Школьная библиотека

черепок с краской и с мазилкой. В одно мгновение прошмыгнул он в отвореннуюдверь и притаился за стеной, и было время: они уже стояли на самойплощадке. Затем повернули вверх и прошли мимо, в четвертый этаж, громкоразговаривая. Он выждал, вышел на цыпочках и побежал вниз

Никого на лестнице! Под воротами тоже. Быстро прошел он подворотню иповернул налево по улице

Он очень хорошо знал, он отлично хорошо знал, что они, в этомгновение, уже в квартире, что очень удивились, видя, что она отперта,тогда как сейчас была заперта, что они уже смотрят на тела и что пройдет небольше минуты, как они догадаются и совершенно сообразят, что тут толькочто был убийца и успел куда-нибудь спрятаться, проскользнуть мимо них,убежать; догадаются, пожалуй, и о том, что он в пустой квартире сидел, покаони вверх проходили. А между тем ни под каким видом не смел он оченьприбавить шагу, хотя до первого поворота шагов сто оставалось. "Нескользнуть ли разве в подворотню какую-нибудь и переждать где-нибудь нанезнакомой лестнице? Нет, беда! А не забросить ли куда топор? Не взять лиизвоп7ика? Беда! беда!"

Наконец, вот и переулок; он поворотил в него полумертвый; тут он былуже наполовину спасен и понимал это: меньше подозрений, к тому же тутсильно народ сновал, и он стирался в нем, как песчинка. Но все эти мучениядо того его обессилили, что он едва двигался. Пот шел из него каплями; шеябыла вся смочена. "Ишь нарезался!" - крикнул кто-то ему, когда он вышел наканаву

Он плохо теперь помнил себя; чем дальше, тем хуже. Он помнил, однако,как вдруг, выйдя на канаву, испугался, что мало народу и что тут приметнее,и хотел было поворотить назад в переулок. Несмотря на то, что чуть непадал, он все-таки сделал крюку и пришел домой с другой совсем стороны

Не в полной памяти прошел он и в ворота своего дома; по крайней мереон уже прошел на лестницу и тогда только вспомнил о топоре. А между темпредстояла очень важная задача: положить его обратно и как можнонезаметнее. Конечно, он уже не в силах был сообразить, что, может быть,гораздо лучше было бы ему совсем не класть топора на прежнее место, аподбросить его, хотя потом, куда-нибудь на чужой двор

Но все обошлось благополучно. Дверь в дворницкую была притворена, ноне на замке, стало быть, вероятнее всего было, что дворник дома. Но до тогоуже он потерял способность сообразить что-нибудь, что прямо подошел кдворницкой и растворил ее. Если бы дворник спросил его: "что' надо?" - он,может быть, так прямо и подал бы ему топор. Но дворника опять не было, и онуспел уложить топор на прежнее место под скамью; даже поленом прикрылпо-прежнему. Никого, ни единой души, не встретил он потом до самой своейкомнаты; хозяйкина дверь была заперта. Войдя к себе, он бросился на диван,так, как был. Он не спал, но был в забытьи. Если бы кто вошел тогда в егокомнату, он бы тотчас же вскочил и закричал. Клочки и отрывки каких-томыслей так и кишели в его голове; но он ни одной не мог схватить, ни наодной не мог остановиться, несмотря даже на усилия..

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I

Так пролежал он очень долго. Случалось, что он как будто и просыпался,и в эти минуты замечал, что уже давно ночь, а встать ему не приходило вголову. Наконец он заметил, что уже светло по-дневному. Он лежал на диваненавзничь, еще остолбенелый от недавнего забытья. До него резко доносилисьстрашные, отчаянные вопли с улиц, которые, впрочем, он каждую ночьвыслушивал под своим окном, в третьем часу. Они-то и разбудили его теперь

"А! вот уж и из распивочных пьяные выходят, - подумал он, - третий час, - ивдруг вскочил, точно его сорвал кто с дивана. - Как! Третий уже час!" Онсел на диване, - и тут все припомнил! Вдруг, в один миг все припомнил!

В первое мгновение он думал, что с ума сойдет. Страшный холод обхватилего; но холод был и от лихорадки, которая уже давно началась с ним во сне

Теперь же вдруг ударил такой озноб, что чуть зубы не выпрыгнули и все в немтак и заходило. Он отворил дверь и начал слушать: в доме все совершенноспало. С изумлением оглядывал он себя и все кругом в комнате и не понимал:как это он мог вчера, войдя, не запереть дверей на крючок и броситься надиван, не только не раздевшись, но даже в шляпе: она скатилась и тут жележала на полу, близ подушки. "Если бы кто зашел, что бы он подумал? Что япьян, но..." Он бросился к окошку. Свету было довольно, и он поскорей сталсебя оглядывать, всего с ног до головы, все свое платье: нет ли следов? Нотак нельзя было: дрожа от озноба, стал он снимать с себя все и опятьосматривать кругом. Он перевертел все, до последней нитки и лоскутка, и, недоверяя себе, повторил осмотр раза три. Но не было ничего, кажется, никакихследов; только на том месте, где панталоны внизу осеклись и виселибахромой, на бахроме этой оставались густые следы запекшейся крови. Онсхватил складной большой ножик и обрезал бахрому. Больше, кажется, ничегоне было. Вдруг он вспомнил, что кошелек и вещи, которые он вытащил устарухи из сундука, все до сих пор у него по карманам лежат! Он и неподумал до сих пор их вынуть и спрятать! Не вспомнил о них даже теперь, какплатье осматривал! Что же это? Мигом бросился он их вынимать и выбрасыватьна стол. Выбрав все, даже выворотив карманы, чтоб удостовериться, неостается ли еще чего, он всю эту кучу перенес в угол. Там, в самом углу,внизу, в одном месте были разодраны отставшие от стены обои: тотчас же онначал все запихивать в эту дыру, под бумагу: "вошло! Все с глаз долой икошелек тоже!" - радостно думал он, привстав и тупо смотря в угол, воттопырившуюся еще больше дыру. Вдруг он весь вздрогнул от ужаса: "Божемой, - шептал он в отчаянии, - что со мною? Разве это спрятано? Разве такпрячут?"

Правда, он и не рассчитывал на вещи; он думал, что будут одни толькоденьги, а потому и не приготовил заранее места, - "но теперь-то, теперьчему я рад? - думал он. - Разве так прячут? Подлинно разум меня оставляет!"В изнеможении сел он на диван, и тотчас же нестерпимый озноб снова затрясего. Машинально потащил он лежавшее подле, на стуле, бывшее егостуденческое зимнее пальто, теплое, но уже почти в лохмотьях, накрылся им,и сон, и бред опять разом охватили его. Он забылся

Не более как минут через пять вскочил он снова и тотчас же, висступлении, опять кинулся к своему платью. "Как это мог я опять заснуть,тогда как ничего не сделано! Так и есть, так и есть: петлю подмышкой до сихпор не снял! Забыл, об таком деле забыл! Такая улика!" Он сдернул петлю ипоскорей стал разрывать ее в куски, запихивая их под подушку в белье

"Куски рваной холстины ни в каком случае не возбудят подозрения; кажетсятак, кажется так!" - повторял он, стоя среди комнаты, и с напряженным доболи вниманием стал опять высматривать кругом, на полу и везде, не забыл лиеще чего-нибудь? Уверенность, что все, даже память, даже простоесоображение оставляют его, начинала нестерпимо его мучить. "Что, неужели ужначинается, неужели это уж казнь наступает? Вон, вон, так и есть!"Действительно, обрезки бахромы, которую он срезал с панталон, так ивалялись на полу, среди комнаты, чтобы первый увидел! "Да что же это сомною!" - вскричал он опять, как потерянный

Тут пришла ему в голову странная мысль: что, может быть, и все егоплатье в крови, что, может быть, много пятен, но что он их только не видит,не замечает, потому что соображение его ослабело, раздроблено... умпомрачен... Вдруг он вспомнил, что и на кошельке была кровь. "Ба! Так,стало быть, и в кармане тоже должна быть кровь, потому что я еще мокрыйкошелек тогда в карман сунул!" Мигом выворотил он карман, и - так и есть на подкладке кармана есть следы, пятна! "Стало быть, не оставил же ещесовсем разум, стало быть, есть же соображение и память, коли самспохватился и догадался! - подумал он с торжеством, глубоко и радостновздохнув всею грудью, - просто слабосилие лихорадочное, бред на минуту", и он вырвал всю подкладку из левого кармана панталон. В эту минуту лучсолнца осветил его левый сапог: на носке, который выглядывал из сапога, какбудто показались знаки. Он сбросил сапог: "действит5льно знаки! Весь кончикноска пропитан кровью"; должно быть, он в ту лужу неосторожно тогдаступил... "Но что же теперь с этим делать? Куда девать этот носок, бахрому,карман?"

Он сгреб все это в руку и стоял среди комнаты. "В печку? Но в печкепрежде всего начнут рыться. Сжечь? Да и чем сжечь? Спичек даже нет. Нет,лучше выйти куда-нибудь и все выбросить. Да! лучше выбросить! - повторялон, опять садясь на диван, - и сейчас, сию минуту, не медля!.." Но вместотого голова его опять склонилась на подушку; опять оледенил его нестерпимыйозноб; опять он потащил на себя шинель. И долго, несколько часов, ему всееще мерещилось порывами, что "вот бы сейчас, не откладывая, пойтикуда-нибудь и все выбросить, чтоб уж с глаз долой, поскорей, поскорей!" Онпорывался с дивана несколько раз, хотел было встать, но уже не мог

Окончательно разбудил его сильный стук в двери

- Да отвори, жив аль нет? И все-то он дрыхнет! - кричала Настасья,стуча кулаком в дверь, - целые дни-то деньские, как пес, дрыхнет! Пес иесть! Отвори, что ль. Одиннадцатый час