Книга "Анна Каренина". Страница 100
шивается в самые трудные семейные дела. В особенности она..
- Я ничему не верю, что об ней говорят, - быстро сказала Анна, - язнаю, что она меня искренно любит
Алексей Александрович вздохнул и помолчал. Она тревожно играла кистямихалата, взглядывая на него с тем мучительным чувством физического отвращения к нему, за которое она упрекала себя, но которого не могла преодолеть. Она теперь желала только одного - быть избавленною от его постылого присутствия
- А я сейчас послал за доктором, - сказал Алексей Александрович
- Я здорова; зачем мне доктора? - Нет, маленькая кричит, и, говорят, у кормилицы молока мало
- Для чего же ты не позволил мне кормить, когда я умоляла об этом? Всеравно (Алексей Александрович понял, что значило это "все равно"), онаребенок, и его уморят. - Она позвонила и велела принести ребенка. - Япросила кормить, мне не позволили, а теперь меня же упрекают
- Я не упрекаю..
- Нет, вы упрекаете! Боже мой! зачем я не умерла! - И она зарыдала. Прости меня, я раздражена, я несправедлива, - сказала она, опоминаясь. Но уйди..
"Нет, это не может так оставаться", - решительно сказал себе АлексейАлександрович, выйдя от жены
Никогда еще невозможность в глазах света его положения и ненависть кнему его жены и вообще могущество той грубой таинственной силы, которая,вразрез с его душевным настроением, руководила его жизнью и требовалаисполнения своей воли и изменения его отношений к жене, не представлялись ему с такою очевидностью, как нынче. Он ясно видел, что весь свет ижена требовали от него чего-то, но чего именно, он не мог понять. Ончувствовал, что за это в душе его поднималось чувство злобы, разрушавшееего спокойствие и всю заслугу подвига. Он считал, что для Анны было былучше прервать сношения с Вронским, но, если они все находят, что этоневозможно, он готов был даже вновь допустить эти сношения, только бы несрамить детей, не лишаться их и не изменить своего положения. Как ни было это дурно, это было все-таки лучше, чем разрыв, при котором она становилась в безвыходное, позорное положение, а он сам лишался всего, чтолюбил. Но он чувствовал себя бессильным; он знал вперед, что все противнего и что его не допустят сделать то, что казалось ему теперь так естественно и хорошо, а заставят сделать то, что дурно, но им кажетсядолжным
XXI Еще Бетси не успела выйти из залы, как Степан Аркадьич, только чтоприехавший от Елисеева, где были получены свежие устрицы, встретил ее вдверях
- А! княгиня! вот приятная встреча!- заговорил он. - А я был у вас
- Встреча на минуту, потому что я уезжаю, - сказала Бетси, улыбаясь инадевая перчатку
- Постойте, княгиня, надевать перчатку, дайте поцеловать вашу ручку
Ни за что я так не благодарен возвращению старинных мод, как за целованье рук. - Он поцеловал руку Бетси. - Когда же увидимся? - Вы не сто'ите, - отвечала Бетси улыбаясь
- Нет, я очень сто'ю, потому что я стал самый серьезный человек. Я нетолько устраиваю свои, но и чужие семейные дела, - сказал он с значительным выражением лица
- Ах, я очень рада!- отвечала Бетси, тотчас же поняв, что он говоритпро Анну. И, вернувшись в залу, они стали в углу. - Он уморит ее, - сказала Бетси значительным шепотом. - Это невозможно, невозможно..
- Я очень рад, что вы так думаете, - сказал Степан Аркадьич, покачиваяголовой с серьезным и страдальчески-сочувственным выражением лица, - ядля этого приехал в Петербург
- Весь город об этом говорит, - сказала она. - Это невозможное положение. Она тает и тает. Он не понимает, что она одна из тех женщин, которые не могут шутить своими чувствами. Одно из двух: или увези он ее,энергически поступи, или дай развод. А это душит ее
- Да, да... именно.... - вздыхая, говорил Облонский. - Я за тем и приехал. То есть не собственно за тем... Меня сделали камергером, ну, надобыло благодарить. Но, главное, надо устроить это
- Ну, помогай вам бог!- сказала Бетси
Проводив княгиню Бетси до сеней, еще раз поцеловав ее руку выше перчатки, там, где бьется пульс, и наврав ей еще такого неприличного вздору, что она уже не знала, сердиться ли ей, или смеяться, Степан Аркадьичпошел к сестре. Он застал ее в слезах
Несмотря на то брызжущее весельем расположение духа, в котором он находился, Степан Аркадьич тотчас естественно перешел в тот сочувствующий,поэтически-возбужденный тон, который подходил к ее настроению. Он спросил ее о здоровье и как она провела утро
- Очень, очень дурно. И день. и утро, и все прошедшие и будущие дни, сказала она
- Мне кажется, ты поддаешься мрачности. Надо встряхнуться, надо прямовзглянуть на жизнь. Я знаю, что тяжело, но..
- Я слыхала, что женщины любят людей даже за их пороки, - вдруг началаАнна, - но я ненавижу его за его добродетель. Я не могу жить с ним. Тыпойми, его вид физически действует на меня, я выхожу из себя. Я не могу,не могу жить с ним. Что же мне делать? Я была несчастлива и думала, чтонельзя быть несчастнее, но того ужасного состояния, которое теперь испытываю, я не могла себе представить. Ты поверишь ли, что я, зная, что ондобрый, превосходный человек, что я ногтя его не стою, я все-таки ненавижу его. Я ненавижу его за его великодушие. И мне ничего не остается,кроме..
Она хотела сказать смерти, но Степан Аркадьич не дал ей договорить
- Ты больна и раздражена, - сказал он, - поверь, что ты преувеличиваешь ужасно. Тут нет ничего такого страшного
И Степан Аркадьич улыбнулся. Никто бы на месте Степана Аркадьича, имеядело с таким отчаянием, не позволил себе улыбнуться (улыбка показаласьбы грубой), но в его улыбке было так много доброты и почти женской нежности,что улыбка его не оскорбляла, а смягчала и успокоивала. Его тихиеуспокоительные речи и улыбки действовали смягчающе успокоительно, какминдальное масло. И Анна скоро почувствовала это
- Нет, Стива, - сказала она. - Я погибла, погибла! Хуже чем погибла. Яеще не погибла, я не могу сказать, что все кончено, напротив, ячувствую, что не кончено. Я - как натянутая струна, которая должна лопнуть. Но еще не кончено... и кончится страшно
- Ничего, можно потихоньку спустить струну. Нет положения, из которогоне было бы выхода
- Я думала и думала. Только один..
Опять он понял по ее испуганному взгляду, что этот один выход, по еемнению, есть смерть, и он не дал ей договорить
- Нисколько, - сказал он, - позволь. Ты не можешь видеть своего положения, как я. Позволь мне сказать откровенно свое мнение. - Опять он осторожно улыбнулся своею миндальною улыбкой. - Я начну сначала: ты вышлазамуж за человека, который на двадцать лет старше тебя. Ты вышла замужбез любви или не зная любви. Это была ошибка, положим
- Ужасная ошибка!- сказала Анна - Но я повторяю: это совершившийся факт. Потом ты имела, скажем, несчастие полюбить не своего мужа. Это несчастие; но это тоже совершившийсяфакт. И муж твой признал и простил это. - Он останавливался после каждойфразы, ожидая ее возражения, но она ничего не отвечала. - Это так. Теперь вопрос в том: можешь ли ты продолжать жить с своим мужем? Желаешьли ты этого? Желает ли он этого? - Я ничего, ничего не знаю
- Но ты сама сказала, что ты не можешь переносить его
- Нет, я не сказала. Я отрекаюсь. Я ничего не знаю и ничего не понимаю
- Да, но позволь..
- Ты не можешь понять. Я чувствую, что лечу головой вниз в какую-топропасть, но я не должна спасаться. И не могу
- Ничего, мы подстелем и подхватим тебя. Я понимаю тебя, понимаю, чтоты не можешь взять на себя, чтобы высказать свое желание, свое чувство
- Я ничего, ничего не желаю... только чтобы кончилось все
- Но он видит это и знает. И разве ты думаешь, что он не менее тебятяготится этим? Ты мучишься, он мучится, и что же может выйти из этого?Тогда как развод развязывает все, - не без усилия высказал Степан Аркадьич главную мысль и значительно посмотрел на нее
Она ничего не отвечала и отрицательно покачала своею остриженною головой. Но по выражению вдруг просиявшего прежнею красотой лица он видел,что она не желала этого только потому, что это казалось ей невозможнымсчастьем
- Мне вас ужасно жалко! И как бы я счастлив был, если б устроилэто!сказал Степан Аркадьич, уже смелее улыбаясь. - Не говори, не говориничего! Если бы бог дал мне только сказать так, как я чувствую. Я пойдук нему
Анна задумчивыми блестящими глазами посмотрела на него и ничего несказала
XXII Степан Аркадьич с тем несколько торжественным лицом, с которым он садился в председательское кресло в своем присутствии, вошел в кабинетАлексея Александровича. Алексей Александрович, заложив руки за спину,ходил по комнате и думал о том же, о чем Степан Аркадьич говорил с его
