Школьная библиотека

не мучьте меня. Еще раз вам merci за вс¬ и расстанемся друг с другом, какКармазинов с публикой, то-есть забудем друг друга как можно великодушнее

Это он схитрил, что так слишком уж упрашивал о забвении своих бывшихчитателей; quant [AGRAVE] moi я не так самолюбив и более всего надеюсь намолодость вашего неискушенного сердца: где вам долго помнить бесполезногостарика? "Живите больше", мой друг, как пожелала мне в прошлые имениныНастасья (ces pauvres gens ont quelquefois des mots charmants et pleins dephilosophie). He желаю вам много счастия - наскучит; не желаю и беды; авслед за народною философией повторю просто: "живите больше" и постарайтеськак-нибудь не очень скучать; это тщетное пожелание прибавлю уже от себя

Ну, прощайте и прощайте серьезно. Да не стойте у моих дверей, я не отопру

Он отошел, и я более ничего не добился. Несмотря на "волнение", он говорилплавно, неспешно, с весом и видимо стараясь внушить. Конечно он на менянесколько досадовал и косвенно мстил мне, ну может еще за вчерашние"кибитки" и "раздвигающиеся половицы". Публичные же слезы сего утра,несмотря на некоторого рода победу, ставили егоC он знал это, в несколькокомическое положение, а не было человека, столь заботящегося о красоте и острогости форм в сношениях с друзьями как Степан Трофимович. О, я не винюего! Но эта-то щепетильность и саркастичность, удержавшиеся в нем несмотряна все потрясения, меня тогда и успокоили: человек так мало, повидимому,изменившийся против всегдашнего, уж конечно не расположен в ту минуту кчему-нибудь трагическому или необычайному. Так я тогда рассудил и, божемой, как ошибся! Слишком многое я упустил из виду..

Предупреждая события, приведу несколько первых строк этого письма к ДарьеПавловне, которое та действительно назавтра же получила

"Mon enfant, рука моя дрожит, но я вс¬ закончил. Вас не было в последнейсхватке моей с людьми; вы не приехали на это "чтение и хорошо сделали. Новам расскажут, что в нашей обнищавшей характерами России встал один бодрыйчеловек, и несмотря на смертные угрозы, сыпавшиеся со всех сторон, сказалэтим дурачкам их правду, то-есть, что они дурачки. О, се sont des pauvrespetits vauriens et rien de plus, des petits дурачки - voilа le mot! Жребийброшен; я ухожу из этого города навеки и не знаю куда. Все, кого любил, отменя отвернулись. Но вы, вы создание чистое и наивное, вы, кроткая, которойсудьба едва не соединилась с моею, по воле одного капризного исамовластного сердца, вы может быть с презрением смотревшая, когда япроливал мои малодушные слезы накануне несостоявшегося нашего брака; вы,которая не можете, кто бы вы ни были, смотреть на меня иначе как на лицокомическое, о, вам, вам последний крик моего сердца, вам последний мойдолг, вам одной! Не могу же оставить вас навеки с мыслию обо мне как онеблагодарном глупце, невеже и эгоисте, как вероятно и утверждает вам обомне ежедневно одно неблагодарное и жестокое сердце, которое, увы, не могузабыть"..

И так далее, и так далее, всего четыре страницы большого формата

Стукнув в ответ на его "не отопру" три раза в дверь кулаком, и прокричавему вслед, что он сегодня же три раза пришлет за мной Настасью, но я ужесам не пойду, я бросил его и побежал к Юлии Михайловне

II

Здесь я очутился свидетелем сцены возмутительной: бедную женщину обманывалив глаза, а я ничего не мог сделать. В самом деле что мог я сказать ей? Яуже успел несколько опомниться и рассудить, что у меня всего лишь какие-тоощущения, подозрительные предчувствия, а более ведь ничего. Я застал ее вслезах, почти в истерике, за одеколонными примочками, за стаканом воды

Пред нею стоял Петр Степанович, говоривший без умолку, и князь, молчавшийкак будто его заперли на замок. Она со слезами и вскрикиваниями укорялаПетра Степановича за "отступничество". Меня сразу поразило, что всюнеудачу, весь позор этого утра, одним словом, вс¬, она приписывала одномулишь отсутствию Петра Степановича

В нем же я заметил одну важную перемену: он был как будто чем-то слишком ужозабочен, почти серьезен. Обыкновенно он никогда не казался серьезным,всегда смеялся, даже когда злился, а злился он часто. О, он и теперь былзол, говорил грубо, небрежно, с досадой и нетерпением. Он уверял, чтозаболел головною болью и рвотой на квартире у Гаганова, к которому забежалслучайно ранним утром. Увы, бедной женщине так хотелось быть еще обманутою!Главный вопрос, который я застал на столе, состоял в том: быть или не бытьбалу, то-есть всей второй половине праздника? Юлия Михайловна ни за что несоглашалась явиться на бал после "давешних оскорблений", другими словами,всеми силами желала быть к тому принужденною и непременно им, ПетромСтепановичем. Она глядела на него как на оракула, и, кажется, если б онсейчас ушел, то слегла бы в постель. Но он и не хотел уходить: ему самомунадо было изо всех сил, чтобы бал состоялся сегодня, и чтоб Юлия Михайловнанепременно была на нем..

- Ну, чего плакать! Вам непременно надо сцену? На ком-нибудь злобу сорвать?Ну и рвите на мне, только скорее, потому что время идет, а надо решиться

Напортили чтением, скрасим балом. Вот и князь того же мнения. Да-с, не будькнязя, чем бы у вас там кончилось?Князь был вначале против бала (то-есть против появления Юлии Михайловны набале, бал же во всяком случае должен был состояться), но после двух-трехтаких ссылок на его мнение, он стал мало-по-малу мычать в знак согласия

Удивила меня тоже уж слишком необыкновенная невежливость тона ПетраСтепановича. О, я с негодованием отвергаю низкую сплетню,распространившуюся уже потом, о каких-то будто бы связях Юлии Михайловны сПетром Степановичем. Ничего подобного не было и быть не могло. Взял он наднею лишь тем, что поддакивал ей изо всех сил с самого начала в ее мечтахвлиять на общество и на министерство, вошел в ее планы, сам сочинял их ей,действовал грубейшею лестью, опутал ее с головы до ног и стал ей необходимкак воздух

Увидев меня, она вскричала, сверкая глазами:- Вот спросите его, он тоже вс¬ время не отходил от меня, как и князь

Скажите, не явно ли, что вс¬ это заговор, низкий, хитрый заговор, чтобысделать вс¬ что только можно злого мне и Андрею Антоновичу? О, ониуговорились! У них был план. Это партия, целая партия!- Далеко махнули, как и всегда. Вечно в голове поэма. Я, впрочем, радгосподину... (он сделал вид, что забыл мое имя), он нам скажет свое мнение

- Мое мнение, - поторопился я, - во всем согласно с мнением ЮлииМихайловны. Заговор слишком явный. Я принес вам эти ленты, Юлия Михайловна

Состоится или не состоится бал, - это, конечно, не мое дело, потому что немоя власть; но роль моя, как распорядителя, кончена. Простите моюгорячность, но я не могу действовать в ущерб здравому смыслу и убеждению

- Слышите, слышите! - всплеснула она руками

- Слышу-с и вот что скажу вам, - обратился он ко мне, - я полагаю, что всевы чего-то такого съели, от чего все в бреду. По-моему ничего не произошло,ровно ничего такого, чего не было прежде и чего не могло быть всегда вздешнем городе. Какой заговор? Вышло некрасиво, глупо до позора, но где жезаговор? Это против Юлии-то Михайловны, против ихней-то баловницы,покровительницы, прощавшей им без пути все их школьничества? ЮлияМихайловна! О чем я вам долбил весь месяц без умолку? О чем предупреждал?Ну на что, на что вам был весь этот народ? Надо было связаться с людишками!Зачем, для чего? Соединять общество? Да разве они соединятся,помилосердуйте!- Когда же вы предупреждали меня? Напротив, вы одобряли, вы дажетребовали... Я, признаюсь, до того удивлена... Вы сами ко мне приводилимногих странных людей

- Напротив, я спорил с вами, а не одобрял, а водить - это точно, водил, нокогда уже они сами налезли дюжинами, и то только в последнее время, чтобысоставить "кадриль литературы", а без этих хамов не обойдешься. Но толькобьюсь об заклад, сегодня десяток-другой таких же других хамов без билетовпровели!- Непременно, - подтвердил я

- Вот видите, вы уже соглашаетесь. Вспомните, какой был в последнее времяздесь тон, то-есть во всем городишке? Ведь это обратилось в одно тольконахальство, бесстыдство; ведь это был скандал с трезвоном без перерыву. Акто поощрял? Кто авторитетом своим прикрывал? Кто всех с толку сбил? Ктовсю мелюзгу разозлил? Ведь у вас в альбоме все здешние семейные тайнывоспроизведены. Не вы ли гладили по головке ваших поэтов и рисовальщиков?Не вы ли давали целовать ручку Лямшину? Не в вашем ли присутствиисеминарист действительного статского советника обругал, а его дочеридегтярными сапожищами платье испортил? Чего ж вы удивляетесь, что публикапротив вас настроена?