Школьная библиотека

вспыльчива, желчна, бранчива, поминутно ссорилась с мужем, который находил какое-то наслаждение мучить ее, и беспрестанно гнала его за работу

Но ослепление, неподвижная идея моего отчима, его сумасбродство сделалиего почти бесчеловечным и бесчувственным. Он только смеялся и поклялсяне брать в руки скрипки до самой смерти жены, что и объявил ей с жестокой откровенностью. Матушка, которая до самой смерти своей страстно любила его, несмотря ни на что, не могла выносить такой жизни. Она сделалась вечно больною, вечно страждущею, жила в беспрерывных терзаниях, икроме всего этого горя на нее одну пала вся забота о пропитании семейства. Она начала готовить кушанье и сначала открыла у себя стол дляприходящих. Но муж таскал у нее потихоньку все деньги, и она принужденабыла часто отсылать вместо обеда пустую посуду тем, для которых работала. Когда Б. посетил нас, она занималась мытьем белья и перекрашиваниемстарого платья. Таким образом, мы все кое-как перебивались на нашем чердаке

Нищета нашего семейства поразила Б

- Послушай, вздор ты все говоришь, - сказал он отчиму, - где тут убитый талант? Она же тебя кормит, а ты что тут делаешь?

- А ничего! - отвечал отчим

Но Б. еще не знал всех бедствий матушки. Муж часто заводил к себе вдом целые ватаги разных сорванцов и буянов, и тогда чего не было!

Б. долго убеждал своего прежнего товарища; наконец объявил ему, чтоесли он не захочет исправиться, то ни в чем ему не поможет; сказал безоколичностей, что денег ему не даст, потому что он их пропьет, и попросил наконец сыграть ему что-нибудь на скрипке, чтоб посмотреть, что можно будет для него сделать. Когда же отчим пошел за скрипкой, Б. потихоньку стал давать денег моей матери, но та не брала. В первый раз ейприходилось принимать подаяние! Тогда Б. отдал их мне, и бедная женщиназалилась слезами. Отчим принес скрипку, но сначала попросил водки, сказав, что без этого не может играть. Послали за водкой. Он выпил и расходился

- Я сыграю тебе что-нибудь из моего собственного, по дружбе, - сказалон Б. и вытащил толстую запыленную тетрадь из-под комода

- Все это я сам написал, - сказал он, указывая на тетрадь. - Вот тыувидишь! Это, брат, не ваши балетцы!

Б. молча просмотрел несколько страниц; потом развернул ноты, которыебыли при нем, и попросил отчима, оставив в стороне собственное сочинение, разыграть что-нибудь из того, что он сам принес

Отчим немного обиделся, однакож, боясь потерять новое покровительство, исполнил приказание Б. Тут Б. увидел, что прежний товарищ егодействительно много занимался и приобрел во время их разлуки, хотя хвалился, что уже с самой женитьбы не берет в руки инструмента. Надобно было видеть радость моей бедной матери. Она глядела на мужа и снова гордилась им. Искренно обрадовавшись, добрый Б. решился пристроить отчима. Онуже тогда имел большие связи и немедленно стал просить и рекомендоватьсвоего бедного товарища, взяв с него предварительное слово, что он будетвести себя хорошо. А покамест он одел его получше, на свой счет, и повелк некоторым известным лицам, от которых зависело то место, которое онхотел достать для него. Дело в том, что Ефимов чванился только на словах, но, кажется, с величайшею радостью принял предложение своего старого друга. Б. рассказывал, что ему становилось стыдно за всю лесть и завсе униженное поклонение, которыми отчим старался его задобрить, бояськак-нибудь потерять его благорасположение. Он понимал, что его ставят нахорошую дорогу, и даже перестал пить. Наконец ему приискали место в оркестре театра. Он выдержал испытание хорошо, потому что в один месяцприлежания и труда воротил все, что потерял в полтора года бездействия,обещал и впредь заниматься и быть исправным и точным в своих новых обязанностях. Но положение нашего семейства совсем не улучшилось. Отчим недавал матушке ни копейки из жалованья, все проживал сам, пропивал и проедал с новыми приятелями, которых тотчас же завел целый кружок. Он водился преимущественно с театральными служителями, хористами, фигурантами- одним словом, с таким народом, между которым мог первенствовать, и избегал людей истинно талантливых. Он успел им внушить к себе какое-тоособенное уважение, тотчас же натолковал им, что он непризнанный человек, что он с великим талантом, что его сгубила жена и что, наконец, ихкапельмейстер ничего не смыслит в музыке. Он смеялся над всеми артистамиоркестра, над выбором пьес, которые ставят на сцену, и, наконец, над самыми авторами игравшихся опер. Наконец, он начал толковать какую-то новую теорию музыки, - словом, надоел всему оркестру, перессорился с товарищами, с капельмейстером, грубил начальству, приобрел репутацию самогобеспокойного, самого вздорного и вместе с тем самого ничтожного человекаи довел до того, что стал для всех невыносимым

И действительно, было чрезвычайно странно видеть, что такой незначительный человек, такой дурной, бесполезный исполнитель и нерадивый музыкант в то же время с такими огромными претензиями, с такою хвастливостью, чванством, с таким резким тоном

Кончилось тем, что отчим поссорился с Б., выдумал самую сквернуюсплетню, самую гадкую клевету и пустил ее в ход за очевидную истину. Еговыжили из оркестра после полугодовой беспорядочной службы за нерадивостьв исполнении обязанности и нетрезвое поведение. Но он не покинул такскоро своего места. Скоро его увидели в прежних лохмотьях, потому чтопорядочное платье все было снова продано и заложено. Он стал приходить кпрежним сослуживцам, рады или не рады были они такому гостю, разносилсплетни, болтал вздор, плакался на свое житье-бытье и звал всех к себеглядеть злодейку жену его. Конечно, нашлись слушатели, нашлись такие люди, которые находили удовольствие, напоив выгнанного товарища, заставлять его болтать всякий вздор. К тому же он говорил всегда остро и умнои пересыпал свою речь едкою желчью и разными циническими выходками, которые нравились известного рода слушателям. Его принимали за какого-тосумасбродного шута, которого иногда приятно заставить болтать от безделья. Любили дразнить его, говоря при нем о каком-нибудь новом заезжемскрипаче. Слыша это, Ефимов менялся в лице, робел, разузнавал, кто приехал и кто такой новый талант, и тотчас же начинал ревновать к его славе

Кажется, только с этих пор началось его настоящее систематическое помешательство - его неподвижная идея о том, что он первейший скрипач, покрайней мере в Петербурге, но что он гоним судьбою, обижен, по разныминтригам не понят и находится в неизвестности. Последнее даже льстилоему, потому что есть такие характеры, которые очень любят считать себяобиженными и угнетенными, жаловаться на это вслух или утешать себя втихомолку, поклоняясь своему непризнанному величию. Всех петербургскихскрипачей он знал наперечет и, по своим понятиям, ни в ком из них не находил себе соперника. Знатоки и дилетанты, которые знали несчастного сумасброда, любили заговорить при нем о каком-нибудь известном, талантливом скрипаче, чтоб заставить его говорить в свою очередь. Они любили егозлость, его едкие замечания, любили дельные и умные вещи, которые он говорил, критикуя игру своих мнимых соперников. Часто не понимали его, нозато были уверены, что никто в свете не умеет так ловко и в такой бойкойкарикатуре изобразить современные музыкальные знаменитости. Даже эти самые артисты, над которыми он так насмехался, немного боялись его, потомучто знали его едкость, сознавались в дельности нападок его и в справедливости его суждения в том случае, когда нужно было хулить. Его как-топривыкли видеть в коридорах театра и за кулисами. Служители пропускалиего беспрепятственно, как необходимое лицо, и он сделался каким-то домашним Ферситом. Такое житье продолжалось года два или три; но наконецон наскучил всем даже и в этой последней роли. Последовало формальноеизгнание, и, в последние два года своей жизни, отчим как будто в водуканул и его уже нигде не видали. Впрочем, Б. встретил его два раза, но втаком жалком виде, что сострадание еще раз взяло в нем верх над отвращением. Он позвал его, но отчим обиделся, сделал вид, будто ничего не слыхал, нахлобучил на глаза свою старую исковерканную шляпу и прошел мимо

Наконец, в какой-то большой праздник Б. доложили поутру, что пришел егопоздравить прежний товарищ его, Ефимов. Б. вышел к нему. Ефимов стоялхмельной, начал кланяться чрезвычайно низко, чуть не в ноги, что-то шевелил губами и упорно не хотел идти в комнаты. Смысл его поступка былтот, что где, дескать, нам, бесталанным людям, водиться с такою знатью,как вы; что для нас, маленьких людей, довольно и лакейского места, чтобс праздником поздравить: поклонимся и уйдем отсюда. Одним словом, всебыло сально, глупо и отвратительно гадко. С этих пор Б. очень долго невидал его, ровно до самой катастрофы, которою разрешилась вся эта печальная, болезненная и чадная жизнь. Она разрешилась страшным образом

Эта катастрофа тесно связана не только с первыми впечатлениями моегодетства, но даже и со всею моею жизнью. Вот каким образом случиласьона... Но прежде я должна объяснить, что такое было мое детство и чтотакое был для меня этот человек, который так мучительно отразился в первых моих впечатлениях и который был причиною смерти моей бедной матушки

II

Я начала себя помнить очень поздно, только с девятого года. Не знаю,