Книга "БЕСЫ". Страница 81
беспокоитесь, что она на бал не приедет? Конечно не приедет, коли въехала втакой скандал. Может, она и не виновата, а вс¬-таки репутация; ручкигрязны
- Что такое, я не пойму: почему руки грязны? - с недоумением посмотрелаЮлия Михайловна
- То-есть я ведь не утверждаю, но в городе уже звонят, что она-то исводила
- Что такое? Кого сводила?- Э, да вы разве еще не знаете? - вскричал он с удивлением, отличноподделанным, - да Ставрогина и Лизавету Николаевну!- Как? Что? - вскричали мы все
- Да неужто же не знаете? Фью! Да ведь тут трагироманы произошли: ЛизаветаНиколаевна прямо из кареты предводительши изволила пересесть в каретуСтаврогина и улизнула с "сим последним" в Скворешники, среди бела дня
Всего час назад, часу нет
Мы остолбенели. Разумеется, кинулись расспрашивать далее, но к удивлению онхоть и был сам, "нечаянно", свидетелем, ничего однако же не мог рассказатьобстоятельно. Дело происходило будто бы так: когда предводительша подвезлаЛизу и Маврикия Николаевича, с "чтения", к дому Лизиной матери (вс¬ больнойногами), то недалеко от подъезда, шагов в двадцати пяти, в сторонке,ожидала чья-то карета. Когда Лиза выпрыгнула на подъезд, то прямо побежалак этой карете; дверца отворилась, захлопнулась; Лиза крикнула МаврикиюНиколаевичу: "Пощадите меня!" - и карета во всю прыть понеслась вСкворечники. На торопливые вопросы наши: было ли тут условие? Кто сидел вкарете? - Петр Степанович отвечал, что ничего не знает; что уж конечно былоусловие, но что самого Ставрогина в карете не разглядел; могло быть, чтосидел камердинер, старичок Алексей Егорыч. На вопрос: "Как же вы туточутились? И почему наверно знаете, что поехала в Скворечники?" - онответил, что случился тут потому, что проходил мимо, а увидав Лизу, дажеподбежал к карете (и вс¬-таки не разглядел, кто в карете, при его-толюбопытстве!), а что Маврикий Николаевич не только не пустился в погоню, нодаже не попробовал остановить Лизу, даже своею рукой придержал кричавшую вовесь голос предводительшу: "Она к Ставрогину, она к Ставрогину!" Тут явдруг вышел из терпения и в бешенстве закричал Петру Степановичу:- Это ты, негодяй, вс¬ устроил! Ты на это и утро убил. Ты Ставрогинупомогал, ты приехал в карете, ты посадил... ты, ты, ты! Юлия Михайловна,это враг ваш, он погубит и вас! Берегитесь!И я опрометью выбежал из дому
Я до сих пор не понимаю и сам дивлюсь, как это я тогда ему крикнул. Но ясовершенно угадал: вс¬ почти так и произошло, как я ему высказал, что иоказалось впоследствии. Главное, слишком заметен был тот очевидно фальшивыйприем, с котором он сообщил известие. Он не сейчас рассказал, придя в дом,как первую и чрезвычайную новость, а сделал вид, что мы будто уж знаем ибез него, - что невозможно было в такой короткий срок. А если бы и знали,вс¬ равно не могли бы молчать о том, пока он заговорит. Не мог он тожеслышать, что в городе уже "звонят" про предводительшу, опять-таки пократкости срока. Кроме того, рассказывая, он раза два как-то подло иветрено улыбнулся, вероятно считая нас уже за вполне обманутых дураков. Номне было уже не до него; главному факту я верил и выбежал от ЮлииМихайловны вне себя. Катастрофа поразила меня в самое сердце. Мне былобольно почти до слез; да может быть я и плакал. Я совсем не знал, чтопредпринять. БросилсяEA Степану Трофимовичу, но досадный человек опять неотпер. Настасья уверяла меня с благоговейным шепотом, что лег почивать, ноя не поверил. В доме Лизы мне удалось расспросить слуг; они подтвердили обегстве, но ничего не знали сами. В доме происходила тревога; с больноюбарыней начались обмороки; а при ней находился Маврикий Николаевич. Мнепоказалось невозможным вызвать Маврикия Николаевича. О Петре Степановиче,на расспросы мои, подтвердили, что он шнырял в доме все последние дни,иногда по два раза на день. Слуги были грустны и говорили о Лизе с какою-тоособенною почтительностию; ее любили. Что она погибла, погибла совсем, - вэтом я не сомневался, но психологической стороны дела я решительно непонимал, особенно после вчерашней сцены ее с Ставрогиным. Бегать по городуи справляться в знакомых, злорадных домах, где уже весть конечно теперьразнеслась, казалось мне противным, да и для Лизы унизительным. Но странно,что я забежал к Дарье Павловне, где впрочем меня не приняли (вСтаврогинском доме никого не принимали со вчерашнего дня); не знаю, что бымог я сказать ей и для чего забегал? От нее направился к ее брату. Шатоввыслушал угрюмо и молча. Замечу, что я застал его еще в небывалом мрачномнастроении; он был ужасно задумчив и выслушал меня как бы через силу. Онпочти ничего не сказал и стал ходить взад и вперед, из угла в угол, посвоей каморке, больше обыкновенного топая сапогами. Когда же я сходил уже слестницы, крикнул мне вслед, чтоб я зашел к Липутину: "Там вс¬ узнаете". Нок Липутину я не зашел, а воротился уже далеко с дороги опять к Шатову и,полурастворив дверь, не входя, предложил ему лаконически и без всякихобъяснений: "Не сходит ли он сегодня к Марье Тимофеевне?" На это Шатоввыбранился, и я ушел. Записываю, чтобы не забыть, что в тот же вечер оннарочно ходил на край города к Марье Тимофеевне, которую давненько невидал. Он нашел ее в возможно добром здоровьи и расположении, а Лебядкинамертвецки пьяным, спавшим на диване в первой комнате. Было это ровно вдевять часов. Так сам он мне передавал уже назавтра, встретясь со мнойвпопыхах на улице. Я уже в десятом часу вечера решился сходить на бал, ноуже не в качестве "молодого человека распорядителя" (да и бант мой осталсяу Юлии Михайловны), а из непреодолимого любопытства прислушаться (нерасспрашивая): как говорят у нас в городе обо всех этих событиях вообще? Даи на Юлию Михайловну хотелось мне поглядеть, хотя бы издали. Я оченьупрекал себя, что так выбежал от нее давеча
III
Вся эта ночь с своими почти нелепыми событиями и с страшною "развязкой" наутро мерещится мне до сих пор как безобразный кошмарный сон и составляет, для меня по крайней мере, - самую тяжелую часть моей хроники. Я хотя иопоздал на бал, но вс¬-таки приехал к его концу, - так быстро суждено былоему окончиться. Был уже одиннадцатый час, когда я достиг подъезда домапредводительши, где та же давешняя Белая Зала, в которой происходилочтение, уже была, несмотря на малый срок, прибрана и приготовлена служитьглавною танцовальною залой, как предполагалось, для всего города. Но как нибыл я худо настроен в пользу бала еще давеча утром, - вс¬ же я непредчувствовал полной истины: ни единого семейства из высшего круга неявилось; даже чиновники чуть-чуть позначительнее манкировали, - а уж этобыла чрезвычайно сильная черта. Что до дам и девиц, то давешние расчетыПетра Степановича (теперь уже очевидно коварные) оказались в высшей степенинеправильными: съехалось чрезвычайно мало; на четырех мужчин вряд липриходилась одна дама, да и какие дамы! "Какие-то" жены полковыхобер-офицеров, разная почтамтская и чиновничья мелюзга, три лекарши сдочерьми, две-три помещицы из бедненьких, семь дочерей и одна племянницатого секретаря, о котором я как-то упоминал выше, купчихи, - того лиожидала Юлия Михайловна? Даже купцы наполовину не съехались. Что до мужчин,то несмотря на компактное отсутствие всей нашей знати, масса их вс¬-такибыла густа, но производила двусмысленное и подозрительное впечатление
Конечно тут было несколько весьма тихих и почтительных офицеров с своимиженами, несколько самых послушных отцов семейств, как вс¬ тот же, например,секретарь, отец своих семи дочерей. Весь этот смирный мелкотравчатый людявился так сказать "по неизбежности", как выразился один из этих господ. Нос другой стороны, масса бойких особ, и кроме того масса таких лиц, которыхя и Петр Степанович заподозрили давеча как впущенных без билетов, казалось,еще увеличилась против давешнего. Все они пока сидели в буфете и, являясь,так и проходили прямо в буфет, как в заранее условленное место. Так покрайней мере мне показалось. Буфет помещался в конце амфилады комнат, впросторной зале, где водворился Прохорыч со всеми обольщениями клубнойкухни и с заманчивою выставкой закусок и выпивок. Я заметил тут нескольколичностей чуть не в прорванных сюртуках, в самых сомнительных, слишком не вбальных костюмах, очевидно вытрезвленных с непомерным трудом и на малоевремя, и бог знает откуда взятых, каких-то иногородных. Мне конечно былоизвестно, что по идее Юлии Михайловны предположено было устроить бал самыйдемократический, "не отказывая даже и мещанам, если бы случилось, чтокто-нибудь из таковых внесет за билет". Эти слова она смело моглавыговорить в своем комитете, в полной уверенности, что никому из мещаннашего города, сплошь нищих, не придет в голову взять билет. Но вс¬-таки яусумнился, чтоб этих мрачных и почти оборванных сертучников можно быловпустить, несмотря на весь демократизм комитета. Но кто же их впустил и скакою целью? Липутин и Лямшин были уже лишены своих распорядительскихбантов (хотя и присутствовали на бале, участвуя в "кадрили литературы"); номесто Липутина занял, к удивлению моему, тот давешний семинарист, которыйвсего более оскандалил "Утро" схваткой со Степаном Трофимовичем, а местоЛямшина - сам Петр Степанович; чего же можно было ожидать в таком случае? Ястарался прислушаться к разговорам. Иные мнения поражали своею дикостью
Утверждали, например, в одной кучке, что всю историю Ставрогина с Лизойобделала Юлия Михайловна и за это взяла со Ставрогина деньги. Называли дажесумму. Утверждали, что даже и праздник устроила она с этою целью; потому-то
