Книга "Анна Каренина". Страница 116
этого вышла какая-нибудь польза для больного. Более же всего он боялся,чтобы больной не рассердился. Но больной, хотя и, казалось, был равнодушен к этому, не сердился, а только стыдился, вообще же как будто интересовался тем, что она над ним делала. Вернувшись от доктора, к которомупосылала его Кити, Левин, отворив дверь, застал больного в ту минуту,как ему по распоряжению Кити переменяли белье. Длинный белый остов спиныс огромными выдающимися лопатками и торчащими ребрами и позвонками былобнажен, и Марья Николаевна с лакеем запутались в рукаве рубашки и немогли направить в него длинную висевшую руку. Кити, поспешно затворившаядверь за Левиным, не смотрела в ту сторону; но больной застонал, и онабыстро направилась к нему
- Скорее же, - сказала она
- Да не ходите, - проговорил сердито больной, - я сам..
- Что говорите? - переспросила Марья Николаевна
Но Кити расслышала и поняла, что ему совестно и неприятно было бытьобнаженным при ней
- Я не смотрю, не смотрю! - сказала она, поправляя руку. - Марья Николаевна, а вы зайдите с той стороны, поправьте, - прибавила она
- Поди, пожалуйста, у меня в маленьком мешочке сткляночку, - обратилась она к мужу, - знаешь, в боковом карманчике, принеси, пожалуйста, апокуда здесь уберут совсем
Вернувшись со стклянкой, Левин нашел уже больного уложенным и все вокруг него совершенно измененным. Тяжелый запах заменился запахом уксуса сдухами, который, выставив губы и раздув румяные щеки, Кити прыскала втрубочку. Пыли нигде не было видно, под кроватью был ковер. На столестояли аккуратно стклянки, графин и сложено было нужное белье и работаbroderie anglaise Кити. На другом столе, у кровати больного, было питье,свеча и порошки. Сам больной, вымытый и причесанный, лежал на чистыхпростынях, на высоко поднятых подушках, в чистой рубашке с белым воротником около неестественно тонкой шеи и с новым выражением надежды, неспуская глаз, смотрел на Кити
Привезенный Левиным и найденный в клубе доктор был не тот, который лечил Николая Левина и которым тот был недоволен. Новый доктор достал трубочку и прослушал больного, покачал головой, прописал лекарство и с особенною подробностью объяснил сначала, как принимать лекарство, потом какую соблюдать диету. Он советовал яйца сырые или чуть сваренные исельтерскую воду с парным молоком известной температуры. Когда докторуехал, больной что-то сказал брату; но Левин расслышал только последниеслова: "твоя Катя", по взгляду же, с которым он посмотрел на нее, Левинпонял, что он хвалил ее. Он подозвал и Катю, как он звал ее
- Мне гораздо уж лучше, - сказал он. - Вот с вами я бы давно выздоровел. Как хорошо! - Он взял ее руку и потянул ее к своим губам, но, какбы боясь, что это ей неприятно будет, раздумал, выпустил и только погладил ее. Кити взяла эту руку обеими руками и пожала ее
- Теперь переложите меня на левую сторону и идите спать, - проговорилон
Никто не расслышал того, что он сказал, одна Кити поняла. Она понимала, потому что не переставая следила мыслью за тем, что ему нужно было
- На другую сторону, - сказала она мужу, - он спит всегда на той. Переложи его, неприятно звать слуг. Я не могу. А вы не можете? - обратилась она к Марье Николаевне
- Я боюсь, - отвечала Марья Николаевна
Как ни страшно было Левину обнять руками это страшное тело, взяться зате места под одеялом, про которые он хотел не знать, но, поддаваясь влиянию жены, Левин сделал свое решительное лицо, какое знала его жена, и,запустив руки, взялся, но, несмотря на свою силу, был поражен странноютяжестью этих изможденных членов. Пока он поворачивал его, чувствуя своюшею обнятою огромной исхудалой рукой, Кити быстро, неслышно перевернулаподушку, подбила ее и поправила голову больного и редкие его волоса,опять прилипшие на виске
Больной удержал в своей руке руку брата. Левин чувствовал, что он хочет что-то сделать с его рукой и тянет ее куда-то. Левин отдавался, замирая. Да, он притянул ее к своему рту и поцеловал. Левин затрясся отрыдания и, не в силах ничего выговорить, вышел из комнаты
XIX "Скрыл от премудрых и открыл детям и неразумным". - Так думал Левинпро свою жену, разговаривая с ней в этот вечер
Левин думал о евангельском изречении не потому, чтоб он считал себяпремудрым. Он не считал себя премудрым, но не мог не знать, что он былумнее жены и Агафьи Михайловны, и не мог не знать того, что, когда ондумал о смерти, он думал всеми силами души. Он знал тоже, что многиемужские большие умы, мысли которых об этом он читал, думали об этом и незнали одной сотой того, что знала об этом его жена и Агафья Михайловна
Как ни различны были эти две женщины, Агафья Михайловна и Катя, как ееназывал брат Николай и как теперь Левину было особенно приятно называтьее, они в этом были совершенно похожи. Обе несомненно знали, что такоебыла жизнь и что такое была смерть, и хотя никак не могли ответить и непоняли бы даже тех вопросов, которые представлялись Левину, обе не сомневались в значении этого явления и совершенно одинаково, не только между собой, но разделяя этот взгляд с миллионами людей, смотрели на это
Доказательство того, что они знали твердо, что такое была смерть, состояло в том, что они, ни секунды не сомневаясь, знали, как надо действовать с умирающими, и не боялись их. Левин же и другие, хотя и многоемогли сказать о смерти, очевидно не знали, потому что боялись смерти ирешительно не знали, что надо делать, когда люди умирают. Если бы Левинбыл теперь один с братом Николаем, он бы с ужасом смотрел на него и ещес бо'льшим ужасом ждал, и больше ничего бы не умел сделать
Мало того, он не знал, что говорить, как смотреть, как ходить. Говорить о постороннем ему казалось оскорбительным, нельзя; говорить о смерти, о мрачном - тоже нельзя. Молчать - тоже нельзя. "Смотреть - он подумает, что я изучаю его, боюсь; не смотреть - он подумает, что я о другомдумаю. Ходить на цыпочках - он будет недоволен; на всю ногу - совестно"
Кити же, очевидно, не думала и не имела времени думать о себе; она думала о нем, потому что знала что-то, и все выходило хорошо. Она и про себярассказывала и про свою свадьбу, и улыбалась, и жалела, и ласкала его, иговорила о случаях выздоровления, и все выходило хорошо; стало быть, оназнала. Доказательством того, что деятельность ее и Агафьи Михайловны была не инстинктивная, животная, неразумная, было то, что, кроме физического ухода, облегчения страданий, и Агафья Михайловна и Кити требовалидля умирающего еще чего-то такого, более важного, чем физический уход, ичего-то такого, что не имело ничего общего с условиями физическими
Агафья Михайловна, говоря об умершем старике, сказала: "Что ж, слава богу, причастили, соборовали, дай бог каждому так умереть". Катя точно также, кроме всех забот о белье, пролежнях, питье, в первый же день успелауговорить больного в необходимости причаст8ться и собороваться
Вернувшись от больного на ночь в свои два нумера, Левин сидел, опустивголову, не зная, что делать. Не говоря уже о том, чтоб ужинать, устраиваться на ночлег, обдумывать, что они будут делать, он даже и говорить сженою не мог: ему совестно было. Кити же, напротив, была деятельнееобыкновенного. Она даже была оживленнее обыкновенного. Она велела принести ужинать, сама разобрала вещи, сама помогла стлать постели и не забыла обсыпать их персидским порошком. В ней было возбуждение и быстротасоображения, которые появляются у мужчин пред сражением, борьбой, вопасные и решительные минуты жизни, те минуты, когда раз навсегда мужчина показывает свою цену и то, что все прошедшее его было не даром, априготовлением к этим минутам
Все дело спорилось у нее, и еще не было двенадцати, как все вещи былиразобраны чисто, аккуратно, как-то так особенно, что нумер стал похож надом, на ее комнаты: постели постланы, щетки, гребни, зеркальца выложены,салфеточки постланы
Левин находил, что непростительно есть, спать, говорить даже теперь, ичувствовал, что каждое движение его было неприлично. Она же разбиралащеточки, но делала все это так, что ничего в этом оскорбительного не было
Есть, однако, они ничего не могли, и долго не могли заснуть, и дажедолго не ложились спать
- Я очень рада, что уговорила его завтра собороваться, - говорила она,сидя в кофточке пред своим складным зеркалом и расчесывая частым гребнеммягкие душистые волосы. - Я никогда не видала этого, но знаю, мама мнеговорила, что тут молитвы об исцелении
- Неужели ты думаешь, что он может выздороветь? - сказал Левин, глядяна постоянно закрывавшийся, как только она вперед проводила гребень, узкий ряд назади ее круглой головки
- Я спрашивала доктора: он сказал, что он не может жить больше трехдней. Но разве они могут знать? Я все-таки очень рада, что уговорилаего, - сказала она, косясь на мужа из-за волос. - Все может быть, - прибавила она с тем особенным, несколько хитрым выражением, которое на еелице всегда бывало, когда она говорила о религии
После их разговора о религии, когда они были еще женихом и невестой,ни он, ни она никогда не затевали разговора об этом, но она исполняласвои обряды посещения церкви, молитвы всегда с одинаковым спокойным сознанием, что это так нужно. Несмотря на его уверения в противном, она была твердо уверена, что он такой же и еще лучше христианин, чем она, ичто все то, что он говорит об этом, есть одна из его смешных мужских выходок, как то, что он говорил про broderie anglaise: будто добрые людиштопают дыры, а она их нарочно вырезывает, и т. п
- Да, вот эта женщина, Марья Николаевна, не умела устроить всего этого, - сказал Левин. - И... должен признаться, что я очень, очень рад,
