Книга "БЕСЫ". Страница 62
кощунство: за разбитым стеклом иконы нашли, говорят, утром живую мышь
Положительно известно теперь, четыре месяца спустя, что преступлениесовершено было каторжным Федькой, но почему-то прибавляют тут и участиеЛямшина. Тогда никто не говорил о Лямшине и совсем не подозревали его, атеперь все утверждают, что это он впустил тогда мышь. Помню, вс¬ нашеначальство немного потерялось. Народ толпился у места преступления с утра
Постоянно стояла толпа, хоть и не бог знает какая, но вс¬-таки человек восто. Одни приходили, другие уходили. Подходившие крестились, прикладывалиськ иконе; стали подавать, и явилось церковное блюдо, а у блюда монах, итолько к трем часам пополудни начальство догадалось, что можно народуприказать и не останавливаться толпой, а, помолившись, приложившись ипожертвовав, проходить мимо. На фон-Лембке этот несчастный случай произвелсамое мрачное впечатление. Юлия Михайловна, как передавали мне, выразиласьпотом, что с этого зловещего утра она стала замечать в своем супруге тостранное уныние, которое не прекращалось у него потом вBоть до самоговыезда, два месяца тому назад, по болезни, из нашего города, и, кажется,сопровождает его теперь и в Швейцарии, где он продолжает отдыхать послекраткого своего поприща в нашей губернии
Помню, в первом часу пополудни я зашел тогда на площадь; толпа быламолчалива и лица важно-угрюмые. Подъехал на дрожках купец, жирный и желтый,вылез из экипажа, отдал земной поклон, приложился, пожертвовал рубль, охаявзобрался на дрожки и опять уехал. Подъехала и коляска с двумя нашимидамами в сопровождении двух наших шалунов. Молодые люди (из коих один былуже не совсем молодой) вышли тоже из экипажа и протеснились к иконе,довольно небрежно отстраняя народ. Оба шляп не скинули, а один надвинул нанос пенсне. В народе зароптали, правда, глухо, но неприветливо. Молодец впенсне вынул из портмоне, туго набитого кредитками, медную копейку и бросилна блюдо; оба, смеясь и громко говоря, повернулись к коляске. В эту минутувдруг подскакала в сопровождении Маврикия Николаевича Лизавета Николаевна
Она соскочила с лошади, бросила повод своему спутнику, оставшемуся по ееприказанию на коне, и подошла к образу именно в то время, когда брошенабыла копейка. Румянец негодования залил ее щеки; она сняла свою круглуюшляпу, перчатки, упала на колени перед образом, прямо на грязный тротуар, иблагоговейно положила три земных поклона. Затем вынула свой портмоне, нотак как в нем оказалось только несколько гривенников, то мигом сняла своибриллиантовые серьги и положила на блюдо
- Можно, можно? На украшение ризы? - вся в волнении спросила она монаха
- Позволительно, - отвечал тот; - всякое даяние благо
Народ молчал, не выказывая ни порицания, ни одобрения. Лизавета Николаевнасела на коня в загрязненном своем платье и ускакала
II
Два дня спустя после сейчас описанного случая, я встретил ее вмногочисленной компании, отправлявшейся куда-то в трех колясках, окруженныхверховыми. Она поманила меня рукой, остановила коляску и настоятельнопотребовала, чтоб я присоединился к их обществу. В коляске нашлось мнеместо, и она отрекомендовала меня смеясь своим спутницам, пышным дамам, амне пояснила, что все отправляются в чрезвычайно интересную экспедицию. Онахохотала и казалась что-то уж не в меру счастливою. В самое последнее времяона стала весела как-то до резвости. Действительно предприятие былоэксцентрическое: все отправлялись за реку, в дом купца Севостьянова, укоторого во флигеле, вот уж лет с десять, проживал на покое, в довольстве ив холе, известный не только у нас, но и по окрестным губерниям и даже встолицах Семен Яковлевич, наш блаженный и пророчествующий. Его всепосещали, особенно заезжие, добиваясь юродивого слова, поклоняясь ижертвуя. Пожертвования, иногда значительные, если не распоряжался ими тутже сам Семен Яковлевич, были набожно отправляемы в храм божий и попреимуществу в наш Богородский монастырь; от монастыря с этою цельюпостоянно дежурил при Семене Яковлевиче монах. Все ожидали большоговеселия. Никто из этого общества еще не видал Семена Яковлевича. ОдинЛямшин был у него когда-то прежде и уверял теперь, что тот велел егопрогнать метлой и пустил ему вслед собственною рукой двумя большимивареными картофелинами. Между верховыми я заметил и Петра Степановича,опять на наемной казацкой лошади, на которой он весьма скверно держался, иНиколая Всеволодовича, тоже верхом. Этот не уклонялся иногда от всеобщихувеселений и в таких случаях всегда имел прилично веселую мину, хотяпопрежнему говорил мало и редко. Когда экспедиция поравнялась, спускаясь кмосту, с городскою гостиницей, кто-то вдруг объявил, что в гостинице, в нумере, сейчас только нашли застрелившегося проезжего и ждут полицию. Тотчасже явилась мысль посмотреть на самоубийцу. Мысль поддержали; наши дамыникогда не видали самоубийц. Помню, одна из них сказала тут же вслух, что"вс¬ так уж прискучило, что нечего церемониться с развлечениями, было бызанимательно". Только немногие остались ждать у крыльца; остальные жегурьбой вошли в грязный коридор, и между прочими я к удивлению увидал иЛизавету Николаевну. Нумер застрелившегося был отперт и, разумеется, нас непосмели не пропустить. Это был еще молоденький мальчик, лет девятнадцати,никак не более, очень должно быть хорошенький собой, с густыми белокурымиволосами, с правильным овальным обликом, с чистым прекрасным лбом. Он ужеокоченел, и беленькое личико его казалось как будто из мрамора. На столележала записка, его рукой, чтобы не винили никого в его смерти и что онзастрелился потому, что "прокутил" четыреста рублей. Слово прокутил так истояло в записке: в четырех ее строчках нашлось три грамматических ошибки
Тут особенно охал над ним какой-то повидимому сосед его, толстый помещик,стоявший в другом нумере по своим делам. Из слов того оказалось, чтомальчик отправлен был семейством, вдовою матерью, сестрами и тетками, издеревни их в город, чтобы, под руководством проживавшей в городеродственницы, сделать разные покупки для приданого старшей сестры,выходившей замуж, и доставить их домой. Ему вверили эти четыреста рублей,накопленные десятилетиями, охая от страху и напутствуя его бесконечныминазиданиями, молитвами и крестами. Мальчик доселе был скромен иблагонадежен. Приехав три дня тому назад в город, он к родственнице неявился, остановился в гостинице и пошел прямо в клуб, в надежде отыскатьгде-нибудь в задней комнате какого-нибудь заезжего банкомета или по крайнеймере стуколку. Но стуколки в тот вечер не было, банкомета тоже. Возвратясьв нумер уже около полуночи, он потребовал шампанского, гаванских сигар изаказал ужин из шести или семи блюд. Но от шампанского опьянел, от сигарыего стошнило, так что до внесенных кушаний и не притронулся, а улегся спатьчуть не без памяти. Проснувшись на завтра, свежий как яблоко, тотчас жеотправился в цыганский табор, помещавшийся за рекой в слободке, о которомуслыхал вчера в клубе, и в гостиницу не являлся два дня. Наконец вчера,часам к пяти пополудни, прибыл хмельной, тотчас лег спать и проспал додесяти часов вечера. Проснувшись спросил котлетку, бутылку шато-д'икему ивинограду, бумаги, чернил и счет. Никто не заметил в нем ничего особенного;он был спокоен, тих и ласков. Должно быть он застрелился еще околополуночи, хотя странно, что никто не слыхал выстрела, а хватились толькосегодня в час пополудни и, не достучавшись, выломали дверь. Бутылкашато-д'икему была на половину опорожнена, винограду оставалось тоже сполтарелки. Выстрел был сделан из трехствольного маленького револьверапрямо в сердце. Крови вытекло очень мало; револьвер выпал из рук на ковер
Сам юноша полулежал в углу на диване. Смерть должно быть произошламгновенно; никакого смертного мучения не замечалось в лице; выражение былоспокойное, почти счастливое, только бы жить. Все наши рассматривали сжадным любопытством. Вообще в каждом несчастии ближнего есть всегда нечтовеселящее посторонний глаз - и даже кто бы вы ни были. Наши дамырассматривали молча, спутники же отличались остротой ума и высшимприсутствием духа. Один заметил, что это наилучший исход, и что умнеемальчик и не мог ничего выдумать; другой заключил, что хоть миг да хорошопожил. Третий вдруг брякнул: почему у нас так часто стали вешаться изастреливаться, - точно с корней соскочили, точно пол из-под ног у всехвыскользнул? На резонера неприветливо посмотрели. Зато Лямшин, ставившийсебе за честь роль шута, стянул с тарелки кисточку винограду, за ним смеясьдругой, а третий протянул было руку и к шато-д'икему. Но остановилприбывший полицеймейстер, и даже попросил "очистить комнату". Так как всеуже нагляделись, то тотчас же без спору и вышли, хотя Лямшин и пристал былос чем-то к полицеймейстеру. Всеобщее веселье, смех и резвый говор востальную половину дороги почти вдвое оживились
Прибыли к Семену Яковлевичу ровно в час пополудни, Ворота довольно большогокупеческого дома стояли настежь, и доступ во флигель был открыт. Тотчас жеузнали, что Семен Яковлевич изволит обедать, но принимает. Вся наша толпавошла разом. Комната, в которой принимал и обедал блаженный, была довольнопросторная, в три окна, и разгорожена поперек на две равные частидеревянною решеткой от стены до стены, по пояс высотой. Обыкновенныепосетители оставались за решеткой, а счастливцы допускались, по указаниюблаженного, чрез дверцы решетки в его половину, и он сажал их, если хотел,на свои старые кожаные кресла и на диван; сам же заседал неизменно встаринных истертых вольтеровских креслах. Это был довольно большой,одутловатый, желтый лицом человек, лет пятидесяти пяти, белокурый и лысый,с жидкими волосами, бривший бороду, с раздутою правою щекой и как бынесколько перекосившимся ртом, с большою бородавкой близ левой ноздри, сузенькими глазками и с спокойным, солидным, заспанным выражением лица. Одетбыл по-немецки, в черный сюртук, но без жилета и без галстука. Из-подсюртука выглядывала довольно толстая, но белая рубашка; ноги, кажется,больные, держал в туфлях. Я слышал, что когда-то он был чиновником и имеетчин. Он только-что откушал уху из легкой рыбки и принялся за второе свое
