночью Шельга исчез. Приняты всемеры к его разысканию... Думаю, что он убит.

Трещал хворост в очаге, прокопченном за два столетия, с огромнымиржавыми крючьями для колбас и окороков, с двумя каменными святыми по бокам, - на одном висела светлая шляпа Гарина, на другом засаленный офицерский картуз. У стола, освещенные только огнем очага, сидели четверо

Перед ними - оплетенная бутыль и полные стаканы вина.

Двое мужчин были одеты по-городскому, - один скуластый, крепкий, снизким ежиком волос, у другого - длинное, злое лицо. Третий, хозяин фермы, где на кухне сейчас происходило совещание, - генерал Субботин, - сидел в одной холщовой грязной рубашке с закатанными рукавами. Начисто обритая кожа на голове его двигалась, толстое лицо с взъерошенными усамипобагровело от вина.

Четвертый, Гарин, в туристском костюме, небрежно водя пальцем по краюстакана, говорил:

- Все это очень хорошо... Но я настаиваю, чтобы моему пленнику хотяон и большевик, не было причинено ни малейшего ущерба. Еда - три раза вдень, вино, овощи, фрукты... Через неделю я его забираю от вас..

Бельгийская граница?..

- Три четверти часа на автомобиле, - торопливо подавшись вперед, сказал человек с длинным лицом.

- Все будет шито-крыто... Я понимаю, господин генерал и господа офицеры (Гарин усмехнулся), что вы, как дворяне, как беззаветно преданныепамяти замученного императора, действуете сейчас исключительно из высших, чисто идейных соображений... Иначе бы я и не обратился к вам за помощью...

- Мы здесь все люди общества, - о чем говорить? - прохрипел генерал,двинув кожей на черепе.

- Условия, повторяю, таковы: за полный пансион пленника я вам плачутысячу франков в день. Согласны?

Генерал перекатил налитые глаза в сторону товарищей. Скуластый показал белые зубы, длиннолицый опустил глаза.

- Ах, вот что, - сказал Гарин, - виноват, господа, - задаточек...

Он вынул из револьверного кармана пачку тысячефранковых билетов ибросил ее на стол в лужу вина

- Пожалуйста...

Генерал крякнул, подвинул к себе пачку, осмотрел, вытер ее о живот истал считать, сопя волосатыми ноздрями. Товарищи его понемногу сталипридвигаться, глаза их поблескивали.

Гарин сказал, вставая:

- Введите пленника.

Глаза Шельги были завязаны платком. На плечах накинуто автомобильноекожаное пальто. Он почувствовал тепло, идущее от очага, - ноги его задрожали. Гарин подставил табурет. Шельга сейчас же сел, уронив на коленигипсовую руку.

Генерал и оба офицера глядели на него так, что, казалось, дай знак,мигни, - от человека рожки да ножки останутся. Но Гарин не подал знака

Потрепав Шельгу по колену, сказал весело:

- Здесь у вас ни в чем не будет недостатка. Вы у порядочных людей, им хорошо заплачено. Через несколько дней я вас освобожу. ТоварищШельга, дайте честное слово, что вы не будете пытаться бежать, скандалить, привлекать внимание полиции.

Шельга отрицательно мотнул опущенной головой Гарин нагнулся к нему:

- Иначе трудно будет поручиться за удобство вашего пребывания... Ну,даете?

Шельга проговорил медленно, негромко:

- Даю слово коммуниста... (Сейчас же у генерала бритая голова на черепе поползла к ушам, офицеры быстро переглянулись, нехорошо усмехнулись.) Даю слово коммуниста, - убить вас при первой возможности, Гарин... Даю слово отнять у вас аппарат и привезти его в Москву... Даюслово, что двадцать восьмого...

Гарин не дал ему договорить. Схватил за горло...

- Замолчи... Идиот!.. Сумасшедший!..

Обернулся и - повелительно:

- Господа офицеры, предупреждаю вас, этот человек очень опасен, у него навязчивая идея...

- Я и говорю, - самое лучшее держать его в винном погребе, - пробасилгенерал. - Увести пленника...

Гарин взмахнул бородкой. Офицеры подхватили Шельгу, втолкнули в боковую дверь и поволокли в погреб. Гарин стал натягивать автомобильные перчатки.

- В ночь на двадцать девятое я буду здесь. Тридцатого вы можете, вашепревосходительство, прекратить опыты над разведением кроликов, купитьсебе каюту первого класса на трансатлантическом пароходе и жить бариномхоть на Пятом авеню в Нью-Йорке.

- Нужно оставить какие-нибудь документы для этого сукиного кота, сказал генерал.

- Пожалуйста, любой паспорт на выбор.

Гарин вынул из кармана сверток, перевязанный бечевкой. Это были документы, похищенные им у Шельги в Фонтенебло. Он еще не заглядывал в нихза недосугом.

- Здесь, видимо, паспорта, приготовленные для меня. Предусмотрительно... Вот, получайте, ваше превосходительство...

Гарин швырнул на стол паспортную книжку и, продолжая рыться в бумажнике, - чем-то заинтересовался, - придвинулся к лампе. Брови его сдвинулись.

- Черт! - И он кинулся к боковой двери, куда утащили Шельгу.

Шельга лежал на каменном полу на матраце. Керосиновая коптилка освещала сводчатый погреб, пустые бочки, заросли паутины. Гарин некотороевремя искал глазами Шельгу. Стоя перед ним, покусывал губы.

- Я погорячился, не сердитесь, Шельга. Думаю, что все-таки мы найдемс вами общий язык. Договоримся. Хотите?

- Попытайтесь.

Гарин говорил вкрадчиво, совсем по-другому, чем десять минут назад

Шельга насторожился. Но пережитое за эту ночь волнение, еще гудящие вовсем теле остатки усыпительного газа и боль в руке ослабляли его внимание. Гарин присел на матрац. Закурил. Лицо его казалось задумчивым, ивесь он - благожелательный, изящный...

"К чему, подлец, гнет? К чему гнет?" - думал Шельга, морщась от головной боли.

Гарин обхватил колено, закурил папиросу, поднял глаза к сводчатомупотолку.

- Видите ли, Шельга, прежде всего вам нужно усвоить, что я никогда нелгу... Может быть, из презрения к людям, но это неважно. Итак: Роллинг сего миллиардами нужен мне до поры до времени, только... Так же, как и янужен Роллингу... Это он, кажется, уже понял, несмотря на тупость..

Роллинг приехал сюда, чтобы колонизировать Европу. Если он этого не сделает, он лопнет у себя в Америке со своими миллиардами. Роллинг - животное, вся его задача - переть вперед, бодать, топтать. У него ни на грошфантазии... Единственная стена, о которую он может расшибить башку,