Книга "Анна Каренина". Страница 106
ческие руки из-под тяжелой серебряной с золотым крестом на спине ризы,перебирал что-то у аналоя
Степан Аркадьич осторожно подошел к нему, пошептал что-то и, подмигнувЛевину, зашел опять назад
Священник зажег две украшенные цветами свечи, держа их боком в левойруке, так что воск капал с них медленно, и повернулся лицом к новоневестным. Священник был тот же самый, который исповедовал Левина. Он посмотрел усталым и грустным взглядом на жениха и невесту, вздохнул и, выпростав из-под ризы правую руку, благословил ею жениха и так же, но с оттенком осторожной нежности, наложил сложенные персты на склоненную голову Кити. Потом он подал им свечи и, взяв кадило, медленно отошел от них
"Неужели это правда?" - подумал Левин и оглянулся на невесту. Ему несколько сверху виднелся ее профиль, и по чуть заметному движению ее губ иресниц он знал, что она почувствовала его взгляд. Она не оглянулась, новысокий сборчатый воротничок зашевелился, поднимаясь к ее розовому маленькому уху. Он видел, что вздох остановился в ее груди и задрожала маленькая рука в высокой перчатке, державшая свечу
Вся суета рубашки, опоздания, разговор с знакомыми, родными, их неудовольствие, его смешное положение - все вдруг исчезло, и ему стало радостно и страшно
Красивый рослый протодьякон в серебряном стихаре, со стоящими по сторонам расчесанными завитыми кудрями, бойко выступил вперед и, привычнымжестом приподняв на двух пальцах орарь, остановился против священника
"Бла-го-сло-ви, вла-дыко!" - медленно один за другим, колебля волнывоздуха, раздались торжественные звуки
"Благословен бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков", - смиренно и певуче ответил старичок священник, продолжая перебирать что-то нааналое. И, наполняя всю церковь от окон до сводов, стройно и широко поднялся, усилился, остановился на мгновение и тихо замер полный аккорд невидимого клира
Молились, как и всегда, о свышнем мире и спасении, о синоде, о государе; молились и о ныне обручающихся рабе божием Константине и Екатерине
"О еже ниспослатися им любве совершенней, мирней и помощи, господу помолимся", - как бы дышала вся церковь голосом протодьякона
Левин слушал слова, и они поражали его. "Как они догадались, что помощи, именно помощи? - думал он, вспоминая все свои недавние страхи и сомнения. - Что я знаю? Что я могу в этом страшном деле, - думал он, - безпомощи? Именно помощи мне нужно теперь"
Когда дьякон кончил ектенью, священник обратился к обручавшимся с книгой: - "Боже вечный, расстоящияся собравый в соединение, - читал он кроткимпевучим голосом, - и союз любве положивый им неразрушимый; благословивыйИсаака и Ревекку, наследники я твоего обетования показавый: сам благослови и рабы твоя сия, Константина, Екатерину, наставляя я на всякое делоблагое. Яко милостивый и человеколюбец бог еси, и тебе славу воссылаем,отцу, и сыну, и святому духу, ныне и присно и во веки веков". "А-аминь", - опять разлился в воздухе невидимый хор
"Расстоящияся собравый в соединение и союз любве положивый", - какглубокомысленны эти слова и как соответственны тому, что чувствуешь вэту минуту! - думал Левин. - Чувствует ли она то же, что я?" И, оглянувшись, он встретил ее взгляд
И по выражению этого взгляда он заключил, что она понимала то же, чтои он. Но это было неправда; она совсем почти не понимала слов службы идаже не слушала их во время обручения. Она не могла слушать и пониматьих: так сильно было одно то чувство, которое наполняло ее душу и все более и более усиливалось. Чувство это была радость полного совершения того, что уже полтора месяца совершилось в ее душе и что в продолжениевсех этих шести недель радовало и мучало ее. В душе ее в тот день, какона в своем коричневом платье в зале арбатского дома подошла к нему молча и отдалась ему, - в душе ее в этот день и час совершился полный разрыв со всею прежнею жизнью, и началась совершенно другая, новая, совершенно неизвестная ей жизнь, в действительности же продолжалась старая
Эти шесть недель были самое блаженное и самое мучительное для нее время
Вся жизнь ее, все желания, надежды были сосредоточены на одном этом непонятном еще для нее человеке, с которым связывало ее какое-то еще болеенепонятное, чем сам человек, то сближающее, то отталкивающее чувство, авместе с тем она продолжала жить в условиях прежней жизни. Живя староюжизнью, она ужасалась на себя, на свое полное непреодолимое равнодушиеко всему своему прошедшему: к вещам, к привычкам, к людям, любившим илюбящим ее, к огорченной этим равнодушием матери, к милому, преждебольше всего на свете любимому нежному отцу. То она ужасалась на эторавнодушие, то радовалась тому, что привело ее к этому равнодушию. Нидумать, ни желать она ничего не могла вне жизни с этим человеком; ноэтой новой жизни еще не было, и она не могла себе даже представить ееясно. Было одно ожидание - страх и радость нового и неизвестного. И теперь вот-вот ожидание, и неизвестность, и раскаяние в отречении от прежней жизни - все кончится, и начнется новое. Это новое не могло быть нестрашно по своей неизвестности; но страшно или не страшно - оно уже совершилось еще шесть недель тому назад в ее душе; теперь же только освящалось то, что давно уже сделалось в ее душе
Повернувшись опять к аналою, священник с трудом поймал маленькоекольцо Кити и, потребовав руку Левина, надел на первый сустав егопальца. "Обручается раб божий Константин рабе божией Екатерине". И, надев большое кольцо на розовый, маленький, жалкий своею слабостью палецКити, священник проговорил то же
Несколько раз обручаемые хотели догадаться, что надо сделать, и каждыйраз ошибались, и священник шепотом поправлял их. Наконец, сделав, чтонужно было, перекрестив их кольцами, он опять передал Кити большое, аЛевину маленькое; опять они запутались и два раза передавали кольцо изруки в руку, и все-таки выходило не то, что требовалось
Долли, Чириков и Степан Аркадьич выступили вперед поправить их. Произошло замешательство, шепот и улыбки, но торжественно-умиленное выражение на лицах обручаемых не изменилось; напротив, путаясь руками, онисмотрели серьезнее и торжественнее, чем прежде, и улыбка, с которою Степан Аркадьич шепнул, чтобы теперь каждый надел свое кольцо, невольно замерла у него на губах. Ему чувствовалось, что всякая улыбка оскорбит их
- "Ты бо изначала создал еси мужеский пол и женский, - читал священниквслед за переменой колец, - от тебе сочетавается мужу жена, в помощь и ввосприятие рода человеча. Сам убо, господи боже наш, пославый истину нанаследие твое и обетование твое, на рабы твоя отцы наша, в коемждо родеи роде, избранныя твоя: призри на раба твоего Константина и на рабу твоюЕкатерину и утверди обручение их в вере, и единомыслии, и истине, и любви..." Левин чувствовал все более и более, что все его мысли о женитьбе, егомечты о том, как он устроит свою жизнь, - что все это было ребячество ичто это что-то такое, чего он не понимал до сих пор и теперь еще менеепонимает, хотя это и совершается над ним; в груди его все выше и вышеподнимались содрогания, и непокорные слезы выступали ему на глаза
V В церкви была вся Москва, родные и знакомые. И во время обряда обручения, в блестящем освещении церкви, в кругу разряженных женщин, девушек имужчин в белых галстуках, фраках и мундирах, не переставал прилично-тихий говор, который преимущественно затевали мужчины, между тем как женщины были поглощены наблюдением всех подробностей столь всегда затрогивающего их священнодействия
В кружке самом близком к невесте были ее две сестры: Долли и старшая,спокойная красавица Львова, приехавшая из-за границы
- Что же это Мари в лиловом, точно черное, на свадьбу? - говорила Корсунская
- С ее светом лица одно спасенье... - отвечала Друбецкая. - Я удивляюсь, зачем они вечером сделали свадьбу. Это купечество..
- Красивее. Я тоже венчалась вечером, - отвечала Корсунская и вздохнула, вспомнив о том, как мила она была в этот день, как смешно был влюблен ее муж и как теперь все другое
- Говорят, что кто больше десяти раз бывает шафером, тот не женится; яхотел десятый быть, чтобы застраховать себя, но место было занято, - говорил граф Синявин хорошенькой княжне Чарской, которая имела на него виды
Чарская отвечала ему только улыбкой. Она смотрела на Кити, думая отом, как и когда она будет стоять с графом Синявиным в положении Кити икак она тогда напомнит ему его теперешнюю шутку
Щербацкий говорил старой фрейлине Николаевой, что он намерен надетьвенец на шиньон Кити, чтоб она была счастлива
- Не надо было надевать шиньона, - отвечала Николаева, давно решившая,что если старый вдовец, которого она ловила, женится на ней, то свадьбабудет самая простая. - Я не люблю этот фаст
Сергей Иванович говорил с Дарьей Дмитриевной, шутя уверяя ее, что обычай уезжать после свадьбы распространяется потому, что новобрачным всегда бывает несколько совестно
- Брат ваш может гордиться. Она чудо как мила. Я думаю, вам завидно? - Я уже это пережил, Дарья Дмитриевна, - отвечал он, и лицо его неожиданно приняло грустное и серьезное выражение
Степан Аркадьич рассказывал свояченице свой каламбур о разводе
- Надо поправить венок, - отвечала она, не слушая его
- Как жаль, что она так подурнела, - говорила графиня Нордстон Львовой. - А все-таки он не сто'ит ее пальца. Не правда ли? - Нет, он мне очень нравится. Не оттого, что он будущий beaufrere,-отвечала Львова. - И как он хорошо себя держит! А это так трудно дер
