Книга "Анна Каренина". Страница 76
веялки, конных граблей, молотилки, чтоб он обдумывал то, что он делает;работнику же хотелось работать как можно приятнее, с отдыхом, и главное- беззаботно и забывшись, не размышляя. В нынешнее лето на каждом шагуЛевин видел это. Он посылал скосить клевер на сено, выбрав плохие десятины, проросшие травой и полынью, негодные на семена, - ему скашивалиподряд лучшие семенные десятины, оправдываясь тем, что так приказал приказчик, и утешали его тем, что сено будет отличное; но он знал, что этопроисходило оттого, что эти десятины было косить легче. Он посылал сеноворошилку трясти сено, - ее ломали на первых рядах, потому что скучнобыло мужику сидеть на козлах под махающими над ним крыльями. И ему говорили: "Не извольте беспокоиться, бабы живо растрясут". Плуги оказывалисьнегодящимися, потому что работнику не приходило в голову опустить поднятый резец, и, ворочая силом, он мучал лошадей и портил землю; и его просили быть покойным. Лошадей запускали в пшеницу, потому что ни один работник не хотел быть ночным сторожем, и, несмотря на приказание этого неделать, работники чередовались стеречь ночное, и Ванька, проработав весьдень, заснул и каялся в своем грехе, говоря: " Воля ваша". Трех лучшихтелок окормили, потому что без водопоя выпустили на клеверную отаву, иникак не хотели верить, что их раздуло клевером, а рассказывали в утешение, как у соседа сто двенадцать голов в три дня выпало. Все это делалось не потому, что кто-нибудь желал зла Левину или его хозяйству; напротив, он знал, что его любили, считали простым барином (что есть высшаяпохвала); но делалось это только потому, что хотелось весело и беззаботно работать, и интересы его были им не только чужды и непонятны, но фатально противоположны их самым справедливым интересам. Уже давно Левинчувствовал недовольство своим отношением к хозяйству. Он видел, что лодка его течет, но он не находил и не искал течи, может быть нарочно обманывая себя. Но теперь он не мог более себя обманывать. То хозяйство, которое он вел, стало ему не только не интересно, но отвратительно, и онне мог больше им заниматься
К этому еще присоединилось присутствие в тридцати верстах от него КитиЩербацкой, которую он хотел и не мог видеть. Дарья Александровна Облонская, когда он был у нее, звала его приехать: приехать с тем, чтобы возобновить предложение ее сестре, которая, как она давала чувствовать,теперь примет его. Сам Левин, увидав Кити Щербацкую, понял, что он непереставал любить ее; но он не мог ехать к Облонским, зная, что она там
То, что он сделал ей предложение и она отказала ему, клало между им и еюнепреодолимую преграду. "Я не могу просить ее быть моею женой потомутолько, что она не может быть женою того, кого она хотела", - говорил онсам себе. Мысль об этом делала его холодным и враждебным к ней. "Я не всилах буду говорить с нею без чувства упрека, смотреть на нее без злобы,и она только еще больше возненавидит меня, как и должно быть. И потом,как я могу теперь, после того, что мне сказала Дарья Александровна,ехать к ним? Разве я могу не показать, что я знаю то, что она сказаламне? И я приеду с великодушием - простить, помиловать ее. Я пред нею вроли прощающего и удостоивающего ее своей любви!.. Зачем мне Дарья Александровна сказала это? Случайно бы я мог увидать ее, и тогда все бы сделалось само собой, но теперь это невозможно,невозможно!" Дарья Александровна прислала ему записку, прося у него дамского седладля Кити. "Мне сказали, что у вас есть седло, - писала она ему. - Надеюсь, что вы привезете его сами"
Этого уже он не мог переносить. Как умная, деликатная женщина моглатак унижать сестру! Он написал десять записок и все разорвал и послалседло без всякого ответа. Написать, что он приедет, - нельзя, потому чтоон не может приехать; написать, что он не может приехать, потому что неможет или уезжает, - это еще хуже. Он послал седло без ответа и с сознанием, что он сделал что-то стыдное, на другой же день, передав все опостылевшее хозяйство приказчику, уехал в дальний уезд к приятелю своемуСвияжскому, около которого были прекрасные дупелиные болота и которыйнедавно писал ему, прося исполнить давнишнее намерение побывать у него
Дупелиные болота в Суровском уезде давно соблазняли Левина, но он за хозяйственными делами все откладывал эту поездку. Теперь же он рад был уехать и от соседства Щербацких и, главное, от хозяйства, именно на охоту,которая во всех горестях служила ему лучшим утешением
XXV В Суровский уезд не было ни железной, ни почтовой дороги, и Левин ехална своих в тарантасе
На половине дороги он остановился кормить у богатого мужика. Лысыйсвежий старик, с широкою рыжею бородой, седою у щек, отворил ворота,прижавшись к верее, чтобы пропустить тройку. Указав кучеру место под навесом на большом, чистом и прибранном новом дворе с обгоревшими сохами,старик попросил Левина в горницу. Чисто одетая молодайка, в калошках набосу ногу, согнувшись, подтирала пол в новых сенях. Она испугалась вбежавшей за Левиным собаки и вскрикнула, но тотчас же засмеялась своемуиспугу, узнав, что собака не тронет. Показав Левину засученною рукой надверь в горницу, она спрятала, опять согнувшись, свое красивое лицо ипродолжала мыть
- Самовар, что ли? - спросила она
- Да, пожалуйста
Горница была большая, с голландскою печью и перегородкой. Под образамистоял раскрашенный узорами стол, лавка и два стула. У входа был шкафчикс посудой. Ставни были закрыты, мух было мало, и так чисто, что Левинпозаботился о том, чтобы Ласка, бежавшая дорогой и купавшаяся в лужах,не натоптала пол, и указал ей место в углу у двери. Оглядев горницу, Левин вышел на задний двор. Благовидная молодайка в калошках, качая пустыми ведрами на коромысле, сбежала впереди его за водой к колодцу
- Живо у меня!- весело крикнул на нее старик и подошел к Левину. - А ты разве ее знал, папа? - спросила Кити со страхом, замечая словоохотно начал он, облокачиваясь на перила крыльца
В середине рассказа старика об его знакомстве с Свияжским ворота опятьзаскрипели, и на двор въехали работники с поля с сохами и боронами. Запряженные в сохи и бороны лошади были сытые и крупные. Работники, очевидно, были семейные: двое были молодые, в ситцевых рубахах и картузах,другие двое были наемные, в посконных рубахах, - один старик, другой молодой малый. Отойдя от крыльца, старик подошел к лошадям и принялсяраспрягать
- Что это пахали? - спросил Левин
- Картошки припахивали. Тоже землицу держим. Ты, Федот, мерина-то непускай, а к колоде поставь, иную запряжем
- Что, батюшка, сошники-то я приказывал взять, принес, что ли? - спросил большой ростом, здоровенный малый, очевидно сын старика
- Во... в санях, - отвечал старик, сматывая кругом снятые вожжи и бросая их наземь. - Наладь, поколе пообедают
Благовидная молодайка с полными, оттягивавшими ей плечи ведрами прошлав сени. Появились откуда-то еще бабы - молодые красивые, средние и старые некрасивые, с детьми и без детей
Самовар загудел в трубе; рабочие и семейные, убравшись с лошадьми,пошли обедать. Левин, достав из коляски свою провизию, пригласил с собоюстарика напиться чаю
- Да что, уже пили нынче, - сказал старик, очевидно с удовольствиемпринимая это предложение. - Нешто для компании
За чаем Левин узнал всю историю старикова хозяйства. Старик снял десять лет тому назад у помещицы сто двадцать десятин, а в прошлом годукупил их и снимал еще триста у соседнего помещика. Малую часть земли,самую плохую, он раздавал внаймы, а десятин сорок в поле пахал сам своеюсемьей и двумя наемными рабочими. Старик жаловался, что дело шло плохо
Но Левин понимал, что он жаловался только из приличия, а что хозяйствоего процветало. Если бы было плохо, он не купил бы по ста пяти рублейземлю, не женил бы трех сыновей и племянника, не построился бы два разапосле пожаров, и все лучше и лучше. Несмотря на жалобы старика, виднобыло, что он справедливо горд своим благосостоянием, горд своими сыновьями, племянником, невестками, лошадьми, коровами и в особенноститем, что держится все это хозяйство. Из разговора со стариком Левин узнал, что он был и не прочь от нововведений. Он сеял много картофелю, икартофель его, который Левин видел, подъезжая, уже отцветал и завязывался, тогда как у Левина только зацветал. Он пахал под картофель плугою,как он называл плуг, взятый у помещика. Он сеял пшеницу. Маленькая подробность о том, что, пропалывая рожь, старик прополонною рожью кормиллошадей, особенно поразила Левина. Сколько раз Левин, видя этот пропадающий прекрасный корм, хотел собирать его; но всегда это оказывалось невозможным. У мужика же это делалось, и он не мог нахвалиться этим кормом
- Чего же бабенкам делать? Вынесут кучки на дорогу, а телега подъедет
- А вот у нас, помещиков, все плохо идет с работниками, - сказал Левин, подавая емрF1такан с чаем
- Благодарим, - отвечал старик, взяв стакан, но отказался от сахара,указав на оставшийся обгрызенный им комок. - Где же с работниками вестидело? - сказал он. - Разор один. Вот хоть бы Свияжсков. Мы знаем, какаяземля, мак, а тоже не больно хвалятся урожаем. Все недосмотр! - Да вот ты же хозяйничаешь с работниками? - Наше дело мужицкое. Мы до всего сами. Плох - и вон; и своими управимся
- Батюшка, Финоген велел дегтю достать, - сказала вошедшая баба в калошках
- Так-то, сударь!- сказал старик, вставая, перекрестился продолжительно, поблагодарил Левина и вышел
Когда Левин вошел в черную избу, чтобы вызвать своего кучера, он увидал всю семью мужчин за столом. Бабы прислуживали стоя. Молодой здоро
