Школьная библиотека

никого; я глупо говорила с Шатовым... Я уверена, что вы совершенно честныйи, может быть, преданный мне человек, только устройте. У меня явилосьстрастное желание помочь ей во всем

- Вот что я сделаю, - подумал я капельку, - я пойду сам и сегодня наверно,наверно ее увижу! Я так сделаю, что увижу, даю вам честное слово; но только- позвольте мне ввериться Шатову

- Скажите ему, что у меня такое желание и что я больше ждать не могу, ночто я его сейчас не обманывала. Он может быть ушел потому, что он оченьчестный и ему не понравилось, что я как будто обманывала. Я не обманывала;я в самом деле хочу издавать и основать типографию..

- Он честный, честный, - подтверждал я с жаром

- Впрочем, если к завтраму не устроится, то я сама пойду, что бы ни вышло ихотя бы все узнали

- Я раньше как к трем часам не могу у вас завтра быть, - заметил янесколько опомнившись

- Стало быть в три часа. Стало быть правду я предположила вчера у СтепанаТрофимовича, что вы - несколько преданный мне человек? - улыбнулась она,торопливо пожимая мне на прощанье руку и спеша к оставленному Мав8киюНиколаевичу

Я вышел подавленный моим обещанием и не понимал, что такое произошло. Явидел женщину в настоящем отчаянии, не побоявшуюся скомпрометировать себядоверенностию почти к незнакомому ей человеку. Ее женственная улыбка втакую трудную для нее минуту и намек, что она уже заметила вчера моичувства, точно резнул меня по сердцу; но мне было жалко, жалко, - вот ивс¬! Секреты ее стали для меня вдруг чем-то священным, и если бы даже мнестали открывать их теперь, то я бы, кажется, заткнул уши и не захотелслушать ничего дальше. Я только нечто предчувствовал... И однако ж ясовершенно не понимал, каким образом я что-нибудь тут устрою. Мало того, явс¬-таки и теперь не знал, что именно надо устроить: свиданье, но какоесвиданье? Да и как их свести? Вся надежда была на Шатова, хотя я и могзнать заранее, что он ни в чем не поможет. Но я вс¬-таки бросился к нему

IV

Только вечером, уже в восьмом часу, я застал его дома. К удивлению моему, унего сидели гости - Алексей Нилыч и еще один полузнакомый мне господин,некто Шигалев, родной брат жены Виргинского

Этот Шигалев должно быть уже месяца два как гостил у нас в городе; не знаю,откуда приехал; я слышал про него только, что он напечатал в одномпрогрессивном петербургском журнале какую-то статью. Виргинский познакомилменя с ним случайно, на улице. В жизнь мою я не видал в лице человека такоймрачности, нахмуренности и пасмурности. Он смотрел так, как будто ждалразрушения мира, и не то чтобы когда-нибудь, по пророчествам, которые моглибы и не состояться, а совершенно определенно, так-этак послезавтра утром,ровно в двадцать пять минут одиннадцатого. Мы впрочем тогда почти ни словаи не сказали, а только пожали друг другу руки с видом двух заговорщиков

Всего более поразили меня его уши неестественной величины, длинные, широкиеи толстые, как-то особенно врознь торчавшие. Движения его были неуклюжи имедленны. Если Липутин и мечтал когда-нибудь, что фаланстера могла быосуществиться в нашей губернии, то этот наверное знал день и час, когда этосбудется. Он произвел на меня впечатление зловещее; встретив же его уШатова теперь, я подивился, тем более, что Шатов и вообще был до гостей неохотник

Еще с лестницы слышно было, что они разговаривают очень громко, все троеразом, и, кажется, спорят; но только что я появился, все замолчали. Ониспорили стоя, а теперь вдруг все сели, так что и я должен был сесть. Глупоемолчание не нарушалось минуты три полных. Шигалев хотя и узнал меня, носделал вид, что не знает, и наверно не по вражде, а так. С Алексеем Нилычеммы слегка раскланялись, но молча и почему-то не пожали друг другу руки

Шигалев начал наконец смотреть на меня строго и нахмуренно, с самою наивноюуверенностию, что я вдруг встану и уйду. Наконец Шатов привстал со стула, ивсе тоже вдруг вскочили. Они вышли не прощаясь, только Шигалев уже в дверяхсказал провожавшему Шатову:- Помните, что вы обязаны отчетом

- Наплевать на ваши отчеты и никакому чорту я не обязан, - проводил егоШатов и запер дверь на крюк

- Кулики! - сказал он, поглядев на меня и как-то криво усмехнувшись

Лицо у него было сердитое, и странно мне было, что он сам заговорил

Обыкновенно случалось прежде, всегда, когда я заходил к нему (впрочем оченьредко), что он нахмуренно садился в угол, сердито отвечал и только последолгого времени совершенно оживлялся и начинал говорить с удовольствием

Зато, прощаясь, опять всякий раз, непременно нахмуривался и выпускал вас,точно выживал от себя своего личного неприятеля

- Я у этого Алексея Нилыча вчера чай пил, - заметил я; - он, кажется,помешан на атеизме

- Русский атеизм никогда дальше каламбура не заходил, - проворчал Шатов,вставляя новую свечу вместо прежнего огарка

- Нет, этот, мне показалось, не каламбурщик; он и просто говорить, кажется,не умеет, не то что каламбурить

- Люди из бумажки; от лакейства мысли вс¬ это, - спокойно заметил Шатов,присев в углу на стуле и упершись обеими ладонями в колени

Ф.М. ДостоевскийБЕСЫ

Часть втораяГЛАВА ПЕРВАЯ

Ночь

I

Прошло восемь дней. Теперь, когда уже вс¬ прошло, и я пишу хронику, мы ужезнаем в чем дело; но тогда мы еще ничего не знали, и естественно, что нампредставлялись странными разные вещи. По крайней мере мы со СтепаномТрофимовичем в первое время заперлись и с испугом наблюдали издали. Я-токой-куда еще выходил и попрежнему приносил ему разные вести, без чего он ипробыть не мог

Нечего и говорить, что по городу пошли самые разнообразные слухи, то-естьнасчет пощечины, обморока Лизаветы Николаевны и прочего случившегося в товоскресенье. Но удивительно нам было то: через кого это вс¬ могло так скорои точно выйти наружу? Ни одно из присутствовавших тогда лиц не имело бы,кажется, ни нужды, ни выгоды нарушить секрет происшедшего. Прислуги тогдане было; один Лебядкин мог бы что-нибудь разболтать, не столько по злобе,потому что вышел тогда в крайнем испуге (а страх к врагу уничтожает и злобук нему), а единственно по невоздержности. Но Лебядкин, вместе с сестрицей,на другой же день пропал без вести; в доме Филиппова его не оказалось, онпереехал неизвестно куда и точно сгинул. Шатов, у которого я хотел былосправиться о Марье Тимофеевне, заперся и, кажется, все эти восемь днейпросидел у себя на квартире, даже прервав свои занятия в городе. Меня он непринял. Я было зашел к нему во вторник и стукнул в дверь. Ответа неполучил, но уверенный, по несомненным данным, что он дома, постучался вдругой раз. Тогда он, соскочив повидимому с постели, подошел крупнымишагами к дверям и крикнул мне во весь голос: "Шатова дома нет". Я с тем иушел

Мы со Степаном Трофимовичем, не без страха за смелость предположения, нообоюдно ободряя друг друга, остановились наконец на одной мысли: мы решили,что виновником разошедшихся слухов мог быть о4ин только Петр Степанович,хотя сам он некоторое время спустя, в разговоре с отцом, уверял, что засталуже историю во всех устах, преимущественно в клубе, и совершенно известноюдо мельчайших подробностей губернаторше и ее супругу. Вот что ещезамечательно: на второй же день, в понедельник ввечеру, я встретилЛипутина, и он уже знал вс¬ до последнего слова, стало быть, несомненноузнал из первых

Многие из дам (и из самых светских) любопытствовали и о "загадочнойхромоножке", так называли Марью Тимофеевну. Нашлись даже пожелавшиенепременно увидать ее лично и познакомиться, так что господа, поспешившиеприпрятать Лебядкиных, очевидно поступили и кстати. Но на первом планевс¬-таки стоял обморок Лизаветы Николаевны, и этим интересовался "весь