Школьная библиотека

на бегу. Раскольников вышел вслед за нею, Лебезятников за ним

- Непременно помешалась! - говорил он Раскольникову, выходя с ним наулицу, - я только не хотел пугать Софью Семеновну и сказал: "кажется", но исомнения нет. Это, говорят, такие бугорки, в чахотке, на мозгу вскакивают;жаль, что я медицины не знаю. Я, впрочем, пробовал ее убедить, но онаничего не слушает

- Вы ей о бугорках говорили?

- То есть не совсем о бугорках. Притом она ничего бы и не поняла. Но япро то говорю: если убедить человека логически, что, в сущности, ему не очем плакать, то он перестанет плакать. Это ясно. А ваше убеждение, что неперестанет?

- Слишком легко тогда было бы жить, - ответил Раскольников

- Позвольте, позвольте; конечно, Катерине Ивановне довольно труднопонять; но известно ли вам, что в Париже уже происходили серьезные опытыотносительно возможности излечивать сумасшедших, действуя одним толькологическим убеждением? Один там профессор, недавно умерший, ученыйсерьезный, вообразил, что так можно лечить. Основная идея его, чтоособенного расстройства в организме у сумасшедших нет, а что сумасшествиеесть, так сказать, логическая ошибка, ошибка в суждении, неправильныйвзгляд на вещи. Он постепенно опровергал больного и, представьте себе,достигал, говорят, результатов! Но так как при этом он употреблял и ду'ши,то результаты этого лечения подвергаются, конечно, сомнению... По крайнеймере, так кажется..

Раскольников давно уже не слушал. Поравнявшись с своим домом, онкивнул головой Лебезятникову и повернул в подворотню. Лебезятников очнулся,огляделся и побежал далее

Раскольников вошел в свою каморку и стал посреди ее. "Для чего онворотился сюда?" Он оглядел эти желтоватые, обшарканные обои, эту пыль,свою кушетку... Со двора доносился какой-то резкий, беспрерывный стук;что-то где-то как будто вколачивали, гвоздь какой-нибудь... Он подошел кокну, поднялся на цыпочки и долго, с видом чрезвычайного внимания,высматривал во дворе. Но двор был пуст, и не было видно стучавших. Налево,во флигеле, виднелись кой-где отворенные окна; на подоконниках стоялигоршочки с жиденькой геранью. За окнами было вывешено белье... Все это онзнал наизусть. Он отвернулся и сел на диван

Никогда, никогда еще не чувствовал он себя так ужасно одиноким!

Да, он почувствовал еще раз, что, может быть, действительновозненавидит Соню, и именно теперь, когда сделал ее несчастнее. "Зачемходил он к ней просить ее слез? Зачем ему так необходимо заедать ее жизнь?О, подлость!"

- Я останусь один! - проговорил он вдруг решительно, - и не будет онаходить в острог!

Минут через пять он поднял голову и странно улыбнулся. Это быластранная мысль: "Может, в каторге-то действительно лучше", - подумалось емувдруг

Он не помнил, сколько он просидел у себя, с толпившимися в головенеопределенными мыслями. Вдруг дверь отворилась, и вошла Авдотья Романовна

Она сперва остановилась и посмотрела на него с порога, как давеча он наСоню; потом уже прошла и села против него на стул, на вчерашнем своемместе. Он молча и как-то без мысли посмотрел на нее

- Не сердись, брат, я только на одну минуту, - сказала Дуня. Выражениелица ее было задумчивое, но не суровое. Взгляд был ясный и тихий. Он видел,что и эта с любовью 0ишла к нему

- Брат, я теперь знаю все, все. Мне Дмитрий Прокофьич все объяснил ирассказал. Тебя преследуют и мучают по глупому и гнусному подозрению..

Дмитрий Прокофьич сказал мне, что никакой нет опасности и что напрасно ты стаким ужасом это принимаешь. Я не так думаю и вполне понимаю, как возмущенов тебе все и что это негодование может оставить следы навеки. Этого ябоюсь. За то, что ты нас бросил, я тебя не сужу и не смею судить, и простименя, что я попрекнула тебя прежде. Я сама на себе чувствую, что если б уменя было такое великое горе, то я бы тоже ушла от всех. Матери я про этоничего не расскажу, но буду говорить о тебе беспрерывно и скажу от твоегоимени, что ты придешь очень скоро. Не мучайся о ней; я ее успокою; но и тыее не замучай, - приди хоть раз; вспомни, что она мать! А теперь я пришлатолько сказать (Дуня стала подыматься с места), что если, на случай, я тебев чем понадоблюсь или понадобится тебе... вся моя жизнь, или что... токликни меня, я приду. Прощай!

Она круто повернула и пошла к двери

- Дуня! - остановил ее Раскольников, встал и подошел к ней, - этотРазумихин, Дмитрий Прокофьич, очень хороший человек

Дуня чуть-чуть покраснела

- Ну, - спросила она, подождав с минуту

- Он человек деловой, трудолюбивый, честный и способный сильнолюбить... Прощай, Дуня

Дуня вся вспыхнула, потом вдруг встревожилась:

- Да что это, брат, разве мы в самом деле навеки расстаемся, что тымне... такие завещания делаешь?

- Все равно... прощай..

Он отворотился и пошел от нее к окну. Она постояла посмотрела на негобеспокойно и вышла в тревоге

Нет, он не был холоден к ней. Было одно мгновение (самое последнее),когда ему ужасно захотелось крепко обнять ее и проститься с ней, и дажесказать, но он даже руки ей не решился подать:

"Потом еще, пожалуй, содрогнется, когда вспомнит, что я теперь ееобнимал, скажет, что я украл ее поцелуй!"

"А выдержит эта или не выдержит? - прибавил он через несколько минутпро себя. - Нет, не выдержит; этаким не выдержать! Этакие никогда невыдерживают..."

И он подумал о Соне

Из окна повеяло свежестью. На дворе уже не так ярко светил свет. Онвдруг взял фуражку и вышел

Он, конечно, не мог, да и не хотел заботиться о своем болезненномсостоянии. Но вся эта беспрерывная тревога и весь этот ужас душевный немогли пройти без последствий. И если он не лежал еще в настоящей горячке,то, может быть, именно потому, что эта внутренняя, беспрерывная тревога ещеподдерживала его на ногах и в сознании, но как-то искусственно, до времени

Он бродил без цели. Солнце заходило. Какая-то особенная тоска началасказываться ему в последнее время. В ней не было чего-нибудь особенноедкого, жгучего; но от нее веяло чем-то постоянным, вечным,предчувствовались безысходные годы этой холодной, мертвящей тоски,предчувствовалась какая-то вечность на "аршине пространства". В вечернийчас это ощущение обыкновенно еще сильней начинало его мучить

- Вот с этакими-то глупейшими, чисто физическими немощами, зависящимиот какого-нибудь заката солнца, и удержись сделать глупость! Не то что кСоне, а к Дуне пойдешь! - пробормотал он ненавистно

Его окликнули. Он оглянулся; к нему бросился Лебезятников

- Вообразите, я был у вас, ищу вас. Вообразите, она исполнила своенамерение и детей увела! Мы с Софьей Семеновной насилу их отыскали. Самабьет в сковороду, детей заставляет петь и плясать. Дети плачут

Останавливаются на перекрестках и у лавочек. За ними глупый народ бежит

Пойдемте

- А Соня?.. - тревожно спросил Раскольников, поспешая заЛебезятниковым

- Просто в исступлении. То есть не Софья Семеновна в исступлении, аКатерина Ивановна; а впрочем, и Софья Семеновна в исступлении. А Катерина