Книга "БЕСЫ". Страница 66
- Я и теперь его терпеть не могу за важничание, но я отдаю справедливость иего уму. Повторяю, я защищала вас изо всех сил, сколько могла. И к чемунепременно заявлять себя смешным и скучным? Напротив, выйдите на эстраду спочтенною улыбкой, как представитель прошедшего века, и расскажите трианекдота, со всем вашим остроумием, так, как вы только умеете иногдарассказать. Пусть вы старик, пусть вы отжившего века, пусть наконец отсталиот них; но вы сами с улыбкой в этом сознаетесь в предисловии, и все увидят,что вы милый, добрый, остроумный обломок... Одним словом, человек старойсоли и настолько передовой, что сам способен оценить во что следует вс¬безобразие иных понятии, которым до сих пор он следовал. Ну сделайте мнеудовольствие, я вас прошу
- Chere, довольно! Не просите, не могу. Я прочту о Мадонне, но подыму бурю,которая или раздавит их всех, или поразит одного меня!- Наверно одного вас, Степан Трофимович
- Таков мой жребий. Я расскажу о том подлом рабе, о том вонючем иразвратном лакее, который первый взмостится на лестницу с ножницами в рукахи раздерет божест2енный лик великого идеала, во имя равенства, зависти и..
пищеварения. Пусть прогремит мое проклятие, и тогда, тогда..
- В сумасшедший дом?- Может быть. Но во всяком случае, останусь ли я побежденным илипобедителем, я в тот же вечер возьму мою суму, нищенскую суму мою, оставлювсе мои пожитки, все подарки ваши, все пенсионы и обещания будущих благ иуйду пешком, чтобы кончить жизнь у купца гувернером, либо умеретьгде-нибудь с голоду под забором. Я сказал. Alea jacta est!Он приподнялся снова
- Я была уверена, - поднялась, засверкав глазами, Варвара Петровна, уверена уже годы, что вы именно на то только и живете, чтобы под конецопозорить меня и мой дом клеветой! Что вы хотите сказать вашимгувернерством у купца или смертью под забором? Злость, клевета и ничегобольше!- Вы всегда презирали меня; но я кончу как рыцарь верный моей даме, ибоваше мнение было мне всегда дороже всего. С этой минуты не принимаю ничего,а чту бескорыстно
- Как это глупо!- Вы всегда не уважали меня. Я мог иметь бездну слабостей. Да, я васобъедал; я говорю языком нигилизма; но объедать никогда не было высшимпринципом моих поступков. Это случилось так, само собою, я не знаю как... Явсегда думал, что между нами остается нечто высшее еды, и - никогда,никогда не был я подлецом! Итак, в путь, чтобы поправить дело! В позднийпуть, на дворе поздняя осень, туман лежит над полями, мерзлый, старческийиней покрывает будущую дорогу мою, а ветер завывает о близкой могиле... Нов путь, в путь, в новый путь:
"Полон чистою любовью,
Верен сладостной мечте..."О, прощайте мечты мои! Двадцать лет! Alea jacta est
Лицо его было обрызгано прорвавшимися вдруг слезами; он взял свою шляпу
- Я ничего не понимаю по-латыни, - проговорила Варвара Петровна, изо всехсил скрепляя себя
Кто знает, может быть ей тоже хотелось заплакать, но негодование и капризеще раз взяли верх:- Я знаю только одно, именно, что вс¬ это шалости. Никогда вы не всостоянии исполнить ваших угроз, полных эгоизма. Никуда вы не пойдете, ни ккакому купцу, а преспокойно кончите у меня на руках, получая пенсион исобирая ваших ни на что не похожих друзей по вторникам. Прощайте, СтепанТрофимович
- Alea jacta est! - глубоко поклонился он ей и воротился домой еле живой отволнения
-------------------------------ГЛАВА ШЕСТАЯ
Петр Степанович в хлопотахI
День праздника был назначен окончательно, а фон-Лембке становился вс¬грустнее и задумчивее. Он был полон странных и зловещих предчувствий, и этосильно беспокоило Юлию Михайловну. Правда, не вс¬ обстояло благополучно
Прежний мягкий губернатор наш оставил управление не совсем в порядке; внастоящую минуту надвигалась холера; в иных местах объявился сильныйскотский падеж; вс¬ лето свирепствовали по городам и селам пожары, а внароде вс¬ сильнее и сильнее укоренялся глупый ропот о поджогах
Грабительство возросло вдвое против прежних размеров. Но вс¬ бы это,разумеется, было более чем обыкновенно, если бы при этом не было другихболее веских причин, нарушавших спокойствие доселе счастливого АндреяАнтоновича
Всего более поражало Юлию Михайловну, что он с каждым днем становилсямолчаливее и, странное дело, скрытнее. И чего бы, кажется, ему былоскрывать? Правда, он редко ей возражал и большею частию совершенноповиновался. По ее настоянию были, например, проведены две или три меры,чрезвычайно рискованные и чуть ли не противозаконные, в видах усилениягубернаторской власти. Было сделано несколько зловещих потворств с тою жецелию; люди, например, достойные суда и Сибири, единственно по еенастоянию, были представлены к награде. На некоторые жалобы и запросыположено было систематически не отвечать. Вс¬ это обнаружилосьвпоследствии. Лембке не только вс¬ подписывал, но даже и не обсуждалвопроса о мере участия своей супруги в исполнении его собственныхобязанностей. Зато вдруг начинал временами дыбиться из-за "совершенныхпустяков" и удивлял Юлию Михайловну. Конечно, за дни послушания ончувствовал потребность вознаградить себя маленькими минутами бунта. Ксожалению, Юлия Михайловна, несмотря на всю свою проницательность, не моглапонять этой благородной тонкости в благородном характере. Увы! ей было недо того, я от этого произошло много недоумений
Мне не-стать, да и не сумею я рассказывать об иных вещах. Обадминистративных ошибках рассуждать тоже не мое дело, да и всю этуадминистративную сторону я устраняю совсем. Начав хронику, я задалсядругими задачами. Кроме того многое обнаружится назначенным теперь в нашугубернию следствием, стоит только немножко подождать. Однако вс¬-такинельзя миновать иных разъяснений
Но продолжаю о Юлии Михайловне. Бедная дама (я очень сожалею о ней) могладостигнуть всего, что так влекло и манило ее (славы и прочего) вовсе безтаких сильных и эксцентрических движений, какими она задалась у нас ссамого первого шага. Но от избытка ли поэзии, от долгих ли грустных неудачпервой молодости, она вдруг, с переменой судьбы, почувствовала себя как-тослишком уж особенно призванною, чуть ли не помазанною, "над коей вспыхнулсей язык", а в языке-то этом и заключалась беда: вс¬-таки ведь он нешиньйон, который может накрыть каждую женскую голову. Но в этой истиневсего труднее уверить женщину; напротив, кто захочет поддакивать, тот иуспеет, а поддакивали ей взапуски. Бедняжка разом очутилась игралищем самыхразличных влияний, в то же время вполне воображая себя оригинальною. Многиемастера погрели около нее руки и воспользовались ее простодушием в краткийсрок ее губернаторства. И что за каша выходила тут под видомсамостоятельности! Ей нравились и крупное землевладение, иаристократический элемент, и усиление губернаторской власти, идемократический элемент, и новые учреждения, и порядок, и вольнодумство, исоциальные идейки, и строгий тон аристократического салона, и развязностьчуть не трактирная окружавшей ее молодежи. Она мечтала дать счастье ипримирить непримиримое, вернее же, соединить всех и вс¬ в обожаниисобственной ее особы. Были у ней и любимцы; Петр Степанович, действуя междупрочим (грубейшею лестью, ей очень нравился. Но он нравился ей и по другойпричине, самой диковинной и самой характерно рисующей бедную даму: она вс¬надеялась, что он укажет ей целый государственный заговор! Как ни трудноэто представить, а это было так. Ей почему-то казалось, что в губерниинепременно укрывается государственный заговор. Петр Степанович своиммолчанием в одних случаях и намеками в других способствовал укоренению еестранной идеи. Она же воображала его в связях со всем, что есть в Россииреволюционного, но в то же время ей преданным до обожания. Открытиезаговора, благодарность из Петербурга, карьера впереди, воздействие"лаской" на молодежь для удержания ее на краю, - вс¬ это вполне уживалось вфантастической ее голове. Ведь спасла же она, покорила же она ПетраСтепановича (в этом она была почему-то неотразимо уверена), спасет и
