Книга "Анна Каренина". Страница 69
ассигнаций выпала из него. Она высвободила письмо и стала читать с конца. "Я сделал приготовления для переезда, я приписываю значение исполнению моей просьбы", - прочла она.Она пробежала дальше, назад, прочла всеи еще раз прочла письмо все сначала. Когда она кончила, она почувствовала, что ей холодно и что над ней обрушилось такое страшное несчастие,какого она не ожидала
Она раскаивалась утром в том, что' она сказала мужу, и желала толькоодного, чтоб эти слова были как бы не сказаны. И вот письмо это признавало слова несказанными и давало ей то, чего она желала. Но теперь этописьмо представлялось ей ужаснее всего, что только она могла себе представить
"Прав! прав! - проговорила она. - Разумеется, он всегда прав, он христианин, он великодушен! Да, низкий, гадкий человек! И этого никто, кромеменя, не понимает и не поймет; и я не могу растолковать. Они говорят:религиозный, нравственный, честный, умный человек; но они не видят, чтоя видела. Они не знают, как он восемь лет душил мою жизнь, душил все,что было во мне живого, что он ни разу и не подумал о том, что я живаяженщина, которой нужна любовь. Не знают, как на каждом шагу он оскорблялменя и оставался доволен собой. Я ли не старалась, всеми силами старалась, найти оправдание своей жизни? Я ли не пыталась любить его, любитьсына, когда уже нельзя было любить мужа? Но пришло время, я поняла, чтоя не могу больше себя обманывать, что я живая, что я не виновата, чтобог меня сделал такою, что мне нужно любить и жить. И теперь что же?Убил бы он меня, убил бы его, я все бы перенесла, я все бы простила, нонет, он..." "Как я не угадала того, что он сделает? Он сделает то, что свойственноего низкому характеру. Он останется прав, а меня, погибшую, еще хуже,еще ниже погубит..." "Вы сами можете предположить то, что ожидает вас ивашего сына", - вспомнила она слова из письма. "Это угроза, что он отнимет сына, и, вероятно, по их глупому закону это можно. Но разве я незнаю, зачем он говорит это? Он не верит и в мою любовь к сыну или презирает (как он всегда и подсмеивался), презирает это мое чувство, но онзнает, что я не брошу сына, не могу бросить сына, что без сына не можетбыть для меня жизни даже с тем, кого я люблю, но что, бросив сына и убежав от него, я поступлю, как самая позорная, гадкая женщина, - это онзнает и знает, что я не в силах буду сделать этого"
"Наша жизнь должна идти как прежде", - вспомнила она другую фразуписьма. "Эта жизнь была мучительна еще прежде, она была ужасна в последнее время.Что же это будет теперь? И он знает все это, знает, что я немогу раскаиваться в том, что я дышу, что я люблю; знает, что, кроме лжии обмана, из этого ничего не будет; но ему нужно продолжать мучать меня
Я знаю его, я знаю, что он, как рыба в воде, плавает и наслаждается волжи. Но нет, я не доставлю ему этого наслаждения, я разорву эту его паутину лжи, в которой он меня хочет опутать; пусть будет что будет. Вселучше лжи и обмана!" "Но как? Боже мой!Боже мой! Была ли когда-нибудь женщина так несчастна, как я?.." - Нет, разорву, разорву!- вскрикнула она, вскакивая и удерживая слезы
И она подошла к письменному столу, чтобы написать ему другое письмо. Ноона в глубине души своей уже чувствовала, что она не в силах будет ничего разорвать, не в силах будет выйти из этого п0ежнего положения, каконо ни ложно и ни бесчестно
Она села к письменному столу, но, вместо того чтобы писать, сложив руки на стол, положила на них голову и заплакала, всхлипывая и колеблясьвсей грудью, как плачут дети. Она плакала о том, что мечта ее об уяснении, определении своего положения разрушена навсегда. Она знала вперед,что все останется по-старому, и даже гораздо хуже, чем по-старому. Оначувствовала, что то положение в свете, которым она пользовалась и которое утром казалось ей столь ничтожным, что это положение дорого ей, чтоона не будет в силах променять его на позорное положение женщины, бросившей мужа и сына и соединившейся с любовником; что, сколько бы она нистаралась, она не будет сильнее самой себя. Она никогда не испытает свободы любви, а навсегда останется преступною женой, под угрозой ежеминутного обличения, обманывающею мужа для позорной связи с человеком чужим,независимым, с которым она не может жить одною жизнью. Она знала, чтоэто так и будет, и вместе с тем это было так ужасно, что она не моглапредставить себе даже, чем это кончится. И она плакала, не удерживаясь,как плачут наказанные дети
Послышавшиеся шаги лакея заставили ее очнуться, и, скрыв от него своелицо, она притворилась, что пишет
- Курьер просит ответа, - доложил лакей
- Ответа? Да, - сказала Анна, - пускай подождет. Я позвоню
"Что я могу писать? - думала она. - Что я могу решить одна? Что язнаю? Чего я хочу? Что я люблю?" Опять она почувствовала, что в душе ееначинает двоиться. Она испугалась опять этого чувства и ухватилась запервый представившийся ей предлог деятельности, который мог бы отвлечьее от мыслей о себе. "Я должна видеть Алексея (так она мысленно называлаВронского), он один может сказать мне, что я должна делать. Поеду к Бетси; может быть, там я увижу его", - сказала она себе, совершенно забыв отом, что вчера еще, когда она сказала ему, что не поедет к княгинеТверской, он сказал, что поэтому и он тоже не поедет. Она подошла к столу, надписала мужу: "Я получила ваше письмо. А." - и, позвонив, отдалалакею
- Мы не едем, - сказала она вошедшей Аннушке
- Совсем не едем? - Нет, не раскладывайте до завтра, и карету оставить. Я поеду к княгине
- Какое же платье приготовить?
XVII Общество партии крокета, на которое княгиня Тверская приглашала Анну,должно было состоять из двух дам с их поклонниками. Две дамы эти былиглавные представительницы избранного нового петербургского кружка, называвшиеся, в подражание подражанию чему-то, les sept merveilles du monde
Дамы эти принадлежали к кружку, правда, высшему, но совершенно враждебному тому, который Анна посещала. Кроме того, старый Стремов, один извлиятельных людей Петербурга, поклонник Лизы Меркаловой, был по службевраг Алексея Александровича. По всем этим соображениям Анна не хотелаехать, и к этому ее отказу относились намеки записки княгини Тверской
Теперь же Анна, в надежде увидать Вронского, пожелала ехать
Анна приехала к княгине Тверской раньше других гостей
В то время как она входила, лакей Вронского с расчесанными бакенбардами, похожий на камер-юнкера, входил тоже. Он остановился у двери и, снявфуражку, пропустил ее. Анна узнала его и тут только вспомнила, чтоВронский вчера сказал, что не приедет. Вероятно, он об этом прислал записку
Она слышала, снимая верхнее платье в передней, как лакей,выговаривавший даже р, как камер-юнкер,сказал "от графа княгине" и передал записку
Ей хотелось спросить, где его барин. Ей хотелось вернуться назад ипослать ему письмо, чтобы он приехал к ней, или самой ехать к нему. Нони того, ни другого, ни третьего нельзя было сделать: уже впереди слышались объявляющие о ее приезде звонки, и лакей княгини Тверской уже сталв полуоборот у отворенной двери, ожидая ее прохода во внутренние комнаты
- Княгиня в саду, сейчас доложат. Не угодно ли пожаловать в сад? - доложил другой лакей в другой комнате
Положение нерешительности, неясности было все то же, как и дома; ещехуже, потому что нельзя было ничего предпринять, нельзя было увидатьВронского, а надо было оставаться здесь, в чуждом и столь противоположном ее настроению обществе; но она была в туалете, который, она знала,шел к ней; она была не одна, вокруг была эта привычная торжественнаяобстановка праздности, и ей было легче, чем дома; она не должна былапридумывать, что ей делать. Все делалось само собой. Встретив шедшую кней Бетси в белом, поразившем ее своею элегантностью, туалете, Аннаулыбнулась ей, как всегда. Княгиня Тверская шла с Тушкевичем и родственницей барышней, к великому счастию провинциальных родителей проводившейлето у знаменитой княгини
Вероятно, в Анне было что-нибудь особенное, потому что Бетси тотчасзаметила это
- Я дурно спала, - отмечала Анна, вглядываясь в лакея, который шел имнавстречу и, по ее соображениям, нес записку Вронского
- Как я рада, что вы приехали, - сказала Бетси. - Я устала и толькочто хотела выпить чашку чая, пока они приедут. А вы бы пошли, - обратилась она к Тушкевичу, - с Машей попробовали бы крокет-гроунд там, гдеподстригли.Мы с вами успеем по душе поговорить за чаем, we'll have acosy chat, не правда ли? - обратилась она к Анне с улыбкой, пожимая ееруку, державшую зонтик
- Тем более что я не могу пробыть у вас долго, мне необходимо к старойВреде. Я уже сто лет обещала, - сказала Анна, для которой ложь, чуждаяее природе, сделалась не только проста и естественна в обществе, но дажедоставляла удовольствие
Для чего она сказала это, чего она за секунду не думала, она никак быне могла объяснить. Она сказала это по тому только соображению, что таккак Вронского не будет, то ей надо обеспечить свою свободу и попытатьсякак-нибудь увидать его. Но почему она именно сказала про старую фрейлинуВреде, к которой ей нужно было, как и ко многим другим, она не умела быобъяснить, а вместе с тем, как потом оказалось, она, придумывая самыехитрые средства для свидания с Вронским, не могла придумать ничего лучшего
