Книга "Дядюшкин сон". Страница 3
Петровна Зяблова. Два слова об этой даме. Она вдова, ей за тридцать лет,брюнетка с свежим цветом лица и с живыми темно-карими глазами. Вообщенедурна собою. Она веселого характера и большая хохотунья, довольно хитра, разумеется, сплетница и умеет обделывать свои делишки. У ней двоедетей, где-то учатся. Ей бы очень хотелось выйти еще раз замуж. Держитона себя довольно независимо. Муж ее был военный офицер
Сама Марья Александровна сидит у камина в превосходнейшем расположении духа и в светло-зеленом платье, которое к ней идет. Она ужасна обрадована приездом князя, который в эту минуту сидит наверху за своим туалетом. Она так рада, что даже не старается скрывать свою радость. Передней, стоя, рисуется молодой человек и что-то с одушевлением рассказывает. По глазам его видно, что ему хочется угодить своим слушательницам
Ему двадцать пять лет. Манеры его были бы недурны, но он часто приходитв восторг и, кроме того, с большой претензией на юмор и остроту. Одетотлично, белокур, недурен собою. Но мы уже говорили об нем: это господинМозгляков, подающий большие надежды. Марья Александровна находит про себя, что у него немного пусто в голове, но принимает его прекрасно. Онискатель руки ее дочери Зины, в которую, по его словам, влюблен до безумия. Он поминутно обращается к Зине, стараясь сорвать с ее губ улыбкусвоим остроумием и веселостью. Но та с ним видимо холодна и небрежна. Вэту минуту она стоит в стороне, у рояля, и перебирает пальчиками календарь. Это одна из тех женщин, которые производят всеобщее восторженноеизумление, когда являются в обществе. Она хороша до невозможности: ростувысокого, брюнетка, с чудными, почти совершенно черными глазами, стройная, с могучею, дивною грудью. Ее плечи и руки - античные, ножка соблазнительная, поступь королевская. Она сегодня немного бледна; но зато еепухленькие алые губки, удивительно обрисованные, между которыми светятся, как нанизанный жемчуг, ровные маленькие зубы, будут вам три днясниться во сне, если хоть раз на них взглянете. Выражение ее серьезно истрого. Мосье Мозгляков как будто боится ее пристального взгляда; покрайней мере, его как-то коробит, когда он осмеливается взглянуть нанее. Движения ее свысока небрежны. Она одета в простое белое кисейноеплатье. Белый цвет к ней чрезвычайно идет; впрочем, к ней все идет. Наее пальчике кольцо, сплетенное из чьих-то волос, судя по цвету, - не измаменькиных; Мозгляков никогда не смел спросить ее: чьи это волосы? Вэто утро Зина как-то особенно молчалива и даже грустна, как будто чем-тоозабочена. Зато Марья Александровна готова говорить без умолку, хотя изредка тоже взглядывает на дочь каким-то особенным, подозрительным взглядом, но, впрочем, делает это украдкой, как будто и она тоже боится ее
- Я так рада, так рада, Павел Александрович, - щебечет она, - что готова кричать об этом всем и каждому из окошка. Не говорю уж о том миломсюрпризе, который вы сделали нам, мне и Зине, приехав двумя неделямираньше обещанного; это уж само собой! Я ужасна рада тому, что вы привезли сюда этого милого князя. Знаете ли, как я люблю этого очаровательногостаричка! Но нет, нет! вы не поймете меня! вы, молодежь, не поймете моего восторга, как бы я ни уверяла вас! Знаете ли, чем он был для меня впрежнее время, лет шестC тому назад, помнишь, Зина? Впрочем, я и забыла:ты тогда гостила у тетки... Вы не поверите, Павел Александрович: я былаего руководительницей, сестрой, матерью! Он слушался меня как ребенок!было что-то наивное, нежное и облагороженное в нашей связи; что-то дажекак-будто пастушеское... Я уж и не знаю, как и назвать! Вот почему он ипомнит теперь только об одном моем доме с благодарностию, ce pauvreprince!. Знаете ли, Павел Александрович, что вы, может быть, спасли еготем, что завезли его ко мне! Я с сокрушением сердца думала о нем этишесть лет. Вы не поверите: он мне снился даже во сне. Говорят, эта чудовищная женщина околдовала, погубила его. Но наконец-то вы его вырвали изэтих клещей! Нет, надобно воспользоваться случаем и спасти его совершенно! Но расскажите мне еще раз, как удалось вам все это? Опишите мне подробнейшим образом всю вашу встречу. Давеча я, впопыпах, обратила тольковнимание на главное дело, тогда как все эти мелочи, мелочи и составляют,так сказать, настоящий сок! Я ужасно люблю мелочи, даже в самых важныхслучаях прежде обращаю внимание на мелочи... и... покамест он еще сидитза своим туалетом..
- Да все то же, что уже рассказывал, Марья Александровна! - с готовностию подхватывает Мозгляков, готовый рассказывать хоть в десятый раз,- это составляет для него наслаждение. - Ехал я всю ночь, разумеется,всю ночь не спал, - можете себе представить, как я спешил! - прибавляетон, обращаясь к Зине, - одним словом, бранился, кричал, требовал лошадей, даже буянил из-за лошадей на станциях; если б напечатать, вышла быцелая поэма в новейшем вкусе! Впрочем, это в сторону! Ровно в шесть часов утра приезжаю на последнюю станцию, в Игишево. Издрог, не хочу игреться, кричу: лошадей! Испугал смотрительницу с грудным ребенком: теперь, кажется, у нее пропало молоко... Восход солнца очаровательный
Знаете, эта морозная пыль алеет, серебрится! Не обращаю ни на что внимания; одним словом, спешу напропалую! Лошадей взял с бою: отнял у какого-то коллежского советника и чуть не вызвал его на дуэль. Говорят мне,что четверть часа тому съехал со станции какой-то князь, едет на своих,ночевал. Я едва слушаю, сажусь, лечу, точно с цепи сорвался. Есть что-топодобное у Фета, в какой-то элегии. Ровно в девяти верстах от города, насамом повороте в Светозерскую пустынь, вижу, произошло удивительное событие. Огромная дорожная карета лежит на боку, кучер и два лакея стоятперед нею в недоумении, а из кареты, лежащей на боку, несутся раздирающие душу крики и вопли. Думал проехать мимо: лежи себе на боку; не здешнего прихода! Но превозмогло человеколюбие, которое, как выражается Гейне, везде суется с своим носом. Останавливаюсь. Я, мой Семен, ямщик тоже русская душа, спешим на подмогу и, таким образом, вшестером подымаем наконец экипаж, ставим его на ноги, которых у него, правда, и нет,потому что он на полозьях. Помогли еще мужики с дровами, ехали в город,получили от меня на водку. Думаю: верно, это тот самый князь! Смотрю:боже мой! он самый и есть, князь Гаврила! Вот встреча! Кричу ему:"Князь! дядюшка!" Он, конечно, почти не узнал меня с первого взгляда;впрочем, тотчас же почти узнал... со второго взгляда. Признаюсь вам, однако же, что едва ли он и теперь понимает - кто я таков, и, кажется,принимает меня за кого-то другого, а не за родственника. Я видел его летсемь назад в Петербурге; ну, разумеется, я тогда был мальчишка. Я-то егозапомнил: он меня поразил, - ну, а ему-то где ж меня помнить! Рекомендуюсь; он в восхищении, обнимает меня, а между тем сам весь дрожит от испуга и плачет, ей-богу, плачет: я видел это собственными глазами! То дасе, - уговорил его наконец пересесть в мой возок и хоть на один день заехать в Мордасов, ободриться и отдохнуть. Он соглашается беспрекословно... Объявляет мне, что едет в Светозерскую пустынь, к иеромонаху Мисаилу, которого чтит и уважает; что Степанида Матвеевна, - а уж из нас,родственников, кто не слыхал про Степаниду Матвеевну? - она меня прошлого года из Духанова помелом прогнала, - что эта Степанида Матвеевна получила письмо такого содержания, что у ней в Москве кто-то при последнемиздыхании: отец или дочь, не знаю, кто именно, да и не интересуюсьзнать; может быть, и отец и дочь вместе; может быть, еще с прибавкою какого-нибудь племянника, служащего по питейной части... Одним словом, онадо того была сконфужена, что дней на десять решилась распроститься ссвоим князем и полетела в столицу украсить ее своим присутствием. Князьсидел день, сидел другой, примерял парики, помадился, фабрился, загадалбыло на картах (может быть, даже и на бобах); но стало невмочь без Степаниды Матвеевны! приказал лошадей и покатил в Светозерскую пустынь
Кто-то из домашних, боясь невидимой Степаниды Матвеевны, осмелился быловозразить; но князь настоял. Выехал вчера после обеда, ночевал в Игишеве, со станции съехал на заре и, на самом повороте к иеромонаху Мисаилу,полетел с каретой чуть не в овраг. Я его спасаю, уговариваю заехать кобщему другу нашему, многоуважаемой Марье Александровне; он говорит провас, что вы очаровательнейшая дама из всех, которых он когда-нибудьзнал, и вот мы здесь, а князь поправляет теперь наверху свой туалет, спомощию своего камердинера, которого не забыл взять с собою и которогоникогда и ни в каком случае не забудет взять с собою, потому что согласится скорее умереть, чем явиться к дамам без некоторых приготовленийили, лучше сказать - исправлений... Вот и вся история! Eine allerliebsteGeschichte!
- Но какой он юморист, Зина! - вскрикивает Марья Александровна, выслушав, - как он это мило рассказывает! Но, послушайте, Поль, - один вопрос: объясните мне хорошенько ваше родство с князем! Вы называете егодядей?
- Ей-богу, не знаю, Марья Александровна, как и чем я родня ему: кажется, седьмая вода, может быть, даже и не на киселе, а на чем-нибудьдругом. Я тут не виноват нисколько; а виновата во всем этом тетушка Аглая Михайловна. Впрочем, тетушке Аглае Михайловне больше и делать нечего, как пересчитывать по пальцам родню; она-то и протурила меня ехать кнему, прошлого лета, в Духаново. Съездила бы сама! Просто-запросто я называю его дядюшкой; он откликается. Вот вам и все наше родство, на сегодняшний день по крайней мере..
- Но я все-таки повторю, что только один бог мог вас надоумить привезти его прямо ко мне! Я трепещу, когда воображу себе, чт`о бы с нимбыло, бедняжкой, если б он попал к кому-нибудь другому, а не ко мне? Даего бы здесь расхватали, разобрали по косточкам, съели! Бросились бы нанего, как на рудник, как на россыпь, - пожалуй, обокрали бы его? Вы неможете представить себе, какие здесь жадные, низкие и коварные людишки,Павел Александрович!.
