Школьная библиотека

- Это музыка! - сказала я, поглядев на батюшку

- Да, да, музыка, - повторил он, радостно потирая руки, - ты умноедитя, ты доброе дитя! - Но, несмотря на похвалы и восторг его, я видела,что он боялся за свою скрипку, и меня тоже взял страх, - я поскорей отдала ее. Скрипка с теми же предосторожностями была уложена в ящик, ящикбыл заперт и положен в сундук; батюшка же, погладив меня снова по голове, обещал мне всякий раз показывать скрипку, когда я буду, как и теперь, умна, добра и послушна. Таким образом, скрипка разогнала наше общее горе. Только вечером батюшка, уходя со двора, шепнул мне, чтоб япомнила, что он мне вчера говорил

Таким образом я росла в нашем углу, и мало-помалу любовь моя, - нет,лучше я скажу страсть, потому что не знаю такого сильного слова, котороебы могло передать вполне мое неудержимое, мучительное для меня самойчувство к отцу, - дошла даже до какой-то болезненной раздражительности

У меня было только одно наслаждение - думать и мечтать о нем; только одна воля - делать все, что могло доставить ему хоть малейшее удовольствие. Сколько раз, бывало, я дожидалась его прихода на лестнице,часто дрожа и посинев от холода, только для того, чтоб хоть одним мгновением раньше узнать о его прибытии и поскорее взглянуть на него. Я былакак безумная от радости, когда он, бывало, хоть немножко приласкает меня. А между тем часто мне было до боли мучительно, что я так упорно холодна с бедной матушкой; были минуты, когда я надрывалась от тоски и жалости, глядя на нее. В их вечной вражде я не могла быть равнодушной идолжна была выбирать между ними, должна была взять чью-нибудь сторону, ивзяла сторону этого полусумасшедшего человека, единственно оттого, чтоон был так жалок, унижен в глазах моих и в самом начале так непостижимопоразил мою фантазию. Но, кто рассудит? - может быть, я привязалась кнему именно оттого, что он был очень странен, даже с виду, и не таксерьезен и угрюм, как матушка, что он был почти сумасшедший, что часто внем проявлялось какое-то фиглярство, какие-то детские замашки и что, наконец, я меньше боялась его и даже меньше уважала его, чем матушку. Онкак-то был мне более ровня. Мало-помалу я чувствовала, что даже верх намоей стороне, что я понемногу подчиняла его себе, что я уже была необходима ему. Я внутренно гордилась этим, внутренно торжествовала и, понимаясвою необходимость для него, даже иногда с ним кокетничала. Действительно, эта чудная привязанность моя походила несколько на роман... Ноэтому роману суждено было продолжаться недолго: я вскоре лишилась отца иматери. Их жизнь разрешилась страшной катастрофой, которая тяжело и мучительно запечатлелась в моем воспоминании. Вот как это случилось

III

В это время весь Петербург был взволнован чрезвычайно новостью. Разнесся слух о приезде знаменитого С-ца. Все, что было музыкального в Петербурге, зашевелилось. Певцы, артисты, поэты, художники, меломаны и даже те, которые никогда не были меломанами и с скромною гордостью уверяли, что ни одной ноты не смыслят в музыке, бросились с жадным увлечениемза билетами. Зала не могла вместить и десятой доли энтузиастов, имевшихвозможность дать двадцать пять рублей за вход; но европейское имя С-ца,его увенчанная лаврами старость, неувядаемая свежесть таланта, слухи,что в последнее время он уже редко брал в руки смычок в угоду публике,уверение, что он уже в последний раз объезжает Европу и потом совсем перестанет играть, произвели свой эффект. Одним словом, впечатление былополное и глубокое

Я уже говорила, что приезд каждого нового скрипача, каждой хотьсколько-нибудь прославленной знаменитости производил на моего отчима самое неприятное действие. Он всегда из первых спешил услышать приезжегоартиста, чтоб поскорее узнать всю степень его искусства. Часто он бывалдаже болен от похвал, кот0ые раздавались кругом его новоприбывшему, итолько тогда успокоивался, когда мог отыскать недостатки в игре новогоскрипача и с едкостью распространить свое мнение всюду, где мог. Бедныйпомешанный человек считал во всем мире только один талант, только одногоартиста, и этот артист был, конечно, он сам. Но молва о приезде С-ца,гения музыкального, произвела на него какое-то потрясающее действие

Нужно заметить, что в последние десять лет Петербург не слыхал ни одногознаменитого дарования, хотя бы даже и неравносильного с С-цом;следственно, отец мой и не имел понятия об игре первоклассных артистов вЕвропе

Мне рассказывали, что, при первых слухах о приезде С-ца, отца моегототчас же увидели снова за кулисами театра. Говорили, что он явилсячрезвычайно взволнованный и с беспокойством осведомлялся о С-це и предстоящем концерте. Его долго уже не видали за кулисами, и появление егопроизвело даже эффект Кто-то захотел подразнить его и с вызывающим видомсказал: "Теперь вы, батюшка, Егор Петрович, услышите не балетную музыку,а такую, от которой вам, уж верно, житья не будет на свете!" Говорят,что он побледнел, услышав эту насмешку, однако отвечал, истерически улыбаясь: "Посмотрим; славны бубны за горами; ведь С-ц только разве в Париже был, так это французы про него накричали, а уже известно, что такоефранцузы!" и т. д. Кругом раздался хохот; бедняк обиделся, но, сдержавсебя, прибавил, что, впрочем, он не говорит ничего, а что вот увидим,посмотрим, что до послезавтра недолго и что скоро все чудеса разрешатся

Б. рассказывает, что в этот же вечер, перед сумерками, он встретилсяс князем Х-м, известным дилетантом, человеком глубоко понимавшим и любившим искусство. Они шли вместе, толкуя о новоприбывшем артисте, каквдруг, на повороте одной улицы, Б. увидел моего отца, который стоял перед окном магазина и пристально всматривался в афишку, на которой крупными литерами объявлено было о концерте С-ца и которая лежала на окнемагазина

- Видите ли вы этого человека? - сказал Б., указывая на моего отца

- Кто такой? - спросил князь

- Вы о нем уже слыхали. Это тот самый Ефимов, о котором я с вами нераз говорил и которому вы даже оказали когда-то покровительство

- Ах, это любопытно! - сказал князь. - Вы о нем много наговорили

Сказывают, он очень занимателен. Я бы желал его слышать

- Это не стоит, - отвечал Б., - да и тяжело. Я не знаю, как вам, амне он всегда надрывает сердце. Его жизнь - страшная, безобразная трагедия. Я его глубоко чувствую, и как ни грязен он, но во мне все-таки незаглохла к нему симпатия. Вы говорите, князь, что он должен быть любопытен. Это правда, но он производит слишком тяжелое впечатление. Во-первых, он сумасшедший; во-вторых, на этом сумасшедшем три преступления,потому что, кроме себя, он загубил еще два существования: своей жены идочери. Я его знаю; он умер бы на месте, если б уверился в своем преступлении. Но весь ужас в том, что вот уже восемь лет, как он почти уверен в нем, и восемь лет борется со своею совестно, чтоб сознаться в томне почти, а вполне

- Вы говорили, он беден? - сказал князь

- Да; но бедность теперь для него почти счастие, потому что она егоотговорка. Он может теперь уверять всех, что ему мешает только бедностьи что, будь он богат, у него было бы время, не было бы заботы и тотчасувидали бы, какой он артист. Он женился в странной надежде, что тысячарублей, которые были у его жены, помогут ему стать на ноги. Он поступилкак фантазер, как поэт, да так он и всегда поступал в жизни. Знаете ли,что он говорит целые восемь лет без умолку? Он утверждает, что виновницаего бедствий - жена, что она мешает ему. Он сложил руки и не хочет работать. А отнимите у него эту жену - и он будет самое несчастное существов мире. Вот уже несколько лет, как он не брал в руки скрипки, - знаетели почему? Потому что каждый раз, как он берет в руки смычок, он самвнутренно принужден убедиться, что он ничто, нуль, а не артист. Теперьже, когда смычок лежит в стороне, у него есть хотя отдаленная надежда,что это неправда. Он мечтатель; он думает, что вдруг, каким-то чудом, заодин раз, станет знаменитейшим человеком в мире. Его девиз: aut Caesar,aut nihil, как будто Цезарем, можно сделаться так, вдруг, в один миг

Его жажда - слава. А если такое чувство сделается главным и единственнымдвигателем артиста, то этот артист уж не артист, потому что он уже потерял главный художественный инстинкт, то есть любовь к искусству,единственно потому, что оно искусство, а не что другое, не слава. НоС-ц, напротив: когда он берет смычок, для него не существует ничего вмире, кроме его музыки. После смычка первое дело у него деньги, а ужтретье, кажется, слава. Но он об ней мало заботился... Знаете ли, чтотеперь занимает этого несчастного? - прибавил Б., указывая на Ефимова. Его занимает самая глупая, самая ничтожнейшая, самая жалкая и самаясмешная забота в мире, то есть: выше ли он С-ца, или С-ц выше его, больше ничего, потому что он все-таки уверен, что он первый музыкант вовсем мире. Уверьте его, что он не артист, и я вам говорю, что он умретна месте как пораженный громом, потому что страшно расставаться с неподвижной идеей, которой отдал на жертву всю жизнь и которой основаниевсе-таки глубоко и серьезно, ибо призвание его вначале было истинное