Школьная библиотека

верие, и не было разрушено, он чувствовал, что стоит лицом к лицу предчем-то нелогичным и бестолковым, и не знал, что надо делать. АлексейАлександрович стоял лицом к лицу пред жизнью, пред возможностью любви вего жене к кому-нибудь, кроме его, и это-то казалось ему очень бестолковым и непонятным, потому что это была сама жизнь. Всю жизнь свою АлексейАлександрович прожил и проработал в сферах служебных, имеющих дело с отражениями жизни. И каждый раз, когда он сталкивался с самою жизнью, онотстранялся от нее. Теперь он испытывал чувство, подобное тому, какоеиспытал бы человек, спокойно прошедший над пропастью по мосту и вдругувидавший, что этот мост разобран и что там пучина. Пучина эта была сама жизнь, мост - та искусственная жизнь, которую прожил Алексей Александрович. Ему в первый раз пришли вопросы о возможности для его женыполюбить кого-нибудь, и он ужаснулся пред этим

Он, не раздеваясь, ходил своим ровным шагом взад и вперед по звучномупаркету освещенной одною лампой столовой, по ковру темной гостиной, вкоторой свет отражался только на большом, недавно сделанном портретеего, висевшем над диваном, и чрез ее кабинет, где горели две свечи, освещая портреты ее родных и приятельниц и красивые, давно близко знакомыеему безделушки ее письменного стола. Чрез ее комнату он доходил до двериспальни и опять поворачивался

На каждом протяжении своей прогулки, и большею частью на паркете светлой столовой, он останавливался и говорил себе: "Да, это необходимо решить и прекратить, высказать свой взгляд на это и свое решение".И он поворачивался назад. "Но высказать что же? какое решение?" - говорил онсебе в гостиной и не находил ответа. "Да наконец, - спрашивал он себяпред поворотом в кабинет, - что же случилось? Ничего. Она долго говорилас ним. Ну что же? Мало ли женщина в свете с кем может говорить? И потом,ревновать - значит унижать и себя и ее", - говорил он себе, входя в еекабинет; но рассуждение это, прежде имевшее такой вес для него, теперьничего не весило и не значило. И он от двери спальной поворачивалсяопять к зале; но, как только он входил назад в темную гостиную, ему какой-то голос говорил, что это не так и что если другие заметили это, тозначит, что есть что-нибудь. И он опять говорил себе в столовой: "Да,это необходимо решить и прекратить и высказать свой взгляд..." И опять вгостиной пред поворотом он спрашивал себя: как решить? И потом спрашивалсебя, что случилось? И отвечал: ничего, и вспоминал о том, что ревностьесть чувство, унижающее жену, но опять в гостиной убеждался, что случилось что-то. Мысли его, как и тело, совершали полный круг, не нападая нина что новое. Он заметил это, потер себе лоб и сел в ее кабинете

Тут, глядя на ее стол с лежащим наверху малахитовым бюваром и начатоюзапиской, мысли его вдруг изменились. Он стал думать о ней, о том, чтоона думает и чувствует. Он впервые живо представил себе ее личную жизнь,ее мысли, ее желания, и мысль, что у нее может и должна быть своя особенная жизнь, показалась ему так страшна, что он поспешил отогнать ее

Это была та пучина, куда ему страшно было заглянуть. Переноситься мысльюи чувством в другое существо было душевное действие, чуждое АлексеюАлександровичу. Он считал это душевное действие вредным и опасным фантазерством

"И ужаснее всего то, - думал он, - что теперь именно, когда подходит кконцу мое дело (он думал о проекте, который он проводил теперь), когдамне нужно все спокойствие и все силы души, теперь на меня сваливаетсяэта бессмысленная тревога. Но что же делать? Я не из таких людей, которые переносят беспокойство и тревоги и не имеют силы взглянуть им в лицо"

- Я должен обдумать, решить и отбросить, - проговорил он вслух

"Вопросы о ее чувствах, о том, что делалось и может делаться в ее душе, это не мое дело, это дело ее совести и подлежит религии", - сказалон себе, чувствуя облегчение при сознании, что найден тот пункт узаконений, которому подлежало возникшее обстоятельство

"Итак, - сказал себе Алексей Александрович, - вопросы о ее чувствах итак далее - суть вопросы ее совести, до которой мне не может быть дела

Моя же обязанность ясно определяется. Как глава семьи, я лицо обязанноеруководить ею, и потому отчасти лицо ответственное; я должен указатьопасность, которую я вижу, предостеречь и даже употребить власть. Я должен ей высказать"

И в голове Алексея Александровича сложилось ясно все, что он теперьскажет жене. Обдумывая, что он скажет, он пожалел о том, что для домашнего употребления, так незаметно, он должен употребить свое время и силыума; но, несмотря на то, в голове его ясно и отчетливо, как доклад, составилась форма и последовательность предстоящей речи. "Я должен сказатьи высказать следующее: во-первых, объяснение значения общественного мнения и приличия; во-вторых, религиозное объяснение значения брака; втретьих, если нужно, указание на могущее произойти несчастье для сына;в-четвертых, указание на ее собственное несчастье". И, заложив пальцы запальцы, ладонями книзу, Алексей Александрович потянул, и пальцы затрещали в суставах

Этот жест, дурная привычка - соединение рук и трещанье пальцев - всегда успокоивал его и приводил в аккуратность, которая теперь так нужнабыла ему. У подъезда послышался звук подъехавшей кареты. Алексей Александрович остановился посреди залы

На лестницу всходили женские шаги. Алексей Александрович, готовый ксвоей речи, стоял, пожимая свои скрещенные пальцы и ожидая, не треснетли еще где. Один сустав треснул

Еще по звуку легких шагов на лестнице он почувствовал ее приближение,и, хотя он был доволен своею речью, ему стало страшно за предстоящееобъяснение..

IX Анна шла, опустив голову и играя кистями башлыка. Лицо ее блестело ярким блеском; но блеск этот был не веселый - он напоминал страшный блескпожара среди темной ночи. Увидав мужа, Анна подняла голову и, как будтопросыпаясь, улыбнулась

- Ты не в постели? Вот чудо!- сказала она, скинула башлык и, не останавливаясь, пошла дальше, в уборную. - Пора, Алексей Александрович, проговорила она из-за двери

- Анна, мне нужно поговорить с тобой

- Со мной? - сказала она удивленно, вышла из двери и посмотрела на него. - Что же это такое? О чем это? - спросила она, садясь. - Ну, давайпереговорим, если так нужно. А лучше бы спать

Анна говорила, что приходило ей на язык, и сама удивлялась, слушая себя, своей способности лжи. Как просты, естественны были ее слова и какпохоже было, что ей просто хочется спать! Она чувствовала себя одетою внепроницаемую броню лжи. Она чувствовала, что какая-то невидимая силапомогала ей и поддерживала ее

- Анна, я должен предостеречь тебя, - сказал он

- Предостеречь? - сказала она. - В чем? Она смотрела так просто, так весело, что кто не знал ее, как знал муж,не мог бы заметить ничего неестественного ни в звуках, ни в смысле ееслов. Но для него, знавшего ее, знавшего, что, когда он ложился питьюминутами позже, она замечала и спрашивала о причине, для него, знавшего,что всякую свою радость, веселье, горе она тотчас сообщала ему, - длянего теперь видеть, что она не хотела замечать его состояние, что не хотела ни слова сказать о себе, означало многое. Он видел, что глубина еедуши, всегда прежде открытая пред ним, была закрыта от него. Мало того,по тону ее он видел что она и не смущалась этим, а прямо как бы говорилаему: да, закрыта, и это так должно быть и будет вперед. Теперь он испытывал чувство, подобное тому, какое испытал бы человек, возвратившийсядомой и находящий дом свой запертым. "Но, может быть, ключ еще найдется", - думал Алексей Александрович

- Я хочу предостеречь тебя в том, - сказал он тихим голосом, - что понеосмотрительности и легкомыслию ты можешь подать в свете повод говоритьо тебе. Твой слишком оживленный разговор сегодня с графом Вронским (онтвердо и с спокойною расстановкой выговорил это имя) обратил на себявнимание

Он говорил и смотрел на ее смеющиеся, страшные теперь для него своеюнепроницаемостью глаза и, говоря, чувствовал всю бесполезность и праздность своих слов

- Ты всегда так, - отвечала она, как будто совершенно не понимая его иизо всего того, что он сказал умышленно понимая только последнее. - Тотебе неприятно, что я скучна, то тебе неприятно, что я весела. Мне нескучно было. Это тебя оскорбляет? Алексей Александрович вздрогнул и загнул руки, чтобы трещать ими

- Ах, пожалуйста, не трещи, я так не люблю, - сказала она

- Анна, ты ли это? - сказал Алексей Александрович тихо, сделав усилиенад собою и удержав движение рук

- Да что ж это такое?- сказала она с таким искренним и комическимудивлением. - Что тебе от меня надо? Алексей Александрович помолчал и потер рукою лоб и глаза. Он увидел,что вместо того, что он хотел сделать, то есть предостеречь свою жену отошибки в глазах света, он волновался невольно о том, что касалось ее совести, и боролся с воображаемою им какою-то стеной

- Я вот что намерен сказать, - продолжал он холодно и спокойно, - и япрошу тебя выслушать меня. Я признаю, как ты знаешь, ревнострчувствомоскорбительным и унизительным и никогда не позволю себе руководитьсяэтим чувством; но есть известные законы приличия, которые нельзя преступать безнаказанно. Нынче не я заметил, но, судя по впечатлению, какоебыло произведено на общество, все заметили, что ты вела и держала себяне совсем так, как можно было желать

- Решительно ничего не понимаю, - сказала Анна, пожимая плечами. "Ему