Школьная библиотека

penseur. Но я, как человек верующий, не могу в таком важном деле поступить противно христианскому закону

- Но в христианских обществах и у нас, сколько я знаю, развод допущен,- сказал Степан Аркадьич. - Развод допущен и нашею церковью. И мы видим..

- Допущен, но не в этом смысле

- Алексей Александрович, я не узнаю тебя, - помолчав, сказал Облонский. - Не ты ли (и мы ли не оценили этого?) все простил и, движимыйименно христианским чувством, готов был всем пожертвовать? Ты сам сказал: отдать кафтан, когда берут рубашку, и теперь..

- Я прошу, - вдруг вставая на ноги, бледный и с трясущеюся челюстью,пискливым голосом заговорил Алексей Александрович, - прошу вас прекратить, прекратить... этот разговор

- Ах, нет! Ну, прости, прости меня, если я огорчил тебя, - сконфуженноулыбаясь, заговорил Степан Аркадьич, протягивая руку, - но я все-таки,как посол, только передавал свое поручение

Алексей Александрович подал свою руку, задумался и проговорил: - Я должен обдумать и поискать указаний. Послезавтра я дам вам решительный ответ, - сообразив что-то, сказал он

XIX Степан Аркадьич хотел уже уходить, когда Корней пришел доложить: - Сергей Алексеич! - Кто это Сергей Алексеич? - начал было Степан Аркадьич, но тотчас жевспомнил

- Ах, Сережа!- сказал он. - "Сергей Алексеич" я думал, директор департамента. "Анна и просила меня повидать его", - вспомнил он

И он вспомнил то робкое, жалостное выражение, с которым Анна, отпускаяего, сказала: "Все-таки ты увидишь его. Узнай подробно, где он, кто принем. И, Стива... если бы возможно! Ведь возможно?" Степан Аркадьич понял, что означало это "если бы возможно" - если бы возможно сделать развод так, чтоб отдать ей сына... Теперь Степан Аркадьич видел, что обэтом и думать нечего, но все-таки рад был увидеть племянника

Алексей Александрович напомнил шурину, что сыну никогда не говорят промать и что он просит его ни слова не упоминать про нее

- Он был очень болен после того свидания с матерью, которое мы непре-ду-смотрели, - сказал Алексей Александрович. - Мы боялись даже заего жизнь. Но разумное лечение и морские купанья летом исправили егоздоровье, и теперь я по совету доктора отдал его в школу. Действительно,влияние товарищей оказало на него хорошее действие, и он совершенно здоров и учится хорошо

- Экой молодец стал! И то, не Сережа, а целый Сергей Алексеич!улыбаясь, сказал Степан Аркадьич, глядя на бойко и развязно вошедшего красивого широкого мальчика в синей курточке и длинных панталонах. Мальчикимел вид здоровый и веселый. Он поклонился дяде, как чужому, но, узнавего, покраснел и, точно обиженный и рассерженный чем-то, поспешно отвернулся от него. Мальчик подошел к отцу и подал ему записку о баллах, полученных в школе

- Ну, это порядочно, - сказал отец, - можешь идти

- Он похудел и вырос и перестал быть ребенком, а стал мальчишкой; яэто люблю, - сказал Степан Аркадьич. - Да ты помнишь меня? Мальчик быстро оглянулся на отца

- Помню, mon oncle, - отвечал он, взглянув на дядю, и опять потупился

Дядя подозвал мальчика и взял его за руку

- Ну что ж, как дела? - сказал он, желая разговориться и не зная, чтосказать

Мальчик, краснея и не отвечая, осторожно потягивал свою руку из рукидяди. Как тоBько Степан Аркадьич выпустил его руку, он, как птица, выпущенная на волю, вопросительно взглянув на отца, быстрым шагом вышел изкомнаты

Прошел год с тех пор, как Сережа видел в последний раз свою мать. Стого времени он никогда не слыхал более про нее. И в этот же год он былотдан в школу и узнал и полюбил товарищей. Те мечты и воспоминания о матери, которые после свидания с нею сделали его больным, теперь уже незанимали его. Когда они приходили, он старательно отгонял их от себя,считая их стыдными и свойственными только девочкам, а не мальчику и товарищу. Он знал, что между отцом и матерью была ссора, разлучившая их,знал, что ему суждено оставаться с отцом, и старался привыкнуть к этоймысли

Увидать дядю, похожего на мать, ему было неприятно, потому что этовызвало в нем те самые воспоминания, которые он считал стыдными. Это было ему тем более неприятно, что по некоторым словам, которые он слышал,дожидаясь у двери кабинета, и в особенности по выражению лица отца и дяди он догадывался, что между ними должна была идти речь о матери. И чтобы не осуждать того отца, с которым он жил и от которого зависел, и,главное, не предаваться чувствительности, которую он считал столь унизительною, Сережа старался не смотреть на этого дядю, приехавшего нарушатьего спокойствие, и не думать про то, что он напоминал

Но когда вышедший вслед за ним Степан Аркадьич, увидав его на лестнице, подозвал к себе и спросил, как он в школе проводит время между классами, Сережа, вне присутствия отца, разговорился с ним

- У нас теперь идет железная дорога, - сказал он, отвечая на его вопрос. - Это видите ли как: двое садятся на лавку. Это пассажиры. А одинстановится стоя на лавку же. И все запрягаются. Можно и руками, можно ипоясами, и пускаются чрез все залы. Двери уже вперед отворяются. Ну, итут кондуктором очень трудно быть! - Это который стоя? - спросил Степан Аркадьич, улыбаясь

- Да, тут надо и смелость и ловкость, особенно как вдруг остановятсяили кто-нибудь упадет

- Да, это не шутка, - сказал Степан Аркадьич, с грустью вглядываясь вэти оживленные, материнские глаза, теперь уж не ребячьи, не вполне уженевинные. И, хотя он и обещал Алексею Александровичу не говорить про Анну, он не вытерпел

- А ты помнишь мать? - вдруг спросил он

- Нет, не помню, - быстро проговорил Сережа и, багрово покраснев, потупился. И уже дядя ничего более не мог добиться от него

Славянин-гувернер через полчаса нашел своего воспитанника на лестницеи долго не мог понять, злится он или плачет

- Что ж, верно ушиблись, когда упали? - сказал гувернер. - Я говорил,что это опасная игра. И надо сказать директору

- Если б и ушибся, так никто бы не заметил. Уж это наверно

- Ну так что же? - Оставьте меня! Помню, не помню... Какое ему дело? Зачем мне помнить?Оставьте меня в покое!- обратился он уже не к гувернеру, а ко всему свету

XX Степан Аркадьич, как и всегда, не праздно проводил время в Петербурге

В Петербурге, кроме дел: развода сестры и места, ему, как и всегда, нужно было освежиться, как он говорил, после московской затхлости

Москва, несмотря на свои cafes chantants и омнибусы, была все-такистоячее болото. Это всегда чувствовал Степан Аркадьич. Пожив в Москве,особенно в близости с семьей, он чувствовал, что падает духом. Поживядолго безвыездно в Москве, он доходил до того, что начинал беспокоитьсядурным расположением и упреками жены, здоровьем, воспитанием детей, мелкими интересами своей службы; даже то, что у него были долги, беспокоилоего. Но стоило только приехать и пожить в Петербурге, в том кругу, в котором он вращался, где жили, именно жили, а не прозябали, как в Москве,и тотчас все мысли эти исчезали и таяли, как воск от лица огня

Жена?.. Нынче только он говорил с князем Чеченским. У князя Чеченскогобыла жена и семья - взрослые пажи дети, и была другая, незаконная семья,от которой тоже были дети. Хотя первая семья тоже была хороша, князь Чеченский чувствовал себя счастливее во второй семье. И он возил своегостаршего сына во вторую семью и рассказывал Степану Аркадьичу, что оннаходит это полезным и развивающим для сына. Что бы на это сказали вМоскве? Дети? В Петербурге дети не мешали жить отцам. Дети воспитывались в заведениях, и не было этого, распространяющегося в Москве - Львов, например, - дикого понятия, что детям всю роскошь жизни, а родителям одинтруд и заботы. Здесь понимали, что человек обязан жить для себя, какдолжен жить образованный человек

Служба? Служба здесь тоже не была та упорная, безнадежная лямка, которую тянули в Москве; здесь был интерес в службе. Встреча, услуга, меткоеслово, уменье представлять в лицах разные штуки - и человек вдруг делалкарьеру, как Брянцев, которого вчера встретил Степан Аркадьич и которыйбыл первый сановник теперь. Эта служба имела интерес

В особенности же петербургский взгляд на денежные дела успокоительнодействовал на Степана Аркадьича. Бартнянский, проживающий по крайней мере пятьдесят тысяч по тому train, который он вел, сказал ему об этомвчера замечательное слово

Перед обедом, разговорившись, Степан Аркадьич сказал Бартнянскому: - Ты, кажется, близок с Мордвинским; ты мне можешь оказать услугу,скажи ему, пожалуйста, за меня словечко. Есть место, которое бы я хотелзанять. Членом агентства..

- Ну, я все равно не запомню... Только что тебе за охота в эти железнодорожные дела с жидами?.. Как хочешь, все-таки гадость! Степан Аркадьич не сказал ему, что это было живое дело; Бартнянский быне понял этого