Школьная библиотека

И интересней вдвое стала,

И вдвое сделался влюблен

Влюбленный уж немало

- Ну, довольно, - махнул рукой Николай Всеволодович

- Мечтаю о Питере, - перескочил поскорее Лебядкин, как будто и не былоникогда стихов, - мечтаю о возрождении... Благодетель! Могу лирассчитывать, что не откажете в средствах к поездке? Я как солнца ожидалвас всю неделю

- Ну, нет, уж извините, у меня совсем почти не осталось средств, да и зачеммне вам деньги давать?.

Николай Всеволодович как будто вдруг рассердился. Сухо и кратко перечислилон все преступления капитана: пьянство, вранье, трату денег, назначавшихсяМарье Тимофеевне, то, что ее взяли из монастыря, дерзкие письма с угрозамиопубликовать тайну, поступок с Дарьей Павловной и пр. и пр. Капитанколыхался, жестикулировал, начинал возражать, но Николай Всеволодовичкаждый раз повелительно его останавливал

- И позвольте, - заметил он наконец, - вы вс¬ пишете о "фамильном позоре"

Какой же позор для вас в том, что ваша сестра в законном браке соСтаврогиным?- Но брак под спудом, Николай Всеволодоо8ч, брак под спудом, роковая тайна

Я получаю от вас деньги, и вдруг мне задают вопрос: за что эти деньги? Ясвязан и не могу отвечать, во вред сестре, во вред фамильному достоинству

Капитан повысил тон; он любил эту тему и крепко на нее рассчитывал. Увы, они не предчувствовал, как его огорошат. Спокойно и точно, как будто дело шлоо самом обыденном домашнем распоряжении, Николай Всеволодович сообщил ему,что на днях, может быть даже завтра или послезавтра, он намерен свой браксделать повсеместно известным, "как полиции, так и обществу", а, сталобыть, кончится сам собою и вопрос о фамильном достоинстве, а вместе с тем ивопрос о субсидиях. Капитан вытаращил глаза; он даже и не понял; надо былорастолковать ему

- Но ведь она... полоумная?- Я сделаю такие распоряжения

- Но... как же ваша родительница?- Ну, уж это как хочет

- Но ведь вы введете же вашу супругу в ваш дом?- Может быть и да. Впрочем, это в полном смысле не ваше дело и до вассовсем не относится

- Как не относится! - вскричал капитан; - а я-то как же?- Ну, разумеется, вы не войдете в дом

- Да ведь я же родственник

- От таких родственников бегут. Зачем мне давать вам тогда деньги,рассудите сами?- Николай Всеволодович, Николай Всеволодович, этого быть не может, вы можетбыть еще рассудите, вы не захотите наложить руки... что подумают, чтоскажут в свете?- Очень я боюсь вашего света. Женился же я тогда на вашей сестре, когдазахотел, после пьяного обеда, из-за пари на вино, а теперь вслух опубликуюоб этом... если это меня теперь тешит?Он произнес это как-то особенно раздражительно, так что Лебядкин с ужасомначал верить

- Но ведь я, я-то как, главное ведь тут я!.. Вы может быть шутите-с,Николай Всеволодович?- Нет, не шучу

- Воля ваша, Николай Всеволодович, а я вам не верю.., тогда я просьбуподам

- Вы ужасно глупы, капитан

- Пусть, но ведь это вс¬, что мне остается! - сбился совсем капитан, прежде за ее службу там в углах по крайней мере нам квартиру давали, атеперь что же будет, если вы меня совсем бросите?- Ведь хотите же вы ехать в Петербург переменять карьеру. Кстати, правда, яслышал, что вы намерены ехать с доносом, в надежде получить прощение,объявив всех других?Капитан разинул рот, выпучил глаза и не отвечал

- Слушайте, капитан, - чрезвычайно серьезно заговорил вдруг Ставрогин,принагнувшись к столу. До сих пор он говорил как-то двусмысленно, так чтоЛебядкин, искусившийся в роли шута, до последнего мгновения вс¬-таки былкапельку неуверен: сердится ли его барин в самом деле или толькоподшучивает, имеет ли в самом деле дикую мысль объявить о браке или толькоиграет? Теперь же необыкновенно строгий вид Николая Всеволодовича до тогобыл убедителен, что даже озноб пробежал по спине капитана. - Слушайте иговорите правду, Лебядкин: донесли вы о чем-нибудь или еще нет? Успели вычто-нибудь в самом деле сделать? Не послали ли какого-нибудь письма поглупости?- Нет-с, ничего не успел и... не думал, - неподвижно смотрел капитан

- Ну, вы лжете, что не думали. Вы в Петербург для того и проситесь. Если неписали, то не сболтнули ли чего-нибудь кому-нибудь здесь? Говорите правду,я кое-что слышал

- В пьяном виде Липутину. Липутин изменник. Я открыл ему сердце, прошептал бедный капитан

- Сердце сердцем, но не надо же быть и дуралеем. Если у вас была мысль, тодержали бы про себя; нынче умные люди молчат, а не разговаривают

- Николай Всеволодович! - задрожал капитан; - ведь вы сами ни в чем неучаствовали, ведь я не на вас..

- Да уж на дойную свою корову вы бы не посмели доносить

- Николай Всеволодович, посудите, посудите!.. - и в отчаянии, в слезах,капитан начал торопливо излагать свою повесть за все четыре года. Это былаглупейшая повесть о дураке, втянувшемся не в свое дело и почти непонимавшем его важности до самой последней минуты, за пьянством и загульбой. Он рассказал, что еще в Петербурге "увлекся спервоначалу, простопо дружбе, как верный студент, хотя и не будучи студентом", и не знаяничего, "ни в чем неповинный", разбрасывал разные бумажки на лестницах,оставлял десятками у дверей, у звонков, засовывал вместо газет, в театрпроносил, в шляпы совал, в карманы пропускал. А потом и деньги стал от нихполучать, "потому что средства-то, средства-то мои каковы-с!" В двухгуберниях по уездам разбрасывал "всякую дрянь". - О, Николай Всеволодович,- восклицал он, - всего более возмущало меня, что это совершенно противногражданским и преимущественно отечественным законам! Напечатано вдруг,чтобы выходили с вилами и чтобы помнили, что кто выйдет поутру бедным,может вечером воротиться домой богатым, - подумайте-с! Самого содроганиеберет, а разбрасываю. Или вдруг пять-шесть строк ко всей России, ни с того,ни с сего: "запирайте скорее церкви, уничтожайте бога, нарушайте браки,уничтожайте права наследства, берите ножи", и только, и чорт знает чтодальше. Вот с этою бумажкой, с пятистрочною-то, я чуть не попался, в полкуофицеры поколотили, да дай бог здоровья, выпустили. А там прошлого годачуть не захватили, как я пятидесятирублевые французской подделки Короваевупередал; да слава богу, Короваев как раз пьяный в пруду утонул к томувремени, и меня не успели изобличить. Здесь у Виргинского провозглашалсвободу социальной жены. В июне месяце опять в -ском уезде разбрасывал

Говорят, еще заставят... Петр Степанович вдруг дает знать, что я долженслушаться; давно уже угрожает. Ведь как он в воскресенье тогда поступил сомной! Николай Всеволодович, я раб, я червь, но не бог, тем только иотличаюсь от Державина. Но ведь средства-то, средства-то мои каковы!Николай Всеволодович прослушал вс¬ любопытно

- Многого я вовсе не знал, - сказал он; - разумеется, с вами вс¬ моглослучиться... Слушайте, - сказал он, подумав, - если хотите, скажите им, ну,