Школьная библиотека

Он поклал все в разные карманы, в пальто и в оставшийся правый карманпанталон, стараясь, чтоб было неприметнее. Кошелек тоже взял заодно свещами. Затем вышел из комнаты, на этот раз даже оставив ее совсем настежь

Он шел скоро и твердо, и хоть чувствовал, что весь изломан, носознание было при нем. Боялся он погони, боялся, что через полчаса, черезчетверть часа уже выйдет, пожалуй, инструкция следить за ним; стало быть,во что бы ни стало, надо было до времени схоронить концы. Надо былоуправиться, пока еще оставалось хоть сколько-нибудь сил и хоть какое-нибудьрассуждение... Куда же идти?

Это было уже давно решено: "Бросить все в канаву, и концы в воду, идело с концом". Так порешил он еще ночью, в бреду, в те мгновения, когда,он помнил это, несколько раз порывался встать и идти: "поскорей, поскорей,и все выбросить". Но выбросить оказалось очень трудно

Он бродил по набережной Екатерининского канала уже с полчаса, а можети более, и несколько раз посматривал на сходы в канаву, где их встречал. Нои подумать нельзя было исполнить намерение: или плоты стоял8 у самых сходови на них прачки мыли белье, или лодки были причалены, и везде люди так икишат, да и отовсюду с набережных, со всех сторон, можно видеть, заметить:подозрительно, что человек нарочно сошел, остановился и что-то в водубросает. А ну как футляры не утонут, а поплывут? Да и конечно так. Всякийувидит. И без того уже все так и смотрят, встречаясь, оглядывают, как будтоим и дело только до него. "Отчего бы так, или мне, может быть, кажется", думал он

Наконец, пришло ему в голову, что не лучше ли будет пойти куда-нибудьна Неву? Там и людей меньше, и незаметнее, и во всяком случае удобнее, аглавное - от здешних мест дальше. И удивился он вдруг: как это он целыеполчаса бродил в тоске и тревоге, и в опасных местах, а этого не мог раньшевыдумать! И потому только целые полчаса на безрассудное дело убил, что такуже раз во сне, в бреду решено было! Он становился чрезвычайно рассеян изабывчив и знал это. Решительно надо было спешить!

Он пошел к Неве по В-му проспекту; но дорогою ему пришла вдруг ещемысль: "Зачем на Неву? Зачем в воду? Не лучше ли уйти куда-нибудь оченьдалеко, опять хоть на Острова, и там где-нибудь, в одиноком месте, в лесу,под кустом, - зарыть все это и дерево, пожалуй, заметить?" И хотя ончувствовал, что не в состоянии всего ясно и здраво обсудить в эту минуту,но мысль ему показалась безошибочною

Но и на Острова ему не суждено было попасть, а случилось другое:выходя с В--го проспекта на площадь, он вдруг увидел налево вход во двор,обставленный совершенно глухими стенами. Справа, тотчас же по входе вворота, далеко во двор тянулась глухая небеленая стена соседнегочетырехэтажного дома. Слева, параллельно глухой стене и тоже сейчас отворот, шел деревянный забор, шагов на двадцать в глубь двора, и потом ужеделал перелом влево. Это было глухое отгороженное место, где лежаликакие-то материалы. Далее, в углублении двора, выглядывал из-за забора уголнизкого, закопченного, каменного сарая, очевидно часть какой-нибудьмастерской. Тут, верно, было какое-то заведение, каретное или слесарное,или что-нибудь в этом роде; везде, почти от самых ворот, чернелось многоугольной пыли. "Вот бы куда подбросить и уйти!" - вздумалось ему вдруг. Незамечая никого во дворе, он прошагнул в ворота и как раз увидал, сейчас жеблиз ворот, прилаженный у забора желоб (как и часто устраивается в такихдомах, где много фабричных, артельных, извозчиков и проч.), а над желобом,тут же на заборе, надписана была мелом всегдашняя в таких случаях острота:"Сдесь становитца воз прещено". Стало быть, уж и тем хорошо, что никакогоподозрения, что зашел и остановился. "Тут все так разом и сброситьгде-нибудь в кучку и уйти!"

Оглядевшись еще раз, он уже засунул и руку в карман, как вдруг у самойнаружной стены, между воротами и желобом, где все расстояние было шириною варшин, заметил он большой неотесанный камень, примерно, может быть, пуда вполтора весу, прилегавший прямо к каменной уличной стене. За этою стенойбыла улица, тротуар, слышно было, как шныряли прохожие, которых здесьвсегда немало; но за воротами его никто не мог увидать, разве зашел бы ктос улицы, что, впрочем, очень могло случиться, а потому надо было спешить

Он нагнулся к камню, схватился за верхушку его крепко, обеими руками,собрал все свои силы и перевернул камень. Под камнем образовалось небольшоеуглубление; тотчас же стал он бросать в него все из кармана. Кошелекпришелся на самый верх, и все-таки в углублении оставалось еще место. Затемон снова схватился за камень, одним оборотом перевернул его на прежнююсторону, и он как раз пришелся в свое прежнее место, разве немного,чуть-чуть казался повыше. Но он подгреб земли и придавил по краям ногою

Ничего не было заметно

Тогда он вышел и направился к площади. Опять сильная, едва выносимаярадость, как давеча в конторе, овладела им на мгновение. "Схоронены концы!И кому, кому в голову может прийти искать под этим камнем? Он тут, можетбыть, с построения дома лежит и еще столько же пролежит. А хоть бы и нашли:кто на меня подумает? Все кончено! Нет улик!" - и он засмеялся. Да, онпомнил потом, что он засмеялся нервным, мелким, неслышным, долгим смехом, ивсе смеялся, все время, как проходил через площадь. Но когда он ступил наК-й бульвар, где третьего дня повстречался с тою девочкой, смех его вдругпрошел. Другие мысли полезли ему в голову. Показалось ему вдруг тоже, чтоужасно ему теперь отвратительно проходить мимо той скамейки, на которой онтогда, по уходе девочки, сидел и раздумывал, и ужасно тоже будет тяжеловстретить опять того усача, которому от тогда дал двугривенный: "Черт еговозьми!"

Он шел, смотря кругом рассеянно и злобно. Все мысли его кружилисьтеперь около одного какого-то главного пункта, - и он сам чувствовал, чтоэто действительно такой главный пункт и есть и что теперь, именно теперь,он остался один на один с этим главным пунктом, - и что это даже в первыйраз после этих двух месяцев

"А черт возьми это все! - подумал он вдруг в припадке неистощимойзлобы. - Ну началось, так и началось, черт с ней и с новою жизнию! Как это,господи, глупо!.. А сколько я налгал и наподличал сегодня! Как мерзколебезил и заигрывал давеча с сквернейшим Ильей Петровичем! А впрочем, вздори это! Наплевать мне на них на всех, да и на то, что я лебезил и заигрывал!Совсем не то! Совсем не то!.

Вдруг он остановился; новый, совершенно неожиданный и чрезвычайнопростой вопрос разом сбил его с толку и горько его изумил:

"Если действительно все это дело сделано было сознательно, а непо-дурацки, если у тебя действительно была определенная и твердая цель, токаким же образом ты до сих пор даже и не заглянул в кошелек и не знаешь,что тебе досталось, из-за чего все муки принял и на такое подлое, гадкое,низкое дело сознательно шел? Да ведь ты в воду его хотел сейчас бросить,кошелек-то, вместе со всеми вещами, которых ты тоже еще не видал... Это какже?"

Да, это так; это все так. Он, впрочем, это и прежде знал, и совсем этоне новый вопрос для него; и когда ночью решено было в воду кинуть, торешено было безо всякого колебания и возражения, а так, как будто так томуи следует быть, как будто иначе и быть невозможно... Да, он это все знал ивсе помнил; да чуть ли это уже вчера не было так решено, в ту самую минуту,когда он над сундуком сидел и футляры из него таскал... А ведь так!.

"Это оттого что я очень болен, - угрюмо решил он наконец, - я самизмучил и истерзал себя, и сам не знаю, что делаю... И вчера, и третьегодня, и все это время терзал себя... Выздоровлю и... не буду терзать себя..

А ну как совсем и не выздоровлю? Господи! Как это мне все надоело!.." Оншел не останавливаясь. Ему ужасно хотелось как-нибудь рассеяться, но он незнал, что сделать и что предпринять. Одно новое, непреодолимое ощущениеовладевало им все более и более почти с каждой минутой: это было какое-тобесконечное, почти физическое отвращение ко всему встречавшемуся иокружающему, упорное, злобное, ненавистное. 5му гадки были все встречные, гадки были их лица, походка, движения. Просто наплевал бы на кого-нибудь,укусил бы, кажется, если бы кто-нибудь с ним заговорил..

Он остановился вдруг, когда вышел на набережную Малой Невы, наВасильевском острове, подле моста. "Вот тут он живет, в этом доме, подумал он. - Что это, да никак я к Разумихину сам пришел! Опять та жеистория, как тогда... А очень, однако же, любопытно: сам я пришел илипросто шел да сюда зашел? Все равно; сказал я... третьего дня... что к немупосле того на другой день пойду, ну что ж, и пойду! Будто уж я и не могутеперь зайти..."

Он поднялся к Разумихину в пятый этаж

Тот был дома, в своей каморке, и в эту минуту занимался, писал, и самему отпер. Месяца четыре как они не видались. Разумихин сидел у себя вистрепанном до лохмотьев халате, в туфлях на босу ногу, всклокоченный,