Школьная библиотека

Прочтя это письмо, помещик был в глубоком изумлении. Он был огорчендо глубины души. Как? Ефимов, тот самый Ефимов, о котором он так заботился, которому он так благодетельствовал, этот Ефимов так беспощадно,бессовестно оклеветал его в глазах европейского артиста, такого человека, мнением которого он высоко дорожил! И наконец, письмо было необъяснимо в другом отношении: уведомляли, что Ефимов артист с истинным талантом, что он скрипач, но что не умели угадать его таланта и принуждалиего заниматься другим инструментом. Все это так поразило помещика, чтоон немедленно собрался ехать в город для свидания с французом, как вдругполучил записку от графа, в которой тот приглашал его немедленно к себеи уведомлял, что ему известно все дело, что заезжий виртуоз теперь у него, вместе с Ефимовым, что он, будучи изумлен дерзостью и клеветой последнего, приказал задержать его и что, наконец, присутствие помещика необходимо и потому еще, что обвинение Ефимова касается даже самого графа;дело это очень важно, и нужно его разъяснить как можно скорее

Помещик, неме4ленно отправившись к графу, тотчас же познакомился сфранцузом и объяснил всю историю моего отчима, прибавив, что он не подозревал в Ефимове такого огромного таланта, что Ефимов был у него, напротив, очень плохим кларнетистом и что он только в первый раз слышит,будто оставивший его музыкант - скрипач. Он прибавил еще, что Ефимов человек вольный, пользовался полною свободою и всегда, во всякое время,мог бы оставить его, если б действительно был притеснен. Француз был вудивлении. Позвали Ефимова, и его едва можно было узнать: он вел себязаносчиво, отвечал с насмешкою и настаивал в справедливости того, чтоуспел наговорить французу. Все это до крайности раздражило графа, который прямо сказал моему отчиму, что он негодяй, клеветник и достоин самого постыдного наказания

- Не беспокойтесь, ваше сиятельство, я уже довольно с вами знаком изнаю вас хорошо, - отвечал мой отчим, - по вашей милости, я едва ушел отуголовного наказания. Знаю, по чьему наущенью Алексей Никифорыч, вашбывший музыкант, донес на меня

Граф был вне себя от гнева, услышав такое ужасное обвинение. Он едвамог совладеть с собою; но случившийся в зале чиновник, который заехал кграфу по делу, объявил, что он не может оставить всего этого без последствий, что обидная грубость Ефимова заключает в себе злое, несправедливое обвинение, клевету и он покорнейше просит позволить арестовать егосейчас же, в графском доме. Француз изъявил полное негодование и сказал,что не понимает такой черной неблагодарности. Тогда мой отчим ответил сзапальчивостью, что лучше наказание, суд и хоть опять уголовноеследствие, чем то житье, которое он испытал до сих пор, состоя в помещичьем оркестре и не имея средств оставить его раньше, за своею крайнеюбедностью, и с этими словами вышел из залы вместе с арестовавшими его

Его заперли в отдаленную комнату дома и пригрозили, что завтра же отправят его в город

Около полуночи отворилась дверь в комнату арестанта. Вошел помещик

Он был в халате, в туфлях и держал в руках зажженный фонарь. Казалось,он не мог заснуть, и мучительная забота заставила его в такой час оставить постель. Ефимов не спал и с изумлением взглянул на вошедшего. Тотпоставил фонарь и в глубоком волнении сел против него на стул

- Егор, - сказал он ему, - за что ты так обидел меня?

Ефимов не отвечал. Помещик повторил свой вопрос, и какое-то глубокоечувство, какая-то странная тоска звучала в словах его

- А бог знает, за что я так обидел вас, сударь! - отвечал наконец мойотчим, махнув рукою, - знать, бес попутал меня! И сам не знаю, кто меняна все это наталкивает! Ну, не житье мне у вас, не житье... Сам дьяволпривязался ко мне!

- Егор! - начал снова помещик, - воротись ко мне; я все позабуду, всетебе прощу. Слушай: ты будешь первым из моих музыкантов; я положу тебене в пример другим жалованье..

- Нет, сударь, нет, и не говорите: не жилец я у вас! Я вам говорю,что дьявол ко мне навязался. Я у вас дом зажгу, коли останусь; на менянаходит, и такая тоска подчас, что лучше бы мне на свет не родиться! Теперь я и за себя отвечать не могу: уж вы лучше, сударь, оставьте меня

Это все с тех пор, как тот дьявол побратался со мною..

- Кто? - спросил помещик

- А вот, что издох как собака, от которой свет отступился, итальянец

- Это он тебя, Егорушка, играть выучил?

- Да! Многому он меня научил на мою погибель. Лучше б мне никогда егоне видать

- Разве и он был мастер на скрипке, Егорушка?

- Нет, он сам мало знал, а учил хорошо. Я сам выучился; он только показывал, - и легче, чтоб у меня рука отсохла, чем эта наука. Я теперьсам не знаю, чего хочу. Вот спросите, сударь: "Егорка! чего ты хочешь?все могу тебе дать", - а я, сударь, ведь ни слова вам в ответ не скажу,затем что сам не знаю, чего хочу. Нет, уж вы лучше, сударь, оставьте меня, в другой раз говорю. Уж я что-нибудь такое над собой сделаю, чтобменя куда-нибудь подальше спровадили, да и дело с концом!

- Егор! - сказал помещик после минутного молчания, - я тебя так неоставлю. Коли не хочешь служить у меня, ступай; ты же человек вольный,держать тебя я не могу; но я теперь так не уйду от тебя. Сыграй мнечто-нибудь, Егор, на твоей скрипке, сыграй! ради бога, сыграй! Я тебе неприказываю, пойми ты меня, я тебя не принуждаю; я тебя прошу слезно:сыграй мне, Егорушка, ради бога, то, что ты французу играл! Отведи душу!Ты упрям, и я упрям; знать, у меня тоже свой норов, Егорушка! Я тебячувствую, почувствуй и ты, как я. Жив не могу быть, покамест ты мне несыграешь того, по своей доброй воле и охоте, что французу играл

- Ну, быть так! - сказал Ефимов. - Дал я, сударь, зарок никогда передвами не играть, именно перед вами, а теперь сердце мое разрешилось. Сыграю я вам, но только в первый и последний раз, и больше, сударь, вам никогда и нигде меня не услышать, хоть бы тысячу рублей мне посулили

Тут он взял скрипку и начал играть свои варияции на русские песни. Б

говорил, что эти варияции - его первая и лучшая пьеса на скрипке и чтобольше он никогда ничего не играл так хорошо и с таким вдохновением. Помещик, который и без того не мог равнодушно слышать музыку, плакал навзрыд. Когда игра кончилась, он встал со стула, вынул триста рублей, подалих моему отчиму и сказал:

- Теперь ступай, Егор. Я тебя выпущу отсюда и сам все улажу с графом;но слушай: больше уж ты со мной не встречайся. Перед тобой дорога широкая, и коль столкнемся на ней, так и мне и тебе будет обидно. Ну, прощай!.. Подожди! еще один мой совет тебе на дорогу, только один: не пей иучись, все учись; не зазнавайся! Говорю тебе, как бы отец твой роднойсказал тебе. Смотри же, еще раз повторяю: учись и чарки не знай, а хлебнешь раз с горя (а горя-то много будет!) - пиши пропало, все к бесу пойдет, и, может, сам где-нибудь во рву, как твой итальянец, издохнешь. Ну,теперь прощай!.. Постой, поцелуй меня!

Они поцеловались, и вслед за тем мой отчим вышел на свободу

Едва он очутился на свободе, как тотчас же начал тем, что прокутил вближайшем уездном городе свои триста рублей, побратавшись в то же времяс самой черной, грязной компанией каких-то гуляк, и кончил тем, что, оставшись один в нищете и без всякой помощи, вынужден был вступить в какой-то жалкий оркестр бродячего провинциального театра в качестве первойи, может быть, единственной скрипки. Все это не совсем согласовалось сего первоначальными намерениями, которые состояли в том, чтоб как можноскорее идти в Петербург учиться, достать себе хорошее место и вполне образовать из себя артиста. Но житье в маленьком оркестре не сладилось

Мой отчим скоро поссорился с антрепренером странствующего театра и оставил его. Тогда он совершенно упал духом и даже решился на отчаянную меру, глубоко язвившую его гордость. Он написал письмо к известному нампомещику, изобразил ему свое положение и просил денег. Письмо было написано довольно независимо, но ответа на него не последовало. Тогда он написал другое, в котором, в самых унизительных выражениях, называя помещика своим благодетелем и величая его титулом настоящего ценителя искусств, просил его опять о вспоможении. Наконец ответ пришел. Помещикприслал сто рублей и несколько строк, писанных рукою его камердинера, вкоторых объявлял, чтоб впредь избавить его от всяких просьб. Получив этиденьги, отчим тотчас же хотел отправиться в Петербург, но, по расплатедолгов, денег оказалось, так мало, что о путешествии нельзя было и думать. Он снова остался в провинции, опять поступил в какой-то провинци