Школьная библиотека

чало его.Что-то стыдное, изнеженное, капуйское, как он себе называл это,было в его теперешней жизни. "Жить так не хорошо, - думал он. - Вот скоро три месяца, а я ничего почти не делаю. Нынче почти в первый раз явзялся серьезно за работу, и что же? Только начал и бросил. Даже обычныесвои занятия - и те я почти оставил. По хозяйству - и то я почти не хожуи не езжу. То мне жалко ее оставить, то я вижу, что ей скучно. А я-тодумал, что до женитьбы жизнь так себе, кое-как, не считается, а что после женитьбы начнется настоящая. А вот три месяца скоро, и я никогда такпраздно и бесполезно не проводил время. Нет, это нельзя, надо начать

Разумеется, она не виновата. Ее не в чем было упрекнуть. Я сам долженбыл быть тверже, выгородить свою мужскую независимость. А то этак можносамому привыкнуть и ее приучить... Разумеется, она не виновата", - говорил он себе

Но трудно человеку недовольному не упрекать кого-нибудь другого, и того самого, кто ближе всего ему в том, в чем он недоволен. И Левину смутно приходил в голову, что не то что она сама виновата (виноватою она нив чем не могла быть), но виновато ее воспитание слишком поверхностное ипривольное ("этот дурак Чарский: она, я знаю, хотела, но не умела остановить его"). "Да, кроме интереса к дому (это было у нее), кроме своеготуалета и кроме broderie anglaise, у нее нет серьезных интересов. Ни интереса к моему делу, к хозяйству, к мужикам, ни к музыке, в которой онадовольно сильна, ни к чтению. Она ничего не делает и совершенно удовлетворена". Левин в душе осуждал это и не понимал еще, что она готовилась ктому периоду деятельности, который должен был наступить для нее, когдаона будет в одно и то же время женой мужа, хозяйкой дома, будет носить,кормить и воспитывать детей. Он не подумал, что она чутьем знала это и,готовясь к этому страшному труду, не упрекала себя в минутах беззаботности и счастия любви, которыми она пользовалась теперь, весело свиваясвое будущее гнездо

XVI Когда Левин вошел наверх, жена его сидела у нового серебряного самовара за новым чайным прибором и, посадив у маленького столика старуюАгафью Михайловну с налитою ей чашкой чая, читала письмо Долли, с которою они были в постоянной и частой переписке

- Вишь, посадила меня ваша барыня, велела с ней сидеть, - сказалаАгафья Михайловна, дружелюбно улыбаясь на Кити

В этих словах Агафьи Михайловны Левин прочел развязку драмы, которая впоследнее время происходила методу Агафьей Михайловной и Кити. Он видел,что, несмотря на все огорчение, причиненное Агафье Михайловне новою хозяйкой, отнявшею у нее бразды правления, Кити все-таки победила ее изаставила себя любить

- Вот я и прочла твое письмо, - сказала Кити, подавая ему безграмотноеписьмо. - Это от той женщины, кажется, твоего брата... - сказала она. Я не прочла. А это от моих и от Долли. Представь! Долли возила к Сарматским на детский бал Гришу и Таню; Таня была маркизой

Но Левин не слушал ее; он, покраснев, взял письмо от Марьи Николаевны,бывшей любовницы брата Николая, и стал читать его. Это было уже второеписьмо от Марьи Николаевны. В первом письме Марья Николаевна писала, чтобрат прогнал ее от себя без вины, и с трогательною наивностью прибавляла, что хотя она опять в нищете, но ничего не просит, не желает, а чтотолько убивает е5 мысль о том,что Николай Дмитриевич пропадет без нее послабости своего здоровья, и просила брата следить за ним. Теперь она писала другое. Она нашла Николая Дмитриевича, опять сошлась с ним в Москвеи с ним поехала в губернский город, где он получил место на службе. Ночто там он поссорился с начальником и поехал назад в Москву, но дорогойтак заболел, что едва ли встанет, - писала она."Все о вас поминали, да иденег больше нет"

- Прочти, о тебе Долли пишет, - начала было Кити улыбаясь, но вдругостановилась, заметив переменившееся выражение лица мужа

- Что ты? Что такое? - Она мне пишет, что Николай, брат, при смерти. Я поеду

Лицо Кити вдруг переменилось. Мысли о Тане маркизой, о Долли, все этоисчезло

- Когда же ты поедешь? - сказала она

- Завтра

- И я с тобой, можно? - сказала она

- Кити! Ну, что это? - с упреком сказал он

- Как что? - оскорбившись за то, что он как бы с неохотой и досадойпринимает ее предложение. - От чего же мне не ехать? Я тебе не буду мешать

- Я еду потому, что мой брат умирает, - сказал Левин. - Для чего ты..

- Для чего? Для того же, для чего и ты

"И в такую для меня важную минуту она думает только о том, что ей будет скучно одной", - подумал Левин. И эта отговорка в деле таком важномрассердила его

- Это невозможно, - сказал он строго

Агафья Михайловна, видя, что дело доходит до ссоры, тихо поставилачашку и вышла. Кити даже не заметила ее. Тон, которым муж сказал последние слова, оскорбил ее в особенности тем, что он, видимо, не верил тому,что она сказала

- А я тебе говорю, что, если ты поедешь, и я поеду с тобой, непременнопоеду, - торопливо и гневно заговорила она. - Почему невозможно? Почемуты говоришь, что невозможно? - Потому, что ехать бог знает куда, по каким дорогам, гостиницам. Тыстеснять меня будешь, - говорил Левин, стараясь быть хладнокровным

- Нисколько. Мне ничего не нужно. Где ты можешь, там и я..

- Ну, уже по одному тому, что там женщина эта, с которою ты не можешьсближаться

- Я ничего не знаю и знать не хочу, кто там и что. Я знаю, что братмоего мужа умирает и муж едет к нему, и я еду с мужем, чтобы..

- Кити! Не рассердись. Но ты подумай, дело это так важно, что мнебольно думать, что ты смешиваешь чувство слабости, нежелания остатьсяодной. Ну, тебе скучно будет одной, ну, поезжай в Москву

- Вот, ты всегда приписываешь мне дурные, подлые мысли, - заговорилаона со слезами оскорбления и гнева. - Я ничего, ни слабости, ничего... Ячувствую,что мой долг быть с мужем, когда он в горе, но ты хочешь нарочно сделать мне больно, нарочно хочешь не понимать..

- Нет, это ужасно. Быть рабом каким-то! - вскрикнул Левин, вставая ине в силах более удерживать своей досады. Но в ту же секунду почувствовал, что он бьет сам себя

- Так зачем ты женился? Был бы свободен. Зачем, если ты раскаиваешься?- заговорила она, вскочила и побежала в гостиную

Когда он пришел за ней, она всхлипывала от слез. Он начал говорить,желая найти те слова, которые могли бы не то что разубедить, но толькоуспокоить ее. Но она не слушала его и ни с чем не соглашалась. Он нагнулся к ней и взял ее сопротивляющуюся руку. Он поцеловал ее руку, поцеловал волосы, опять поцеловал руку, - она все молчала. Но когда он взялее обеими руками за лицо и сказал: "Кити!" - вдруг она опомнилась, поплакала и примирилась

Было решено ехать завтра вместе. Левин сказал жене, что он верит, чтоона желала ехать, только чтобы быть полезною, согласился, что присутствие Марьи Николаевны при брате не представляет ничего неприличного;но в глубине души он ехал недовольный ею и собой. Он был недоволен ею зато,что она не могла взять на себя отпустить его, когда это было нужно (икак странно ему было думать, что он, так недавно еще не смевший веритьтому счастью, что она может полюбить его, теперь чувствовал себя несчастным оттого, что она слишком любит его!), и недоволен собой за то,что не выдержал характера. Еще более он был во глубине души не согласенс тем, что ей нет дела до той женщины, которая с братом, и он с ужасомдумал о всех могущих встретиться столкновениях. Уж одно, что его жена,его Кити, будет в одной комнате с девкой, заставляло его вздрагивать ототвращения и ужаса

XVII Гостиница губернского города, в которой лежал Николай Левин, была однаиз тех губернских гостиниц, которые устраиваются по новым усовершенствованным образцам, с самыми лучшими намерениями чистоты, комфорта и дажеэлегантности, но которые по публике, посещающей их, с чрезвычайной быстротой превращаются в грязные кабаки с претензией на современные усовершенствования, и делаются этою самою претензией еще хуже старинных, просто грязных гостиниц. Гостиница эта уже пришла в это состояние; и солдатв грязном мундире, курящий папироску у входа, долженствовавший изображать швейцара, и чугунная, сквозная, мрачная и неприятная лестница, иразвязный половой в грязном фраке, и общая зала с пыльным восковым букетом цветов, украшающим стол, и грязь, пыль и неряшество везде, и вместекакая-то новая современно железнодорожная самодовольная озабоченностьэтой гостиницы - произвели на Левиных после их молодой жизни самое тяжелое чувство, в особенности тем, что фальшивое впечатление, производимоегостиницей, никак не мирилось с тем, что ожидало их

Как всегда, оказалось, что после вопроса о том, в какую цену им угоднонумер, ни одного хорошего нумера не было: один хороший нумер был занятревизором железной дороги, другой - адвокатом из Москвы, третий - княгинею Астафьевой из деревни. Оставался один грязный нумер, рядом с которымк вечеру обещали опростать другой. Досадуя на жену за то, что сбывалосьто, чего он ждал, именно то, что в минуту приезда, тогда как у негосердце захватывало от волнения при мысли о том, что' с братом, ему приходилось заботиться о ней, вместо того чтобы бежать тотчас же к брату,