Книга "Анна Каренина". Страница 126
ощущала его руку, но не понимала того, что он говорил. Надо было уходить, надо было оставить его, - только одно это и думала и чувствовалаона. Она слышала и шаги Василия Лукича, подходившего к двери и кашлявшего, слышала и шаги подходившей няни; но сидела, как окаменелая, не в силах ни начать говорить, ни встать
- Барыня, голубушка!- заговорила няня, подходя к Анне и целуя ее рукии плечи. - Вот бог привел радость нашему новорожденному. Ничего-то вы непеременились
- Ах, няня, милая, я не знала, что вы в доме, - на минуту очнувшись,сказала Анна
- Я не живу, я с дочерью живу, я поздравить пришла, Анна Аркадьевна,голубушка! Няня вдруг заплакала и опять стала целовать ее руку
Сережа, сияя глазами и улыбкой и держась одною рукой за мать, другоюза няню, топотал по ковру жирными голыми ножками. Нежность любимой няник матери приводила его в восхищенье
- Мама! Она часто ходит ко мне,и когда придет... - начал было он, ноостановился, заметив, что няня шепотом что-то сказала матери и что налице матери выразились испуг и что-то похожее на стыд, что так не шло кматери
Она подошла к нему
- Милый мой! - сказала она
Она не могла сказать прощай, но выражение ее лица сказало это, и онпонял. - Милый, милый Кутик!- проговорила она имя, которым звала его маленьким, - ты не забудешь меня? Ты... - но больше она не могла говорить
Сколько потом она придумывала слов, которые она могла сказать ему! Атеперь она ничего не умела и не могла сказать. Но Сережа понял все, чтоона хотела сказать ему. Он понял, что она была несчастлива и любила его
Он понял даже то, что шепотом говорила няня. Он слышал слова: "Всегда вдевятом часу", и он понял, что это говорилось про отца и что матери сотцом нельзя встречаться. Это он понимал, но одного он не мог понять:почему на ее лице показались испуг и стыд?.. Она не виновата, а боитсяего и стыдится чего-то. Он хотел сделать вопрос, который разъяснил быему это сомнение, но не смел этого сделать: он видел, что она страдает,и ему было жаль ее. Он молча прижался к ней и шепотом сказал: - Еще не уходи. Он не скоро придет
Мать отстранила его от себя, чтобы понять, то ли он думает, что говорит, и в испуганном выражении его лица она прочла, что он не только говорил об отце, но как бы спрашивал ее, как ему надо об отце думать
- Сережа, друг мой, - сказала она, - люби его, он лучше и добрее меня,и я пред ним виновата. Когда ты вырастешь, ты рассудишь
- Лучше тебя нет!.. - с отчаянием закричал он сквозь слезы и, схвативее за плечи, изо всех сил стал прижимать ее к себе дрожащими от напряжения руками
- Душечка, маленький мой! - проговорила Анна и заплакала так же слабо,по-детски, как плакал он
В это время дверь отворилась, вошел Василий Лукич. У другой двери послышались шаги, и няня испуганным шепотом сказала: - Идет, - и подала шляпу Анне
Сережа опустился в постель и зарыдал, закрыв лицо руками. Анна отнялаэти руки, еще раз поцеловала его мокрое лицо и быстрыми шагами вышла вдверь. Алексей Александрович шел ей навстречу. Увидав ее, он остановилсяи наклонил голову
Несмотря на то, что она только что говорила, что он лучше и добрее ее,при быстром взгляде, который она бросила на него, охватив всю его фигурусо всеми подробностями, чувства отвращения и Bобы к нему и зависти засына охватили ее. Она быстрым движением опустила вуаль и, прибавив шагу,почти выбежала из комнаты
Она не успела и вынуть и так и привезла домой те игрушки, которые онас такою любовью и грустью выбирала вчера в лавке
XXXI Как ни сильно желала Анна свиданья с сыном, как ни давно думала о томи готовилась к тому, она никак не ожидала, чтоб это свидание так сильноподействовало на нее. Вернувшись в свое одинокое отделение в гостинице,она долго не могла понять, зачем она здесь. "Да, все это кончено, и яопять одна", - сказала она себе и, не снимая шляпы, села на стоявшее укамина кресло. Уставившись неподвижными глазами на бронзовые часы, стоявшие на столе между окон, она стала думать
Девушка-француженка, привезенная из-за границы, вошла предложить ейодеваться. Она с удивлением посмотрела на нее и сказала: - После
Лакей предложил кофе
- После, - сказала она
Кормилица итальянка, убрав девочку, вошла с нею и поднесла ее Анне
Пухлая, хорошо выкормленная девочка, как всегда, увидав мать, подвернулаперетянутые ниточками голые ручонки ладонями книзу и, улыбаясь беззубымротиком, начала, как рыба поплавками, загребать ручонками, шурша ими покрахмаленым складкам вышитой юбочки. Нельзя было не улыбнуться, не поцеловать девочку, нельзя было не подставить ей палец, за который она ухватилась, взвизгивая и подпрыгивая всем телом; нельзя было не подставитьей губу, которую она, в виде поцелуя, забрала в ротик. И все это сделалаАнна, и взяла ее на руки, и заставила ее попрыгать, и поцеловала ее свежую щечку и оголенные локотки; но при виде этого ребенка ей еще яснеебыло, что то чувство, которое она испытывала к нему, было даже не любовьв сравнении с тем, что она чувствовала к Сереже. Все в этой девочке быломило, но все это почему-то не забирало за сердце. На первого ребенка,хотя и от нелюбимого человека, были положены все силы любви, не получавшие удовлетворения; девочка была рождена в самых тяжелых условиях, и нанее не было положено и сотой доли тех забот, которые были положены напервого. Кроме того, в девочке все было еще ожидания, а Сережа был ужепочти человек, и любимый человек; в нем уже боролись мысли, чувства; онпонимал, он любил, он судил ее, думала она, вспоминая его слова и взгляды. И она навсегда не только физически, но духовно была разъединена сним, и поправить этого нельзя было
Она отдала девочку кормилице, отпустила ее и открыла медальон, в котором был портрет Сережи, когда он был почти того же возраста, как и девочка. Она встала и, сняв шляпу, взяла на столике альбом, в котором былифотографические карточки сына в других возрастах. Она хотела сличитькарточки и стала вынимать их из альбома. Она вынула их все. Оставаласьодна, последняя, лучшая карточка. Он в белой рубашке сидел верхом настуле, хмурился глазами и улыбался ртом. Это было самое особенное, лучшее его выражение. Маленькими ловкими руками, которые нынче особеннонапряженно двигались своими белыми тонкими пальцами, она несколько раззадевала за уголок карточки, но карточка срывалась, и она не могла достать ее. Разрезного ножика не было на столе, и она, вынув карточку, бывшую рядом (это была карточка Вронского, сделанная в Риме, в круглой шляпе и с длинными волосами), ею вытолкнула карточку сына. "Да, вот он!" сказала она, взглянув на карточку Вронского, и вдруг вспомнила, кто былпричиной ее теперешнего горя. Она ни разу не вспоминала о нем все этоутро. Но теперь вдруг, увидав это мужественное, благородное, столь знакомое и милое ей лицо, она почувствовала неожиданный прилив любви к нему
"Да где же он? Как же он оставляет меня одну с моими страданиями?" вдруг с чувством упрека подумала она, забывая, что она сама скрывала отнего все, касавшееся сына. Она послала к нему просить его прийти к нейсейчас же; с замиранием сердца, придумывая слова, которыми она скажетему все, и те выражения его любви, которые утешат ее, она ждала его
Посланный вернулся с ответом, что у него гость, но что он сейчас придети приказал спросить ее, может ли она принять его с приехавшим в Петербург князем Яшвиным. "Не один придет, а со вчерашнего обеда он не видалменя, - подумала она, - не так придет, чтоб я могла все высказать ему, апридет с Яшвиным". И вдруг ей пришла странная мысль: что, если он разлюбил ее? И, перебирая события последних дней, ей казалось, что во всем она видела подтверждение этой страшной мысли: и то, что он вчера обедал не дома, и то, что он настоял на том, чтоб они в Петербурге остановилисьврознь, и то, что даже теперь шел к ней не один, как бы избегая свиданьяс глазу на глаз
"Но он должен сказать мне это. Мне нужно знать это. Если я буду знатьэто, тогда я знаю, что я сделаю", - говорила она себе, не в силах представить себе того положения, в котором она будет, убедившись в его равнодушии. Она думала, что он разлюбил ее, она чувствовала себя близкою котчаянию, и вследствие этого она почувствовала себя особенно возбужденною. Она позвонила девушку и пошла в уборную. Одеваясь, она заняласьбольше, чем все эти дни, своим туалетом, как будто он мог, разлюбив ее,опять полюбить за то, что на ней будет то платье и та прическа, которыебольше шли к ней
Она услыхала звонок прежде, чем была готова
Когда она вышла в гостиную, не он, а Яшвин встретил ее взглядом. Онрассматривал карточки ее сына, которые она забыла на столе, и не торопился взглянуть на нее
- Мы знакомы, - сказала она, кладя свою маленькую руку в огромную рукуконфузившегося (что так странно было при его громадном росте и грубомлице) Яшвина. - Знакомы с прошлого года, на скачках. Дайте, - сказалаона, быстрым движением отбирая от Вронского карточки сына, которые онсмотрел, и значительно блестящими глазами взглядывая на него. - Нынешнийгод хороши были скачки? Вместо этих я смотрела скачки на Корсо в Риме
Вы, впрочем, не любите заграничной жизни, - сказала она, ласково улыба
