Школьная библиотека

вечером, вдруг представилось ей теперь не только не уясненным, но безвыходным. Ей стало страшно за позор, о котором она прежде и не думала

Когда она только думала о том, что сделает ее муж, ей приходили самыестрашные мысли. Ей приходило в голову, что сейчас приедет управляющийвыгонять ее из дома, что позор ее будет объявлен всему миру. Она спрашивала себя, куда она поедет, - когда ее выгонят из дома, и не находилаответа

Когда она думала о Вронском, ей представлялось, что он не любит ее,что он уже начинает тяготиться ею, что она не может предложить ему себя,и чувствовала враждебность к нему за это. Ей казалось, что те слова, которые она сказала мужу и которые она беспрестанно повторяла в своем воображении, что она их сказала всем и что все их слышали. Она не могларешиться взглянуть в глаза тем, с кем она жила. Она не могла решитьсяпозвать девушку и еще меньше сойти вниз и увидать сына и гувернантку

Девушка, уже давно прислушивавшаяся у ее двери, вошла сама к ней вкомнату. Анна вопросительно взглянула ей в глаза и испуганно покраснела

Девушка извинилась, что вошла, сказав, что ей показалось, что позвонили

Она принесла платье и записку. Записка была от Бетси. Бетси напоминалаей, что нынче утром к ней съедутся Лиза Меркалова и баронесса Шгольц ссвоими поклонниками, Калужским и стариком Стремовым, на партию крокета

"Приезжайте хоть посмотреть, как изучение нравов. Я вас жду", - кончалаона

Анна прочла записку и тяжело вздохнула

- Ничего, ничего не нужно, - сказала она Аннушке, перестанавливавшейфлаконы и щетки на уборном столике. - Поди, я сейчас оденусь и выйду

Ничего, ничего не нужно

Аннушка вышла, но Анна не стала одеваться, а сидела в том же положения, опустив голову и руки, и изредка содрогалась всем телом, желая какбы сделать какой-то жест, сказать что-то и опять замирая. Она беспрестанно повторяла: "Боже мой! Боже мой!" Но ни "боже", ни "мой" не имелидля нее никакого смысла. Мысль искать своему положению помощи в религиибыла для нее, несмотря на то, что она никогда не сомневалась в религии,в которой была воспитана, так же чужда, как искать помощи у самого Алексея Александровича. Она знала вперед, что помощь религии возможна толькопод условием отречения от того, что составляло для нее весь смысл жизни

Ей не только было тяжело, но она начинала испьтывать страх пред новым,никогда на испытанным ею душевным состоянием. Она чувствовала, что в душе ее все начинает двоиться, как двоятся иногда предметы в усталых глазах. Она не знала иногда, чего она боится, чего желает. Боится ли она ижелает ли она того, что было, или того, что будет, и чего именно она желает, она не знала

"Ах, что я делаю!" - сказала она себе, почувствовав вдруг боль в обеихсторонах головы. Когда она опомнилась, она увидала, что держит обеимируками свои волосы около висков и сжимает их. Она вскочила и стала ходить

- Кофей готов, и мамзель с Сережей ждут, - сказала Аннушка, вернувшисьопять и опять застав Анну в том же положении

- Сережа? Что Сережа? - оживляясь вдруг, спросила Анна, вспомнив впервый раз за все утро о существовании своего сына

- Он провинился, кажется, - отвечала, улыбаясь, Аннушка

- Как провинился? - Персики у вас лежали в угольной; так, кажется, они потихонечку одинскушали

Напоминание о сыне вдруг вывело Анну из того безвыходного положения, вкотором она находилась. Она вспомнила ту, отчасти искреннюю, хотя и много преувеличенную, роль матери, живущей для сына, которую она взяла насебя в последние годы, и с радостью почувствовала, что в том состоянии,в котором она находилась, у ней есть держава, независимая от положения,в которое она станет к мужу и к Вронскому. Эта держава - был сын. В какое бы положение она ни стала, она не может покинуть сына. Пускай мужопозорит и выгонит ее, пускай Вронский охладеет к ней и продолжает вестисвою независимую жизнь (она опять с желчью и упреком подумала о нем),она не может оставить сына. У ней есть цель жизни. И ей надо действовать, действовать, чтоб обеспечить это положение с сыном, чтобы его неотняли у ней. Даже скорее, как можно скорее надо действовать, пока егоне отняли у ней. Надо взять сына и уехать. Вот одно, что ей надо теперьделать. Ей нужно было успокоиться и выйти из этого мучительного положения. Мысль о прямом деле, связывавшемся с сыном, о том, чтобы сейчас жеуехать с ним куда-нибудь, дала ей это успокоение

Она быстро оделась, сошла вниз и решительными шагами вошла в гостиную,где, по обыкновению, ожидал ее кофе и Сережа с гувернанткой. Сережа,весь в белом, стоял у стола под зеркалом и, согнувшись спиной и головой,с выражением напряженного внимания, которое она знала в нем и которым онбыл похож на отца, что-то делал с цветами, которые он принес

Гувернантка имела особенно строгий вид. Сережа пронзительно, как эточасто бывало с ним, вскрикнул: "А,мама!" - и остановился в нерешительности: идти ли к матери здороваться и бросить цветы, или доделатьвенок и с цветами идти

Гувернантка, поздоровавшись, длинно и определительно стала рассказывать проступок, сделанный Сережей, но Анна не слушала ее; она думала отом, возьмет ли она ее с собою. "Нет, не возьму, - решила она. - Я уедуодна, с сыном"

- Да, это очень дурно, - сказала Анна и, взяв сына за плечо, не строгим, а робким взглядом, смутившим и обрадовавшим мальчика, посмотрела нанего и поцеловала. - Оставьте его со мной, - сказала она удивленной гувернантке и, не выпуская руки сына, села за приготовленный с кофеемстол

- Мама! Я... я... не... - сказал он, стараясь понять по ее выражению,что ожидает его за персик

- Сережа, - сказала она, как только гувернантка вышла из комнаты, это дурно, но ты не будешь больше делать этого? Ты любишь меня? Она чувствовала, что слезы выступают ей на глаза. "Разве я могу не любить его? - говорила она себе, вникая в его испуганный и вместе обрадованный взгляд. - И неужели он будет заодно с отцом, чтобы казнить меня?Неужели не пожалеет меня?" Слезы уже текли по ее лицу, и, чтобы скрытьих, она порывисто встала и почти выбежала на террасу

После грозовых дождей последних дней наступила холодная, ясная погода

При ярком солнце, сквозившем сквозь отмытые листья, в воздухе было холодно

Она вздрогнула и от холода и от внутреннего ужаса, с новою силою охвативших ее на чистом воздухе

- Поди, поди к Mariette, - сказала она Сереже, вышедшему было за ней,и стала ходить по соломенному ковру террасы. "Неужели они не простят меня, не поймут, как это все не могло быть иначе?" - сказала она себе

Остановившись и взглянув на колебавшиеся от ветра вершины осины с отмытыми, ярко блистающими на холодном солнце листьями, она поняла, чтоони не простят, что вс° и все к ней теперь будут безжалостны, как этонебо, как эта зелень. И опять она почувствовала, что душе у ней начиналодвоиться. "Не надо, не надо думать, - сказала она себе. - Надо собираться. Куда? Когда? Кого взять с собой? Да, в Москву, на вечернем поезде. Аннушка и Сережа, и только самые необходимые вещи. Но прежде надонаписать им обоим". Она быстро пошла в дом, в свой кабинет, села к столуи написала мужу: "После того, что произошло, я не могу более оставаться в вашем доме. Яуезжаю и беру с собою сына. Я не знаю законов и потому не знаю, с кем изродителей должен быть сын; но я беру его с собой, потому что без него яне могу жить. Будьте великодушны, оставьте мне его"

До сих пор она писала быя2ро и естественно, но призыв к его великодушию, которого она не признавала в нем, и необходимость заключить письмочем-нибудь трогательным остановили ее

"Говорить о своей вине и своем раскаянии я не могу, потому что..." Опять она остановилась, не находя связи в своих мыслях. "Нет, - сказала она себе, - ничего не надо", и разорвав письмо, переписала его, исключив упоминание о великодушии, и запечатала

Другое письмо надо было писать к Вронскому. "Я объявила мужу", - писала она и долго сидела, не силах будучи писать далее. Это было так грубо,так неженственно. "И потом, что же могу я писать ему?" - сказала она себе. Опять краска стыда покрыла ее лицо, вспомнилось его спокойствие, ичувство досады к нему заставило ее разорвать на мелкие клочки листок снаписанною фразой. "Ничего не нужно", - сказала она себе и, сложив бювар, пошла наверх, объявила гувернантке и людям, что она едет нынче вМоскву, и тотчас принялась за укладку вещей

XVI По всем комнатам дачного дома ходили дворники, садовники и лакеи, вынося вещи. Шкафы и комоды были раскрыты; два раза бегали в лавочку забечевками; по полу валялась газетная бумага. Два сундука, мешки и увязанные пледы были снесены в переднюю. Карета и два извозчика стояли укрыльца. Анна, забывшая за работой укладки внутреннюю тревогу, укладывала, стоя пред столом в своем кабинете, свой дорожный мешок, когда Аннушка обратила ее внимание на стук подъезжающего экипажа. Анна взглянула вокно и увидала у крыльца курьера Алексея Александровича, который звонилу входной двери

- Поди узнай, что такое, - сказала она и с спокойною готовностью навсе, сложив руки на коленах, села на кресло. Лакей принес толстый пакет,надписанный рукою Алексея Александровича

- Курьеру приказано привезти ответ, - сказал он

- Хорошо, - сказала она и, как только человек вышел, трясущимисяпальцами разорвала письмо. Пачка заклеенных в бандерольке неперегнутых